Стечением случайных обстоятельств меня занесло почти на курорт. Солнце, море, отдыхающие с детьми.

Я сама человек не курортный совершенно, от безделья начинаю нервничать, метаться — как физически, так и ментально. Что делать? Куда пойти? И кто виноват?

Один из ментальных выходов нашелся сам собой — в истории двух непарных носков, которую я вам сейчас расскажу.

Впервые я познакомилась с ними буквально в день приезда. Оба носка были темными, но один явно побольше, другой поменьше. Из окна моей квартиры они оба были отчетливо видны на фоне светлой кафельной плитки, которой выложено заднее крыльцо соседнего отельного комплекса. Накануне был дождь и сильный ветер. По всей видимости, носки унесло с балконов, где они сушились, хозяева потеряли их из виду и сочли окончательно пропавшими. На следующий день светило яркое солнце. Носки, невольные жертвы стихии, лежали распластавшись у стены на каменной плитке, сохли и отдыхали после пережитого. Возможно, они еще надеялись, что за ними придут и отнесут домой. Я сама полагала, что их в ближайшее время найдет и выбросит уборщица соседнего отеля. Что казалось естественным: приличный же комплекс, что ж там у них носки валяются!

Но, видимо, это крыльцо лежало в стороне от интересов тружеников ведра и тряпки, потому что и на следующий день я снова увидела внизу уже знакомые мне носки. Они высохли, и тот, что побольше, слегка развернуло ветром. Теперь он был — или это мне только показалось? — чуть-чуть ближе к другому и как-то открыт ему. Смотрелся он с моего балкона вопросительным и приветственным знаком. Носки заметили друг друга? Познакомились? Или хотят познакомиться, но стесняются?

На следующее утро я первым делом взглянула вниз. Как там «мои» носки? Оба были на месте и опять слегка передвинулись. Теперь у меня уже не было никаких сомнений: носки явно стали ближе друг к другу. Они, черные и всеми покинутые, явно сползались по залитому южным солнцем каменному крыльцу!

Меня посетило чувство сентиментального умиления. Я уже не хотела, чтобы их нашли и выбросили! Я болела за них, хотя в общем-то и не понимала, какого же исхода носочной истории я жду. И что, собственно, восприму как «правильно» и «благополучно».

Теперь по утрам я выходила на балкон уже не для того, чтобы встретить восход или посмотреть, какая погода. Я искала взглядом носки. Как они там? Воссоединение давалось им бесконечно тяжело, ведь носки совсем не приспособлены к самостоятельному передвижению (всем известно, что носки определенной степени грязности умеют стоять, но ходить...). Но все же с каждым днем расстояние между носками уменьшалось, они медленно сползались и одновременно продвигались к краю крыльца. Я поняла: они договорились между собой и решили бежать! Бежать вместе.

Я очень волновалась за них. Гипотетическая уборщица была лишь одной из опасностей, подстерегающих их на пути к спасительному совместному бегству. А вдруг кого-то из них все-таки заметит (они же выползли от стены почти к самым ступенькам) и заберет хозяин? Это будет разлука, и другой останется уже в абсолютном и безнадежном одиночестве. Как же он тогда?!

Однажды к полудню сгустились тучи и на южный берег налетел ураган — разметал зонтики, хлопал дверями, залил ливнем уличные водостоки. Из французского, до пола, окна, из сухой безопасности квартиры я то и дело смотрела на носки, открытые буйству стихии и совершенно беззащитные перед ней: что с ними?

Один из них (маленький) упал-таки на следующую ступеньку, съежился там в ужасе, темноте и одиночестве. Второй, потеряв партнера из виду, явно запаниковал, с усилием проехался-проплыл туда-сюда и наконец тоже перевалил угол ступени, на минуту завис, шлепнулся под тяжестью хлещущей с неба воды и... на первой ступени вниз они наконец-то встретились! Протянули друг к другу мокрые, грязные, истерзанные носики и замерли. Что они сказали друг другу?

Дождь кончился. Вышло солнце, и все быстро высохло. Крыльцо опять засияло белизной южного камня. В изгибе между ступенями мокрыми съежившимися зверьками сидели два непарных носка. Сидели вместе.

На следующий день большой и, видимо, более отважный носок двинулся дальше (до земли, травы, кустов и деревьев — свободы! — оставалось еще целых три ступени), он подполз к краю и явно звал за собой маленького. А тот после пережитого боялся перемен. Съежился комочком в углу и всеми силами звал товарища обратно: вернись, ведь здесь мы были вместе, никто нас не трогал и все было хорошо! — Нет, нет! — отвечал тот, свешивая носик со ступени. — Это лишь иллюзия безопасности! Здесь мы с тобой погибнем! До настоящей свободы нам предстоит еще длинный и трудный путь!

На следующий день ситуация не изменилась. А еще через день большой носок ветром скинуло на ступень ниже. Подняться наверх и продолжить звать, убеждать не было никакой возможности. Путь вниз в одиночестве тоже потерял смысл и привлекательность. И большой носок раскинулся на ступеньке бессильно и бессмысленно, как сдохшая крыса.

А маленький, не видя его и ощущая себя окончательно покинутым, прижался к ступеньке наверху и съежился в крохотный узелок безнадежного отчаяния.

На этом месте мои нервы сдали. Чтобы попасть туда, где разворачивалась носочная драма, мне нужно было пройти через территорию бистро (и выйти на глазах персонала через заднюю калитку) или пройти через два небольших чужих отеля (где знают всех постояльцев). Если бы меня напрямую спросили: что вы хотите? — а я бы напрямую ответила, то мой ответ прозвучал бы так: хочу помочь спастись и воссоединиться двум непарным носкам. Готовый сюжет для истории болезни в психиатрической клинике, не так ли?

Но видимо от неуверенности у меня был очень уверенный и даже заносчивый вид — никто меня ни о чем по дороге не спросил.

***

Наверное, даже у тех читателей, кто с самого начала и до сих пор вовлеченно следил за судьбой очеловеченных мною носков, уже возник вопрос: а что, собственно, эта история делает в блоге «Дети»?

А вот что я хотела бы сегодня с вами, уважаемые читатели, обсудить — удивительную универсальность описанного мною выше механизма проекции. Все понимают, что унесенные ветром непарные носки вообще не имеют никаких своих мыслей, чувств и намерений. Стало быть, все это я от безделья синтезировала у себя в голове и поместила в носки. Я их очеловечила. Носки от этого не пострадали. Замечательно.

Доводилось ли вам слушать, как точно так же хозяева (особенно психически незрелые, одинокие или имеющие очень обширный досуг) рассказывают про своих животных — собак, кошек, попугайчиков, хомячков? «Ему будет интересно», «она меня просто обожает и страдает в разлуке», «он обиделся», «у нее такой вредный характер, и она...» Поскольку у животных, в отличие от носков, есть свои потребности, чувства и намерения, то качество их жизни от этих наших обширных (и неосознанных) проекций страдает то и дело. Но это все-таки домашние животные, которых мы, в общем-то, для того и заводим, чтобы было куда проецировать.

А теперь вот что я вам скажу: регулярно у себя на приеме (да и не только на приеме) я вижу, как то же самое проделывают родители со своими детьми. Придумывают им по своему произволу чувства, качества и намерения, которых у них нет и в помине, а потом общаются и строят отношения не с реальным сыном или дочерью, а с этой его проекцией внутри себя. И действуют, исходя из нее же. «Ах, он у меня такой чувствительный, его это так ранит, поэтому я никогда не буду...» «Ой, ну я же знаю, что на самом деле у нее совсем другие интересы, она выше этого, она просто под своих подружек подстраивается, так что надо ее просто от них изолировать...» «Он очень способный, он бы все это одной левой сделал, если бы не ленился...»

Если все это проделывается уж совсем неосознанно, то возникающая проблема имеет три аспекта:

1) Ребенок и тем более подросток (в отличие от тех же носков) является личностью и имеет свои реальные чувства и намерения. При ярком несовпадении возможен и часто неизбежен конфликт этой реальности и приписываемого ему.

2) Ребенок может поверить родителям и считать себя таким, каким они его придумали для своего удобства, красоты картинки или еще по какой-то причине. Здесь практически неизбежен конфликт с реальностью самого подросшего ребенка.

3) Рано или поздно — разочарование родителя в ребенке. «Я думал он  ..., а он оказался ...» «Кого мы вырастили?!» — и прочее в том же духе. Ребенок в этом случае испытывает либо чувство вины, либо агрессию по отношению к родителям.

Что же делать? Ведь механизм проекции — один из универсальных адаптационных механизмов. На мой взгляд, ответ достаточно прост: надо последовательно учиться осознавать, когда мы его используем. И использовать только сознательно, понимая, зачем, почему и какую свою проблему мы этим решаем — как я с носками.

Для младенца широкое использование проекции матерью неизбежно, полезно и абсолютно оправданно. Но чем ребенок взрослее, тем меньше этого должно быть. При общении со взрослыми людьми надо стараться свести проекции к необходимому минимуму, научиться уточнять, а не достраивать в своем воображении. Это нелегко, но возможно.

***

А что же носки?

Я пробралась на заднее крыльцо отеля, подняла их, сложила вместе и свернула в клубочек, как сворачивают парные носки (после всех их приключений они, несомненно, пара). Потом положила под кустик и накрыла валявшимся там детским пластмассовым ведерком — это будет их домик. Страдания окончены, их наградили покоем, навсегда вместе. Знакомая, которой я рассказала эту историю, спросила: а если они потом надоедят друг другу и захотят расстаться?

Важный вопрос, я тоже думала об этом, дочитывая роман про Мастера и Маргариту. Но в применении к моим носкам об этом я подумаю завтра.