История с Бертолуччи, как это часто бывает, говорит о судьях больше, чем о подсудимом. Свое признание режиссер сделал еще три года назад в телеинтервью, отрывок из которого на днях взорвал социальные сети. Средства массовой информации тут же заговорили о том, что режиссер вместе с актером Марлоном Брандо задумали сцену изнасилования, не поставив в известность актрису Марию Шнайдер. Одни СМИ подавали новость именно в таком ключе, другие использовали более обтекаемые формулировки.

При этом распространители этого слуха в большинстве своем, вероятно, не видели ни интервью, ни фильма. Потому что, во-первых, из интервью ясно, что актриса знала о сцене заранее, а импровизация заключалась в том, что в качестве лубриканта Брандо и Бертолуччи использовали сливочное масло. От этого факта история не становится менее омерзительной, но между целой сценой и ее деталью все же есть разница.

Во-вторых, для тех, кто видел фильм, очевидно, что на экране происходит имитация секса. Опять же, это никак не смягчает вину актера и режиссера и не означает, что актрисе нужно сопереживать меньше (во время съемок неожиданные детали Марию Шнайдер так напугали, что она жила с психологической травмой всю жизнь и, кажется, так и не простила Бертолуччи, поддерживая, впрочем, дружеские отношения с Брандо). Сам Бертолуччи признался, что сожалеет, что так и не извинился перед актрисой.

В-третьих, в медиа тут же стали появляться материалы о «похожих случаях в кино» — об изнасилованиях женщин на съемочной площадке и жестоком обращении с животными. И этот знак равенства тоже о многом говорит.

Но стоять во всем белом и изображать из себя д'Артаньяна при этом еще хуже, так что и эту позицию лучше не занимать. Хотя бы потому, что зрители с удовольствием смотрят сериал «Мир дикого запада», где люди-гости ездят в тематический парк насиловать роботов-хозяев. Зритель в этой ситуации априори соучастник, потому что секс и жесткость — два кита, на которых держится весь канал HBO (третий кит — Энтони Хопкинс — вчера с канала уплыл). А еще потому, что любая точка зрения, которая нарочито отличается от общепринятых, — это тоже спекуляция ради условного трафика.

И наконец, главная причина не парить над битвой — в том, что никто не вправе оценивать, насколько подлинными были страдания женщины, которой к тому же уже пять лет нет в живых. Если Шнайдер говорила в интервью, что «чувствовала себя униженной и, если честно, в каком-то смысле изнасилованной и Марлоном, и Бертолуччи» (I felt humiliated and to be honest, I felt a little raped, both by Marlon and by Bertolucci), то значит, так оно и было.

А что касается допустимости подобной жестокости в кино, то комплекс Бога, присущий творцам, ни для кого не новость. Говорят, Микеланджело отравил раба, чтобы изобразить умирающего пленника. У советских режиссеров были непростые отношения с коровами: Тарковский одну сжег, а Элем Климов (первый полнометражный фильм которого — сказка о детстве «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен») одну расстрелял.

Хорошо ли, что сейчас комплекс Бога ограничен юристами, публицистами и активистами? Да. Встречается ли он у бездарей? Да. И, наверное, даже чаще, ведь им, в отличие от гениев, не знакомы мучительные сомнения в себе. Но был ли он свойственен и великим режиссерам — Бертолуччи, Тарковскому, Климову? Еще одно, и самое важное, «да». Художник выражает себя в своей работе — и чем больше мы узнаем о нем, тем больше смыслов находим в ней. Поэтому признание и раскаяние Бертолуччи — это одна из важнейших короткометражек уходящего года.