Хореограф Мигель: Я люблю актеров, которые умеют обнуляться
СКак вы начали заниматься театром?
Я с театра начинал. Первый спектакль, в который я попал, — мюзикл «Метро», я в нем участвовал, когда мне было 16 лет, бросил школу. Потом играл в «Нотр-Дам де Пари», и на этом моя театральная карьера закончилась.
СЯ вас впервые увидела на «Фабрике звезд», и вы себя позиционировали как танцовщик, который решил запеть.
Меня тогда подначили туда пойти. А так, да, я всегда себя считал танцовщиком и хореографом. История с иммерсивным театром завязалась очень странно. Я стал фанатом этого жанра, когда в прошлом году увидел в Нью-Йорке знаменитый Sleep No More. После просмотра я три дня провел у входа в театр и ни с кем не разговаривал — думал о том, что пережил. Такой свободы, как у режиссера и актеров этой постановки, я больше нигде не видел. А вы ходили на иммерсивные постановки?
СТолько на «Черного русского».
И как вам? Что понравилось?
СЭто было необычно. Я точно могу сказать, что втянулась в действие. Когда Равшана Куркова в образе Маши Троекуровой хотела, чтобы зрители оградили ее от Дубровского, мы без всякого стеснения хватали его за руки и не давали пройти. Когда в конце на весь особняк заголосила сирена «Немедленно покиньте здание» и все красным замигало, это тоже было круто, очень адреналиновый момент.
Все, что вы перечислили, противоречит законам иммерсивного театра, по которым зритель должен быть абсолютно свободным и может оставаться в разных комнатах столько, сколько захочет, и следовать за тем персонажем, за которым хочет. Получить свободу собственной, субъективной «камеры», которая следит за происходящим, — вот суть иммерсивности. Вы, будучи зрителем, формируете свой собственный сюжет, и никто вам не прикажет покинуть помещение, покинуть ту или иную зону и перейти в другую комнату, потому что вы опаздываете на очередную сцену. Вы хозяин ситуации. Вы никогда в жизни не попадете в ту же ситуацию, если пойдете на спектакль во второй раз. Никакого прибитого реквизита — можно все двигать, открывать любой ящик, если хочется. Прибитый стул — это конец иммерсивности. Именно это иммерсивный театр — не когда вас с прутиком водят: пройдите туда, пройдите сюда, встаньте здесь вдоль стенки… Я бы сказал, что в «Черном русском» нет этой свободы.
В спектакле «Вернувшиеся» мы очень тщательно относимся к каждому персонажу и к тому, что вокруг него: комната, содержимое шкафа, то, как герой перемещается по дому. Мы не можем, как создатели «Черного русского», сказать, сколько у нас сюжетных линий в спектакле. У нас одно произведение, мы играем Ибсена — так, как до этого никто в жизни не играл. В постановке задействованы 18 актеров — это значит, что есть 18 сюжетных линий, которые от показа к показу могут непредсказуемо изменяться.
СВы впервые столкнулись с иммерсивным театром год назад как зритель, а сейчас очень уверенно рассказываете о законах жанра. Кто вам их изложил?
Никто. Я их вывел из личного опыта — именно затем я и сидел три дня у дверей театра, который открыла компания Punchdrunk в Нью-Йорке. В тот момент для меня улица Бродвей закрылась. Я больше туда не хожу, мне не интересно сидеть в зале и смотреть на то, что мне показывают с одного плана. Я хочу залезть внутрь постановки и раскопать там все, докопаться до психологии каждого персонажа. На Sleep No More я сходил восемь раз для того, чтобы разложить этот спектакль на сцены и понять его тайминг. В конце концов я разгадал весь режиссерский план постановки. Когда мы пустились в полет с «Привидениями» Ибсена, для меня не было ничего непонятного, я не купил кота в мешке. За это произведение мы взялись так: мне сказали, что в Нью-Йорке некий коллектив ставит иммерсивную постановку по пьесе Ибсена, и все массово повалили в Бронкс, чтобы это увидеть. Во мне сыграло чувство азарта, и я решил привезти этих режиссеров в Россию, чтобы поработать с ними.
СЧто в вашей постановке осталось от пьесы?
На мой взгляд, это самое полное воплощение текста Ибсена. В особняке с привидениями действие происходит не последовательно, сцена за сценой, а одновременно. За те три часа, что идет представление, мы максимально развернуто показываем то, что хотел сказать Ибсен, пока писал произведение.
СНо он писал пьесу, предполагая, так сказать, линейную постановку. Как вы занимались переложением, созданием многомерного спектакля?
Режиссерам ничего не мешает что-то додумать. Когда мы проводили кастинг актеров, у режиссеров Виктора Карины и Мии Занетти не было готово ничего, кроме примерной раскадровки сцен. После кастинга они уехали в Америку на два месяца, чтобы довести до ума идеи, а потом вернулись сюда, и мы вместе за месяц собрали все сцены воедино. Но мы до сих пор их корректируем. На постановку такого формата в Америке ушло бы года два.
СА как вы за полгода справились?
Не знаю. Какое-то чудо произошло. Но мы репетируем круглосуточно, у нас нет ни одного выходного. Я еще совмещаю работу над постановкой с проектом «ТАНЦЫ» и другими делами, за это время на десять килограммов похудел. До премьеры остался еще почти месяц, но мне уже сейчас не стыдно вас позвать на прогон и показать, что есть сейчас, потому что получается круто.
