Вот уже третий год я живу с приемными детьми. Быть приемной мамой мне нравится. Не то чтобы у нас не было проблем, но все они как-то решаются. (А потом появляются новые, как иначе.) Много занятного, много смешного — мне кажется, моя жизнь никогда не была такой интересной. Я постоянно общаюсь с другими приемными мамами, они удивительные — смелые, умные, добрые, — мне кажется, что и такой хорошей компании у меня никогда не было. А тут все сложилось самым удачным образом: я делаю то, что считаю важным, так, как считаю нужным, и все получается, красота!

Но периодически самые разные люди начинают говорить мне о том, что моя жизнь — это ад. Что я взвалила на себя непомерную тяжесть и несу ее, выбиваясь из сил. Причем часто это вовсе не посторонние люди. Например, моя мама, которая, казалось бы, уже должна была привыкнуть к тому, как я живу, в каждом разговоре со мной начинает причитать: ах ты бедная, зачем же ты загнала себя в угол, как же ты перегружаешься, не высыпаешься, страдаешь. И всякий раз меня это ужасно удивляет.

Я помню, у меня была работа, на которой я дневала и ночевала, психологически там было мучительно, начальник был вздорным, отношения с коллегами вязкими, не высыпалась я и впрямь катастрофически, детей видела только на выходных — да, конечно, свои бонусы были и там, а то бы я сразу оттуда сбежала, но вот не припомню, чтобы кто-то мне тогда сочувствовал. Даже и наоборот, считалось, что у меня крутая работа. А теперь-то что? Делаю что хочу, а окружающие не устают за меня переживать. Честно, я их не понимаю.

Я однажды обсуждала этот феномен с бездетной подружкой, и она сказала:

— Но все ведь видят, сколько с этими детьми проблем, какие они трудные. А хорошее — оно остается за кадром. Может, ты про это мало рассказываешь? Я и на кровного ребенка решиться не могу: как подумаю, сколько будет хлопот и переживаний, так сразу страшно становится. А тут дети еще и чужие. Зачем они тебе?

Ну как зачем? За тем же, зачем людям вообще нужны другие люди. Чтобы их любить! Вопрос «зачем» — он такой надрывно-юношеский. Вот моя старшая дочка сейчас классический подросток, и время от времени она с важным видом изрекает сентенции типа «Зачем жить, если потом все равно умрешь» или «Зачем любить, разочарования неизбежны». Ну о’кей, смерть неизбежна, но то время, что есть, хочется провести хорошо. А кому что хорошо — это уже от человека зависит.

[blockquote]Они же только поначалу ведут себя мерзко, и не со зла, а от общей хаотичности, по глупости и с перепугу[/blockquote]

Я по основной профессии редактор и всегда занималась тем, что правила чужие тексты. Сдают тебе материал, а там на десять страниц сомнительных и скучных фактов одна крохотная мысль, в последнем абзаце. Сидишь и думаешь, как бы сделать из этого нечто толковое, занятное. Пытаешься понять, каков был замысел автора, что именно он хотел сказать, и сообразить, как бы выразить именно это с имеющимся материалом. С приемными детьми совершенно те же чувства. Божий замысел (нет, я не религиозна, но как сказать иначе? душа? предназначение? высший смысл? талант? или попросту мозг?) есть в каждом человеке, но в детях, у которых все с рождения пошло куда-то не туда, самое главное прячется под горами мусора. И ты точно так же, как с нескладными чужими текстами, пытаешься отыскать это главное и его развить. И радуешься, когда хоть немного получается. По мне, ничего более увлекательного и не бывает.

Считается, что любить приемных детей не так-то просто. Ну да, когда ребенок визжит и крушит, с любовью возможны перебои. Эти дети еще и гадости говорят. И пакостят как-то особенно изощренно. Но, во-первых, они же только поначалу ведут себя мерзко, и не со зла, а от общей хаотичности, по глупости и с перепугу. А во-вторых, да и в этой ситуации ребенка ужасно жалко! Это же не пьяный громила, а небольшое дрожащее существо. Хотя и громилу жалко — если так уж. Небось и он громит не от хорошей жизни. Но ребенка жальче во сто крат сильнее: всю дорогу его, как щепочку, несло мутным потоком скверных обстоятельств, и ничего-то от него никогда не зависело. Хотя бы выжил — уже молодец. А требовать от него благонравия, сознательности и воспитанности — да как-то… откуда бы он их взял? В какой момент должно было включиться его сознание? Кто именно его воспитывал? На кого он мог равняться? У большинства еще и куча болячек, ну совсем они бедные и несчастные, эти детишки.

Так что если о любви — мне кажется, полюбить аккуратного умного ребенка из хорошей семьи в некотором смысле трудней, ему-то сочувствовать особо не про что. А тут что ни биография — одни слезы. Вдобавок благополучному ребенку твоя любовь особо и не нужна, у него есть своя мама, а у некоторых так целый штат заботливых родственников. А у детдомовского ребенка никого нет. Да, он бестолковый, грубый, сердитый, но он так к тебе тянется и так в тебя верит. По крайней мере, мне попались именно такие, тянущиеся дети. У всех троих моих приемных детей никого не было, все трое мечтали о семье и доме, и все трое довольно быстро решили, что их новая мамочка, то есть я, — лучшая на свете, а им сказочно повезло. Я слышала про приемных детей, которые ужасно скучали по кровной маме, с трудом привыкали к новой семье, просились назад в детдом — но все это не про нас. Мои дети вели себя как угодно мерзко, но никаких сомнений в том, что их новый дом — лучшее место на земле, у них не было. Наверное, мне повезло. Ну или розовые очки никак не спадут.

[blockquote]Пока я скорее избавилась от самых разных страхов, чем приобрела новые[/blockquote]

Похоже, розовые очки в каком-то смысле действительно при мне. Никаких грандиозных разочарований за время моего приемного родительства со мной не произошло. Бездны не открылись. У меня нет чувства, что я сильно изменилась и узнала нечто новое о человеческой природе. Да нет, сколько я себя помню, примерно такой и была. Безусловно, с каждым новым ребенком у меня случался период уныния, когда я думала: «Эх, как же мы хорошо без него жили!» Но я заранее знала, что это неизбежно, совершенно все меня об  этом предупреждали. Собственно, я думала, что будет гораздо хуже, и постоянно ждала, когда же начнется еще более жуткий ужас. Но никакого более жуткого ужаса с нами пока не стряслось. Может, все еще впереди?

Пока я скорее избавилась от самых разных страхов, чем приобрела новые. Раньше я мыслила категориями «справлюсь» и «не справлюсь». Я боялась неуправляемых детей, детей с диагнозами, трудных подростков (а в итоге взяла, да-да, и того, и другого, и третьего). Теперь я не могу понять даже само слово «справиться» в приложении к людям. Положим, вы влюбились — и что, вам надо как-то «справляться» с вашим избранником? А если у него не очень симпатичная мама, вы с ней тоже «справляетесь»? А со вздорным начальником вам удается «справляться»? Вроде как во всех случаях справляться приходится только с собственными чувствами, а с другими людьми мы более или менее удачно взаимодействуем. Вы скажете: ну нет, это другое, там-то взрослые люди, а тут дети! Именно! Если мама вашего друга вас унижает, а ваш начальник на всех орет, вы едва ли сможете их перевоспитать. Но ребенка от этих милых привычек вы избавите довольно быстро. Дети — они куда гибче, во-первых, а во-вторых, они совершенно от нас зависимы. Сила тут по определению на нашей стороне.

Теперь мне кажется, что мы выбираем себе не друзей, детей, возлюбленных, работу, а прежде всего образ жизни. Влюбленность —– это образ жизни. Вздорный начальник — это образ жизни. Дети постарше, помладше, посложнее, попроще, с диагнозами и без — если они становятся твоей семьей, то из забот о них и будет состоять жизнь. Вопрос не в том, с чем мы справимся, а с чем нет, — небось не война, бомбы не падают, люди не гибнут и голодать не приходится.

Вопрос в том, какой образ жизни кому подходит. Я в какой-то момент выбрала образ жизни, который можно обозначить как «многодетная семья с самыми разными, в том числе и проблемными, приемными детьми». Я выбрала его совершенно осознанно, мне этот образ жизни по душе. В роли мамаши такой семьи у меня есть возможность быть собой в большей степени, чем в любой другой роли. Занимаешься детьми, решаешь их проблемы, обсуждаешь с ними происходящее вокруг, их впечатления, увлечения, их самих — и при этом становишься собой. Прямо говорить то, что думаешь, — это такое богатство. Спокойно перечитывать детские книжки — это такая роскошь. Подумываю вот купить микроавтобус, чтобы путешествовать с детьми: сидеть дома скучновато, хочется красивых видов и ярких впечатлений. Собачку хорошо бы завести. И квартирку бы побольше. Может, когда-нибудь у меня появятся совсем другие планы, но пока меня греют вот такие.

[blockquote]Мои дети никогда не казались мне безнадежными. Они казались мне самыми обычными детьми, попавшими в трудные обстоятельства[/blockquote]

Наверное, я была бы настроена более скептически, если бы все у нас сложилась иначе. Я слышала об очень грустных историях и озлобленных детях, которые по описанию производили впечатление безнадежных. Но мои дети никогда не казались мне безнадежными. Они казались мне самыми обычными детьми, попавшими в трудные обстоятельства. Часть мозга, отвечающая за выживание, у них, безусловно, развилась, даже более чем, но все остальное катастрофически съежилось.

Наш приемный мальчик в свои почти пять лет, когда мы познакомились, не понимал обращенную к нему речь, мир обступал его, как темный лес, полный опасностей. С перепуга он просто заморозился, его развитие в какой-то момент остановилось. Старшая приемная девочка в свои одиннадцать не могла пересказать прочитанное предложение: добравшись до его конца, она забывала, что было в начале; как и мальчик, она жила с чувством, что мир полон опасностей и любой прохожий желает ей зла, какое уж тут чтение. Но она не заморозилась, у нее боевой склад, она выбрала тактику драться, причем бить первой и всех подряд, на всякий случай. У младшей приемной девочки в ее десять в голове было шаром покати, ее мозг даже не пытался представлять себе мир за пределами детдома: сильно испугавшись еще в раннем детстве, она выбрала тактику ни о чем не задумываться, всегда улыбаться и быть услужливой в расчете всем понравиться. В свои десять она не разобралась даже в том, что речь — это не набор случайных звуков, а нечто осмысленное, а от одного только вида книжки или тетрадки впадала в панику.

И что же теперь?

Моя старшая приемная девочка, хулиганка и грубиянка, признававшая в одиннадцать только силу, со временем стала гораздо мягче. Желания драться только для того, чтобы драться, у нее давно нет. Ощущение, что мир опасен и зол, насколько могу судить, ее покинуло. Кажется, ей его даже не хватает, потому что если воевать не с  кем, то чем же еще заниматься? Наша девочка этого для себя пока не придумала. Она по-прежнему предпочитает мальчишеские компании и буйные игры, а в ее комнате по-прежнему страшный бардак. Однако сейчас с ней можно договориться о чем угодно, она вполне способна слушать и идти навстречу. Ее можно даже попросить погулять с малышами — побегают, погоняют мяч, дети будут в восторге. Наша девочка очень повзрослела, стала сознательнее относиться к своему хроническому заболеванию, теперь она сама (иногда и без напоминаний) делает себе все процедуры. Ее представления о силе существенно расширились — она уже понимает, что важно быть еще и умной, и старается побольше читать, хотя ей это по-прежнему скучновато. Учебу она подтянула, в году у нее было всего две тройки. А по математике и вовсе поставили четыре, вот это да!

[blockquote]Нашу новую девочку я пока не так хорошо знаю. Потому что и она сама себя пока не знает[/blockquote]

Наш приемный малыш, который в свои почти пять лет не понимал обращенную к нему речь, а когда ему что-то не нравилось, кусался и выл, стал самым обычным мальчиком. Теперь он любопытный, веселый, на удивление ласковый, милый и довольно послушный парень. В нем даже есть какое-то благородство: если мы идем вместе с ним и самой младшей девочкой, и она вдруг начинает капризничать, наш малыш никогда не станет хулиганить на пару с ней, он будет подчеркнуто адекватен, и я ему неизменно за это признательна. Постепенно наш малыш разговорился, сейчас он вполне свободно болтает на любые темы и задает занятные вопросы. Ну, он, конечно, не самый умный ребенок в своей детсадовской группе, буквы с цифрами ему пока не даются, но какие-то вещи у него получаются даже лучше, чем у других: например, он очень аккуратно и при этом необычно раскрашивает картинки и виртуозно собирает любые мозаики. А как он развит физически! Просто бог. Впервые сел на двухколесный велосипед — и через десять минут уже катался по двору.

Нашу новую девочку я пока не так хорошо знаю. Потому что и она сама себя пока не знает. За годы в детдоме она настолько привыкла подстраиваться и отвечать чужим ожиданиям, что продолжает подстраиваться и у нас. С практической точки зрения это даже удобно, лепи что хочу, но стоит выпустить ее погулять во двор, как там из нее лепят не пойми что случайные люди, она ведь хочет нравиться всем — с кем поведется, от того и наберется. Причем, как водится, плохое прилипчивее хорошего и возбуждает ее неопытную натуру куда сильнее.

От вида книжек и тетрадок она уже не орет, что-то у нее стало получаться, и ее теперь не так сильно пугает перспектива занятий. Но ее речь по-прежнему довольно бесформенна, все слова она выговаривает как-то не так, и отследить ее языковую логику трудно — ее, кажется, и нет. Когда мы только познакомились, все базовые слова наша девочка произносила на младенческо-упрощенный манер: «Мона мэ сяс зясь то тичко? Очи нана!» («Можно мне сейчас взять вот эту штуку? Очень надо!»), но при этом она же замысловато словотворила в сентиментально-умиленных порывах: «Ты моя милюшенька кошочучечка!» (в смысле, «милая кошечка» — и как она это выговаривает?!). Вроде от «мона», «нана» и «сяс» мы уже избавились, но мне до сих пор иногда кажется, что наша девочка использует какой-то другой славянский язык.

— Я поскучалась про тебе силна-силна!

Я, как заправский синхронный переводчик, дублирую:

— Я очень по тебе соскучилась.

И удивляюсь: что же это за речь? Как наша девочка смогла усвоить это диковинное наречие в детдоме, воспитатели которого говорили (я точно знаю, сама с ними общалась) на заурядном русском?

[blockquote]— Мама, я ударился ногой! — кричит наш малыш.

— Поздравляю! — говорит наша девочка. И недоуменно хлопает глазами, если малыш злится. [/blockquote]

И ладно бы выговор, но ее запас слов минимален, а провалы поразительны — даже значения каких-то предлогов нашей девочке неведомы, объясняешь ей, что такое «между», а она никак не может отличить его от «рядом». Русский она учит как иностранный — освоив новое словцо или фразу, повторяет их много-много раз и сует совершенно везде: недавно выучила слово «поздравляю», так теперь вставляет его в ответ на все подряд, не замечая, что выходит некрасиво.

— Мама, я ударился ногой! — кричит наш малыш.

— Поздравляю! — говорит наша девочка. И недоуменно хлопает глазами, если малыш злится.

В детдоме наша девочка выучила множество старых добрых советских песен и в любой момент готова затянуть любую, но все слова в ее исполнении слипаются в неразборчивый комок. Спросишь: «А о чем это?» — и она сразу теряется. Ей это трудно принять — что все не просто так, набор слогов, а о чем-то. Ей трудно думать. При этом она бесконечно бессмысленно болтает — точно так же, как пританцовывает, можно махнуть ножкой так, а можно эдак, можно издать вот такой звук, а можно эдакий.

— Мамусяся, я… ну, эта…

— Да?

— Ну, эта того… тама…  

— Да? Ты что-то сделала?

— Я ела, вот. Тама.

— Что ты тама ела?

— Я, ну, эта… я поела бубу.

— Что такое бубу?

— Ну… булка?

— А почему говоришь «бубу», а не «булку»?

— А что?

— Понимаешь, слово «булка» обозначает именно булку. А слово «бубу» — нет. Каждое слово имеет свое значение.

— Что такое начение?

— У любого слова есть смысл.

— Что такое мысл?

В детдоме никакой необходимости в этой самой осмысленной речи у нашей девочки не было. Потому что в детдоме все происходит по не зависящей от ребенка программе. Говорит он хорошо, плохо, никак — что это меняет? Положим, ты скажешь в столовой «дади мэ воду», или «дай мне воды», или «гав-гав», или ничего — какая разница? Если вода запланирована, ее дадут. А нет так нет. И зачем в таких условиях активировать мозг? Обучение? Но ребенок не обучен учиться, он способен только к механическому повторению, и в какой-то момент ему ставят диагноз «умственная отсталость». Игры? Но все игры, которые я наблюдала у детдомовских детишек, не требовали слов. Игры сводились к беганью друг за другом, отбиранию друг у друга предметов, пряткам, прыжкам, драчливой возне — физическая активность без примеси мозговой, так возятся щенки.

[blockquote]Выходит, что включение мозга ребенка — это и есть твоя основная задача. Любовь важна, но без мозга и с любовью трудновато [/blockquote]

И вот ты забираешь такого ребенка домой. И выходит, что включение его мозга — это и есть твоя основная задача. Любовь важна, но без мозга и с любовью трудновато. Я умею включать мозг только через речь, поэтому со своими детьми я беспрерывно разговариваю. Я представляю себе человеческий мозг как часовой механизм: мозг моих детей давно (а может, и никогда) не заводили, колесики заржавели, все поверхности покрыты слоями пыли. Но если тут тормошить, там чистить, а здесь лить масло, то, может, и ничего, помаленьку все тронется?

Сначала я просто комментирую все, что мы делаем: «Я включаю воду, беру желтую губку, лью на нее мыло, тру губкой красную чашку, за окном дождь, а ты сидишь за столом и ешь булку». Через какое-то время перехожу на вопросы: «Как булка-то, вкусная? А в прошлый раз ты что ела? А что тебе больше понравилось?» Потом уже спрашиваю про все подряд. Чего ты хочешь, зачем тебе это нужно, как ты будешь это делать, почему Вася плачет, виноват ли Петя, а ты сама из-за чего расстроена, а куртка твоя чем выпачкана, а хороши ли твои резиновые сапоги? Какие на дереве листочки, почему у машины четыре колеса, куда мы едем на автобусе, сколько в автобусе дверей, а окон, а у нас дома сколько окон? Если детей несколько, все отвечают, спорят, высказывают свои соображения — прекрасно, движуха. Тут уж хочешь не хочешь, а через какое-то время втянешься и заговоришь. Разговорить ребенка наедине, по мне, гораздо сложнее.    

Психологи любят рассуждать о том, что детям требуется индивидуальное внимание. Ну да, с каждым из детей у нас есть то общее, что мы делаем именно с ним. Однако мне кажется, что это самое внимание ценно вовсе не количеством времени, проведенным наедине, а качеством контакта. Моим детям важна моя включенность в их дела, постоянное душевное участие — а это не требует от меня никаких дополнительных усилий, я и так включена и неравнодушна. Ну да, младшие любят посидеть на ручках — и по очереди сидят. А со старшими иногда нужно обсудить с глазу на глаз что-то чрезвычайное — но это такие редкие мгновения. Гораздо чаще детям хочется прилюдного одобрения и подбадривания. А хвалить и подбадривать легко и приятно. Любая совместная прогулка дает множество возможностей для прилюдного одобрения и подбадривания: можно хвалить всех по очереди за разное, и все будут довольны.

Принято считать, что чем детей больше, тем маме труднее. Для меня это не так. Я помню свои ощущения, когда я жила с одним ребенком, моим старшим кровным мальчиком, в то время когда он был совсем маленьким. Мне было грустно и одиноко. А с каждым новым ребенком жизнь становилась все увлекательнее — сейчас я чувствую себя так, как если бы я дирижировала камерным ансамблем. Каждый ребенок — инструмент, у каждого свое звучание и свои ритмы. Но самые красивые пьесы получаются, когда все играют вместе. Все разные — ну и прекрасно, богатый звук.

Раньше я думала: но если детей много и они не слишком хорошо воспитаны, они же ссорятся, конкурируют, ревнуют, а то и вовсе дерутся. И это ужасно, непонятно, что с этим делать. Теперь я думаю, что никакие, даже самые благовоспитанные дети не могут надолго оставаться без присмотра. На то я и мама, чтобы учить детей нормальному взаимодействию. Что делать? Поощрять симпатичное, осуждать гадкое, сочувствовать обиженным, восстанавливать справедливость — и поактивнее, поактивнее. Чем активнее участвуешь, тем лучше все складывается и тем чаще наш ансамбль не фальшивит.

[blockquote]Когда страсти кипят, дети встряхиваются, переживают, развиваются. Только нужно присматривать за ними. Модерировать этот форум, выражаясь сетевым языком[/blockquote]

Когда детей несколько, учить их взаимодействию очень даже сподручно. Ведь играть вместе интереснее, чем порознь. И гулять вместе веселее, чем одному. Надо только уметь общаться. Раньше я боялась детских конфликтов, а теперь я думаю: о, конфликт — это неплохо! Отличный шанс получше узнать друг друга, поговорить о важных вещах и наладить отношения. Бурная ссора лучше затаенной неприязни: когда страсти кипят, дети встряхиваются, переживают, развиваются. Только нужно присматривать за ними. Модерировать этот форум, выражаясь сетевым языком. Предлагать новые ракурсы, переставлять акценты, шутить, открыто обсуждать неприятное. Я не уверена, что я такой уж хороший модератор, иногда я веду себя очень уныло и глупо, но я представляю себе, к чему надо стремиться. Хотя и уныние с глупостью — неплохая тема, вечно актуальная, ее тоже стоит обсудить с детьми.  

В многодетной семье удачно то, что сама домашняя атмосфера становится насыщенной и разнообразной: в любой момент кто-то из детей делает нечто интересное и к нему можно так или иначе присоединиться. Да, Вася сегодня не в духе — зато у Пети отличное настроение. Да, поссорились с Дашей, зато с Сашей, наоборот, помирились. Чем больше детей, тем больше у них связей и тем более эти связи разнообразны. А мне это помогает не зацикливаться на сбоях: один и тот же день может быть для кого-то из детей ужасным, а для других очень даже неплохим.   

Но самый главный бонус многодетности — это разумные старшие дети. Они и продолжают то, что делаю я, и задают собственный тон. При этом они — не специально, а самой своей жизнью рядом — дают приемным ребятам образцы того, как надо себя вести и что стоит делать в сложных обстоятельствах. Это гениально. Обучать через копирование проще всего — особенно в том, что касается отношений между детьми и родителями. Каким образом я бы объясняла приемным детям, как нужно взаимодействовать собственно со мной, мамой? Не представляю. А так все наглядно — кровная дочка спрашивает: «Мама, можно ли мне, пожалуйста?..» И приемная послушно осваивает тот же формат. Кровная дочка спрашивает: «Чем тебе помочь?» И приемная туда же. Возможно, своими стабильно-доброжелательными отношениями с приемными ребятами я обязана именно старшим кровным детям: приемные поначалу (ну не совсем поначалу, поначалу все не в себе, но с какого-то момента) слепо копируют принятый в семье стиль общения, но постепенно он становится удобен им самим. Вежливость и обходительность — это же комфортно.

Со временем братья и сестры привязываются друг к другу, становятся друг другу важны, они уже начинают помогать друг другу, обмениваться опытом и переживать за своих. Нет, само собой это не происходит. Если пустить ситуацию на самотек, наступает хаос и погром. Всем этим нужно заниматься, причем именно мне, увы. (Или не увы? Может, это, наоборот, бодрящее знание — что как бы ни было изначально, но если будешь заниматься, все с большой вероятностью наладится? И мы вовсе не щепки, которых несет мутным потоком обстоятельств, а взрослые люди, от которых многое зависит?) И я так радуюсь, когда вижу, что дети уже неплохо справляются с какими угодно ситуациями и без меня. Убежишь по делам, оставишь младших на старших — возвращаешься, подозревая, что дома этот самый хаос и погром, а оказывается, дети и прибрались, и еду сварили, и поиграли вместе, и даже сделали уроки — открывают входную дверь, лопаясь от гордости. Это ли не счастье.