«По исламу считается, что женщинам нужно делать обрезание. У нас в Дагестане это происходит из поколения в поколение, — рассказывает Сапият. — Когда мне делали обрезание, мне было пять лет. Это было не в клинике, как сейчас делают. У нас в селении была бабушка — она и проводила. Нас никак не подготавливали. Мы маленькие были, толком ничего не понимали — нас конфетками отвлекли. И потом нам не объясняли, зачем это, просто говорили, что по исламу так положено. Мы сами, когда подросли, поняли, почему и для чего».

Сапият (имя изменено) — жительница Дагестана, единственная из тех, к кому мы обратились, согласилась разговаривать об операции, известной как женское обрезание. Четыре месяца назад, 15 августа 2016 года, был обнародован отчет «Правовой инициативы» по итогам исследования, проведенного в горных селах Дагестана и переселенческих равнинных районах. Он начинается так: «Калечащие операции на женских половых органах — страшная, дикая, вредоносная, извращенная практика по частичному или полному удалению наружных женских гениталий, нанесению других травм женским половым органам по немедицинским основаниям. Проведение подобных операций признается нарушением прав женщин и девочек на международном уровне, т. к. представляет собой крайнюю форму дискриминации и насилия. Нарушаются их права на здоровье, безопасность и физическую неприкосновенность, право на свободу от пыток и жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения, а также право на жизнь в случае, когда эти операции приводят к смерти».

В исследовании утверждалось, что женское обрезание существует в некоторых отдаленных дагестанских селах и у выходцев из этнических групп, переселившихся на равнину. Сами противники женского обрезания категорически не приемлют этот термин, утверждая, что через аналогию с мужским обрезанием осуществляется идейно-религиозная легитимация варварской практики, реальные последствия которой для женщин куда более трагичны и опасны, чем для мужчин. В 2012 году в ООН была принята резолюция, призывающая к запрету проведения калечащих операций на женских половых органах и принятию на внутригосударственном уровне мер, вплоть до уголовного наказания лиц, осуществляющих подобные операции или скрывающих информацию об их проведении. Согласно данным Unicef, сегодня на свете живет более 200 миллионов женщин из 30 стран, которые были подвергнуты этой процедуре. Отчет «Правовой инициативы» и сегодня остается единственной минимальной статистической информацией о женском обрезании на территории России.

Через два дня после публикации доклада, 17 августа, председатель Координационного центра мусульман Северного Кавказа Исмаил Бердиев заявил, что «надо всех женщин обрезать, чтобы разврата не было на Земле, чтобы сексуальность уменьшилась». Потом Бердиев сказал, что «пошутил», но волна негодования уже захлестнула российские медиа и Facebook.

19 августа в Госдуму поступило предложение внести поправку в статью 136 Уголовного кодекса, которая предусматривала бы 10-летний тюремный срок за женское обрезание. Инициатором закона выступила оперная певица и депутат от «Единой России» Мария Максакова-Игенбергс. Но реакция политических кругов была слабой, а прокуратура Дагестана и вовсе опровергла факт проведения подобных операций.

Вскоре медийная часть истории сошла на нет, законопроект был слит в комитеты, и только Дагестан снова остался один на один со своей проблемой. Для республики тема не нова, хотя и находилась долгие годы на уровне слухов, традиционалистско-религиозного дискурса и узкопрофильного интереса отдельных журналистов.

Традиция: мир женщин

В отчете «Правовой инициативы» указано, что практика калечащих операций на женских половых органах распространена в западных высокогорных районах Дагестана, населенных преимущественно аварцами и родственными им андо-цезскими народностями, которых насчитывается более десятка. На карте эти районы занимают самый труднодоступный, изолированный угол на границе с Чечней, Грузией и Азербайджаном.

Известно, что ислам проникал в Дагестан через Дербент, где арабы прочно закрепились к середине VIII века. Однако сопротивление народов, населяющих горный Дагестан, принятию ислама было настолько длительным, что за это время успел сначала разделиться, а потом и исчезнуть арабский халифат и монгольское государство Хулагуидов. Возможно, столь длительное сопротивление исламизации объясняется тем, что наравне с язычеством здесь было распространено и христианство. К концу XV века ислам приняла основная часть аварцев, в том числе гидатлинцы, багулалы, тиндинцы. Последними были дидойцы, дольше всех сохранявшие контакты с христианской Грузией. Именно эти этносы населяют районы, где практикуется женское обрезание.

Доказательств, что обряд обрезания в этих местах стал не только пережитком язычества, но и христианского влияния, найти невозможно: время и обстоятельства стерли память о корнях этой практики. Но в пользу христианской или хотя бы языческо-христианской гипотезы говорят два факта: отсутствие зафиксированных массовых случаев женского обрезания у других этносов и в других районах Дагестана, а также известная современная практика обрезания девочек у последователей христианских древневосточных церквей — эфиопов и фундаменталистской части коптов в Египте.

Сапият также отмечает, что обрезание у женщин — это этнонациональная особенность: «Когда мы обсуждали это на работе, оказалось, что многие слышат об этом впервые. В каких-то районах обрезание делают, в каких-то нет. Больше всего это распространено у аварцев, а, например, кумыки и лакцы это вообще, по-моему, не делают».

Журналист Рита Ройтман, живущая в Дагестане, рассказывает: «О том, что в Дагестане есть села, где обрезают девочек, я знала еще в школе, нам учительница рассказала. Когда я переехала в Махачкалу, то познакомилась с девушками из села Тинди Цумадинского района. Сейчас им за 30 лет, они обрезанные, живут в городе и в родовых селах не бывают. Продолжать это варварство они не собираются».

Примечательно, что, хотя операция, как утверждается, проводится в угоду мужчинам, ритуальная часть принадлежит исключительно миру женщин: решение о том, что дочь должна быть обрезана, принимает мать, ближайший родственник женского пола или та женщина в селе, которая непосредственно проводит операцию.

Традиция: мир мужчин

Предпосылки к скандалу с женским обрезанием начались гораздо раньше публикации «Правовой инициативы». В марте 2015 года главный редактор сайта «Даптар» Закир Магомедов дал небольшое интервью радио ООН, которое было замечено и растиражировано в российских СМИ только спустя год. В интервью, в частности, говорилось: «Насчет женского обрезания я могу говорить только про Дагестан. Это вернулось сравнительно недавно. В местной религиозной прессе, которую выпускает официальное духовенство, выходят статьи, в которых написано, что женское обрезание благосклонно влияет на саму женщину, что оно предотвращает ее похотливые мысли и желания и что женское обрезание, наоборот, полезно женщине. В подобном ключе публикации выходят. Насколько распространено это явление сейчас, я говорить не могу, потому что мы только собираем на эту тему информацию».

Первая волна возмущения в Дагестане прокатилась после интервью Магомедова, из которого фразу о женском обрезании в некоторых горных районах вырвали из контекста и даже вынесли в заголовок, поставив вопрос ребром: «Почему в Дагестан вернулось женское обрезание?»

Но тема поднималась и раньше. Открываем мартовский номер газеты «Ас-Салам» за 2008 год. Газета — официальный рупор Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД), печатается по согласованию с управлением и с его одобрения. На первой странице — колонка председателя ДУМД Ахмада Абдулаева, который стал шейхом накшбандийского и шазалийского тарикатов, распространенных в аварской среде. Тираж серьезный — 20 000 экземпляров. На странице 11 на вопросы читателей отвечает преподаватель Дагестанского исламского университета Иса Магомедов:

Вопрос: «Моя свекровь настаивает, чтобы мы ее внучкам сделали обрезание. А я этого не хочу. Как поступить в такой ситуации?»

Ответ: «Делать обрезание новорожденным на восьмой день после рождения является желательным, т. е. сунной, и мальчикам, и девочкам. А после совершеннолетия оно становится обязательным, т. е. Ваджибом. “Шарх-уль-мафруз”, с. 205».

«Шарх-уль-мафруз», источник, на который ссылается преподаватель Магомедов, — это работа по исламскому праву Мухаммада Тахира аль-Карахи, аварского богослова, бывшего по совместительству писарем имама Шамиля и летописцем Кавказской войны. В этой же газете и на интернет-ресурсе Islam.ru, контролируемом ДУМД, в 2012 году писали следующее: «Помимо мужского обрезания практикуется и женское обрезание. Оно также очень благотворно влияет на женский организм. Эту тему очень редко обсуждают из-за ее деликатности. Многие ученые считают, что женское обрезание является обязательным. Есть ученые, которые утверждают, что для девочек обрезание является желательным, а для мальчиков — обязательным».

На отчет «Правовой инициативы» канонический отдел официального электронного органа ДУМД отреагировал в том же ключе: «Прочтя, что сказали работники медицинской сферы, наверное, желание пойти на такой шаг, как обрезание, испытают не только последовательницы ислама...» и «В правильно совершенном обрезании, когда оно сделано так, как это делают мусульманкам, заключена польза для женщин... Плодовитость, половое здоровье и крепость восточных семей вполне можно приписать в числе прочего традиции делать обрезание мальчикам и девочкам».

В этих ответах нет прямых ссылок на Коран и сунну, как и нет ссылок на признанный исламский источник, который разъяснял бы, как именно проводить обрезание. Богословы знают только, что они должны сохранить, укрепить и передать традицию, то есть саму идею обрезания. Что конкретно стоит за этим словом, мужчин не касается. Детали ритуала передаются от одной знающей женщины к другой. Именно поэтому в разных селах и районах обрезание происходит по-разному: от небольшого прокалывания-кровопускания (в большинстве случаев) до удаления клитора и малых половых губ (зафиксировано у андийцев).

Дискуссия изнутри

Огромная часть Дагестана вообще находится за пределами дискурса о женском обрезании. Кому-то доводилась слышать, что в далеких селах есть такой странный обычай, но для типичного дагестанца всплеск интереса к обрезанию — это не больше, чем новость о том, как соседи совершили очередную дичь, в Москве раздули из мухи слона, а виноват оказывается он.

«В Дагестане дискуссия о женском обрезании идет в фейсбуке и в местных негосударственных газетах, — рассказывает Наби Абдуллаев, бывший редактор отдела политики в дагестанском еженедельнике “Новое дело” и экс-главный редактор The Moscow Times. — Публикации в местной прессе — это во многом продолжение влияния отдельных политических кланов и групп, естественно, эти интересы задают повестку и формируют конкретную политику. Остаться в стороне от какого-то будоражащего вопроса они не могут, но их вклад в дискуссию будет подчинен определенным групповым интересам. В фейсбуке все намного раскованней: те же редакторы СМИ и штатные журналисты могут выражать свои мысли свободней и более развернуто, но не думаю, что они часто могут противоречить генеральной линии своей газеты».

В дагестанском социуме есть несколько оценок и взглядов на женское обрезание и на сам медийный бум вокруг этой темы. В том, что тема женского обрезания, хоть кратковременно и поверхностно, вышла на всероссийский уровень, Наби не видит ничего плохого: «Россия огромная страна с огромной и постоянно меняющейся медийной повесткой. Сосредоточиться на одной локальной теме и довести продукт до хорошего качества могут только нишевые медийные проекты либо богатые новостные агентства, а для них эта тема слишком мала, к тому же она трудно расследуемая с журналистской точки зрения. Качественный репортаж строится на более сильных предпосылках, чем рассказы, которые нельзя проверить. Поэтому многие СМИ отработали эту тему как курьез».

Наби Абдуллаев считает, что в дагестанском обществе дискуссии на тему женского обрезания потенциально могут привести к риску появления линии раскола в обществе. По его словам, это видно на примере обсуждений в фейсбуке. Одни считают, что истории о женском обрезании — это неправда и пропаганда с целью очернения дагестанцев, либо правда, но происходит согласно требованию ислама, и это норма. Противоположный лагерь возражает, приводя доказательства, напоминая, что в исламе нет требования калечить женщин, и упирая на нарушения прав детей, к которому необходимо привлечь общественное внимание.

Светский Дагестан

Местные журналисты, те, кто занимается этой темой месяцы, а то и годы, могут быть довольны, что проблема обрезания получила огласку в масштабах страны. Однако без конкретной помощи и просветительских инициатив от заинтересованных людей из Большой России в Дагестане, где жители соседних сел могут не разговаривать друг с другом десятилетиями, положительного развития ситуация не получит.

«В 2003 году в газету “Черновик”, где я тогда работала, пришла девушка-журналист и рассказала, что ушла от мужа, потому что он решил делать обрезание их 8-месячной дочке. Потом я узнала, что как минимум три моих близких знакомых обрезаны», — рассказывает Светлана Анохина, шеф-редактор портала «Даптар». Впервые же о женском обрезании она услышала еще в 1982 году. Задолго до публикации отчета «Правовой инициативы» Анохина начала общаться с Духовным управлением мусульман Дагестана: она просила ДУМД вынести вердикт о том, что практика калечащих операций несовместима с требованиями ислама не наносить вред здоровью. «Понятно, что решением любого религиозного авторитета переломить традицию очень сложно, но оно дает опору тем, кто не хочет этому следовать. Нужно было просто написать от имени муфтията на официальном сайте ДУМД, что в соответствии с кораническими положениями запрещено все, что приносит вред здоровью, в том числе практики обрезания клитора и малых половых губ. Я месяц вела переговоры, а в результате на официальном сайте ДУМДа появилась информация: к нам никто не обращался, а вот наше мнение по этому поводу — и ниже ссылка на статью, где полностью отрицается практика женского обрезания».

Что дальше?

Ввиду того, что российское государство действует на уровне популистской риторики об ужесточении наказания, а внутренняя политика в Дагестане практически полностью отдана Москвой на откуп местным кланам, единственные, кого могут волновать жертвы женского обрезания, — это неправительственные организации, гражданское общество и ответственные люди доброй воли, не ангажированные властью.

Для дагестанцев очевидно, что закон о десятилетнем сроке за совершение женского обрезания исполняться на местах не будет, но может быть использован для давления на неугодных. Сапият говорит, что об инициативе Госдумы вообще не слышала: «У нас в Дагестане не станет никто в суд обращаться. Если по традиции, по исламу положено, то семья будет это делать — все зависит только от родителей. Да тем более бабка, которая мне делала обрезание, уже померла, в суд на нее уже не подашь».

Женщины, которые контролируют исполнение обряда, меньше всего заинтересованы в публичной огласке и допуске посторонних к изучению и проникновению в традицию, которая, судя по всему, остается важным элементом самоидентификации. Скорее всего, ответной реакцией на скандал и попытки разобраться станет еще большая закрытость общины. Светлана Анохина считает, что почти никто из женщин не воспринимает обрезание как жестокость. Никому и в голову не придет обращаться в полицию с требованием разбирательства: «Если твою дочку повели соседки, ты что, подашь на них в суд? Дочке-то уже ничего не пришьют, а тебе жизни на селе не будет».

К тому же непонятно, как проводить следственные действия, например, проверку в случае поступления заявления или независимую медицинскую экспертизу, которая устанавливала бы факт совершения незаконных действий. Невозможно представить, что мужчины того или иного тухума или села допустят к телу своих женщин и девочек постороннего медика или полицейского, будь у него сколь угодно прав, делегированных российскими законами. А учитывая этническую неоднородность населения Дагестана, жесткое криминализирование женского обрезания может стать способом давления на врагов, привести к местным спекуляциям или вовсе к «охоте на ведьм» в XXI веке.

«Прийти в горный Дагестан с уголовной статьей, но без сильной, тонкой и умной просветительской программы, рассчитанной на долгие годы, — значит выступить в роли неуклюжего медведя, который разворошит чужой улей, и пчелы из него покусают всех окружающих», — говорит один из авторов отчета «Правовой инициативы» Юлия Антонова.

Сложно прогнозировать, как сложится дальнейшая судьба борьбы за искоренение практики женского обрезания, ведь это, отмечает Юлия Антонова, только самое начало пути. Но, в любом случае, пока что все, как и раньше, будет держаться на отдельных решениях внутри отдельных семей. «Традиция, конечно, останется, хотя сейчас в большинстве семей обязаловки нет, — говорит Сапият. — Если бы я тогда была чуть постарше, я бы, конечно, отказалась от этого. У меня нет детей, но своей дочери я не стала бы делать обрезание».