Вадим Рутковский: «Ученик» и «сестры-ножницы» на Круазетт: религиозные и сексуальные практики Канна
Глава духовная
«Ученик» — киноверсия той же пьесы Мариуса фон Майенбурга (точнее, ее русифицированной версии, ощутимо отличающейся от оригинала), что стала основой спектакля «Гоголь-центра» «(М)ученик». На театральную премьеру в Москву Майенбург не приезжал (как сказал, представляя фильм, Кирилл Серебренников, «по политическим причинам»), в Канн же выбрался и остался экранизацией доволен. Провокативная схема драматурга, метящая в чувства верующих, в российской версии сохранена на все сто: главный герой, старшеклассник Веня, берет на вооружение библейские цитаты и использует их как смертоносные дротики. В фильме сохранен почти весь актерский состав спектакля: Виктория Исакова в роли учительницы биологии, единственной, кто, хоть и с трудом, сохраняет разум в абсурдном религиозном чаду, Светлана Брагарник и Ирина Рудницкая в ролях директора и завуча соответственно, Антон Васильев — физрук, Александр Горчилин — одноклассник и жертва Вени, Александра Ревенко — одноклассница, которая не прочь сделать Веню жертвой своей расцветающей сексуальности, Юлия Ауг — мать Вени. Два артиста участвуют только в фильме: роль священника, преподающего детям основы православной культуры (в спектакле ее играл покойный Алексей Девотченко), взял на себя режиссер Николай Рощин — в его интерпретации герой стал менее однозначным и карикатурным, более зловещим, без комичности и растерянности, смягчавшей персонажа Девотченко. В заглавной роли (в театре ее бессменный исполнитель Никита Кукушкин) — Петр Скворцов, обладающий завидной киногенией и способностью резко менять эмоциональный регистр: его герой в пределах одного кадра преображается из растерянного мальчишки в фанатика, переходит от смятения к силе, от расчета к истерике, вызывает сочувствие и пробуждает отвращение. В фильме — в отличие от спектакля — очевидно, что «религиозные причины» в качестве отмазки за прогулы физры Веня изобрел случайно — и увлекся, оказался проглочен термоядерной энергией Библии, подсел на «опиум для народа». «Ученик» — насколько анти-, настолько и религиозный фильм: библейские тексты, сопровождающиеся титрами-указками на источник, пульсируют противоречиями и абсурдом, однако существование другого, потустороннего измерения вне сомнений — только людям в рясах оно неподвластно (другое дело — режиссеры, творцы).
Определять цель Серебренникова только как борьбу с ползучим мракобесием — обеднять замысел: Веня, в конце концов, всего лишь школьник не семи пядей во лбу, но с серьезными психологическими проблемами, его буквалистские отношения с Библией напоминают историю туземцев, что приняли слова заезжих проповедников за призыв к действию и в итоге приколотили «просветителей» к крестам и полакомились их плотью. «Ученик», в котором редкий положительный персонаж — преподавательница-рационалист, никак не провести по разряду воинствующего атеизма: его в фильме не больше, чем в пословице «Заставь дурака Богу молиться...». Опасными слова и идеи становятся на подходящей почве: лаконичными и точными штрихами Серебренников изображает современный российский социум, населенный тоскующими по порядку взрослыми инфантилами, одновременно и смешными, и пугающими. Сатира на общество ханжей конечно, присутствует, но «Ученик» глубже, парадоксальнее и, в конце концов, болезненнее самой выдающейся сатиры. Я лично страшно горд тем, что знаком с Серебренниковым с 2001 года (когда посмотрел его спектакль «Пластилин» и обалдел). Он — режиссер-скала, гигант, управляется с множеством смысловых пластов: когда погружаешься вглубь, перехватывает дыхание. Не могу не поделиться одной «параллельной» историей: несколько лет назад, впервые попав на обсуждение приза прессы на «Золотой маске», я, изрядно выпив и почувствовав прилив любви ко всему человечеству, не исключая и театральных критиков, вступил в диалог с М., мол, как же так, я вот в школе еще с кайфом читал ваши тексты про театр и рок-н-ролл, а теперь вы про спектакли Кирилла какую-то ерунду сочиняете. В ответ М. призналась, что причина такой ее реакции на спектакли К.С. — страх: «Он в такие бездны заглядывает, что мне не по себе, я его боюсь». «Ученик» точно может напугать (и задеть, и вызвать резкое отторжение): не только потому, что разбирается с опасными парадоксами Книги Книг (было бы интересно прочесть рецензию вменяемого религиозного критика), но потому, что заглядывает в человеческое нутро, фиксирует неподконтрольные сознанию импульсы. Схематический каркас, слишком очевидный на сцене, фильм наполняет «мясом» реальности; это ни разу не видеоверсия спектакля. Но и реализм трансформируется в метафору: провинциальный российский город (снимали в Калининграде, месте с историей, в том числе и кинематографической — на его пейзажах во многом строилась фантасмагория «Жены керосинщика» Александра Кайдановского, в «Ученике» их «обживает» оператор Владислав Опельянц, виртуозно избегающий фирменного клипового стиля) с портретами Путина в кабинетах обретает вневременные черты — и Веня под Rammstein тащит собственноручно сколоченный крест уже по некоему вечному Городу. Хорошо, что режиссерское чувство юмора сбивает пафос — чтобы метафоричность не угнетала, эпизод заканчивается гэгом: на Венино «изделие» послушно крестятся школьные охранники и техничка.
Я обычно не интересуюсь анкетами критиков, а тут заглянул в журнал соседки по залу — у «Ученика» пока самый высокий рейтинг. Гадать, чего надумает жюри, я не берусь: в нем есть два режиссера, Джессика Хауснер и Рубен Остлунд, которые по всему должны быть за «Ученика», но вот о вкусах председателя, немолодой швейцарской актрисы Марте Келлер, один Бог знает. «Особый взгляд» этого года строится исключительно на контрастах, словно открывший программу египетский фильм «Столкновение» названием определил формат. Рядом со «Столкновением» Мохамеда Диаба (шумной и наивной политической драмой про то, как в одном автозаке оказались представители Братства Мусульман и сторонники светского правления) — мягкая семейная комедия «Личные дела» Махи Хадж (где политика хоть и присутствует — герои как-никак палестинцы из Назарета и Рамаллы, несладко им приходится, — но лишь в качестве фона). В паре с Серебренниковым оказалась «девочкина, такая девочкина» биографическая история «Танцовщица», дебют Стефани Ди Джусто об изобретательнице «танца бабочки» Фуллер и ее запутанных чувствах к подопечной Айседоре Дункан. Нью-йоркский инди-фильм о чернокожем подростке-вампире «Трансфигурация» Майкла О'Ши соседствует с мутноватой японской драмой «Гармония» Коджи Фукады, которую если что и сближает с американцем, так это особо черный взгляд: гармония возможна только в виде инструмента, а мир лишен не то что справедливости, но элементарной внятности (фильм-то уж точно). Вообще, все участники первой половины «Особого взгляда» (кроме безобидных «Личных дел») плохо заканчиваются (на концепт не тянет, просто констатирую). Чемпион безысходности — румынский квазивестерн «Псы». Не хочу оценивать конкурентов «Ученика» в системе «лучше — хуже», скажу только, что они все проще (если не глупее).
Глава телесная
А тем временем в основном конкурсе... Моя личная боль — «Патерсон» Джима Джармуша: один из самых ожидаемых фильмов оказался чудовищным разочарованием. Причем в нем есть все — настроение, герои, стиль, — за что старина Джим любим. Патерсон (Адам Драйвер) — это водитель автобуса из города Патерсон, Нью-Джерси, поэт-любитель с родины поэта-классика Уильяма Карлоса Уильямса — так художник Жан Дюбюффе работал метеорологом на Эйфелевой башне. Он живет с иранской красавицей, художницей-самоучкой, которая хочет стать кантри-певицей и королевой капкейков (286 долларов в неделю — нехилый заработок), и французским бульдогом Марвином — этот ни к чему не стремится, только порыкивает. Патерсон от руки пишет стихи в «секретную тетрадь», не делая копий, пьет вечерами пиво и круглосуточно мечтает. Милейший, скажете, фильм — и будете правы, но я его почти возненавидел («кого люблю, того и наказую», как говорит Библия). За травоядность персонажей, назойливую поэтичность и хипстерские финтифлюшки отчаянно молодящегося режиссера, который уже реально out of date.
Фильм корейца Пак Чан-Ука (известного «Олдбоем», «Стокером» и дилогией о сочувствии Господам Месть) — о хозяйке и ее наперснице — меняет названия на противоположные: если переводить с французского, то «Мадемуазель», в смысле «Госпожа», если с английского, то «Служанка». В первой части повествование ведется от лица служанки, карманницы, отправленной в богатый японский дом с целью содействия преступному проходимцу, вознамерившемуся соблазнить богатую и глупую даму и лишить ее немалого состояния. Во второй серии те же события излагает госпожа, оказавшаяся совсем не простой фифой. Жанр — эротический детектив, фигурантами которого становятся именно дамы: секс-сцены немногим уступают в откровенности «Жизни Адель»; мне приглянулась та, где девушки практикуют позу «сестер-ножниц», хотя фильм, теоретически должный пьянить и возбуждать, на мой, невосприимчивый к Паку, вкус слишком помпезен для развлекательного жанра. В качестве бэкграунда используются тексты а-ля де Сад; исторический фон — 1930-е, оккупация Кореи Японией. В слащавой красивости Пак переплевывает даже прерафаэлитов; я все 145 минут (коротких фильмов в конкурсе почти нет) страдал, что не пошел в то же время на камбоджийца Дэйви Шу в «Неделю критики».
