Москва чеченская
«Первый раз меня обозвали террористкой в младших классах»
Эниса Бицоева, журналист:
Мы переехали в Москву, когда мне было 3 года, еще до первой войны. Мой отец здесь учился, остался работать и забрал нас с собой. В Грозном у нас не осталось ничего — квартиру разбомбили, дачу тоже.
Первый раз меня обозвали террористкой в младших классах. Каждый день думала: хоть бы сегодня в стране ничего не произошло, хоть бы не было теракта. Шла на урок, а меня обвиняли чуть ли не в развязанной войне.
Потом я сменила школу и у меня появилась новая учительница — Элла Эдуардовна Кац. Однажды она организовала в школе концерт детского чеченского ансамбля. Она хотела показать ученикам и их родителям, что чеченцы, которых все так боятся, такие же обычные люди и так же страдают от того, что происходит на их родине.
Когда случился «Норд-Ост», мама нас не пускала в школу и мы несколько дней сидели дома. Я очень боялась идти на занятия, потому что не знала, как меня там встретят. Весь мир только и говорил о захвате театра чеченскими террористами.
Но после первого урока мои одноклассницы стали подходить и обнимать меня. Спрашивали, все ли в порядке, нужна ли нам помощь. Оказалось, Элла Эдуардовна собрала всю школу в актовом зале и провела воспитательную беседу. Объяснила, что это общая трагедия и запретила ущемлять трех чеченских детей, которые учатся в этой школе. Она была единственным человеком, который тогда старался что-то хорошее для нас сделать. Кац учила не меня, не мой класс, а всю школу относиться друг к другу с терпимостью, солидарностью и пониманием.
[blockquote]Когда я вижу человека, похожего на скинхеда, у меня немеют руки и ноги, я начинаю впадать в панику[/blockquote]
В те времена мы часто слышали о каких-то скинхедах, но даже не представляли, что можем с ними когда-нибудь столкнуться. Мы гуляли во дворе, дружили с соседскими ребятами и мирно сосуществовали. Бывало, что русские друзья моего старшего брата заступались за меня перед другими русскими, опекали.
Моему старшему брату тогда было семнадцать. Он у меня был светленький, без намека на бороду. Дружил и с местными кавказцами, и однажды пошел гулять как обычно, играть в интернет-кафе. Он заметил, что зашел высокий лысый человек с татуировкой на всю шею, он выглядывал кого-то в толпе. Когда компания разошлась, брат с другом пошли домой через слабо освещенные дворы. Там на них и напали, десять человек. Их не просто били, их пыряли заточками.
Так совпало, что я позвонила брату почти сразу после того, что с ними случилось. Он сказал, что на него напали и порезали ножами. Земля у меня ушла из-под ног, но отец не растерялся и сразу выбежал спасать ребят. Следом мама, наша тетя, двоюродный брат.
Родители доехали к месту быстрее «скорой» и отвезли мальчиков в ближайшую больницу. После обработки двадцати двух ножевых ранений обнаружилось, что у брата было внутреннее кровотечение, в двух местах пробито легкое и кишечник, а один из ударов прошел чуть ли не в сантиметре от сердца. Оперировали его несколько часов.
После этого случая мы долгие годы боялись выпускать младшего брата одного даже во двор погулять. И с тех пор, когда я вижу человека, похожего на скинхеда, у меня немеют руки и ноги, я начинаю впадать в панику, хотя считаю себя довольно смелым человеком.
[blockquote]Прежде чем сказать что-то, я задумывалась, старалась сказать это на чеченском, чтобы меня не обвинили в игнорировании родного языка [/blockquote]
Если кто-то ненавидит твою национальность, ты ощущаешь это как ненависть к себе лично. Когда мне говорят «у нее пострадал и был ранен брат, погиб друг на войне, поэтому она ненавидит чеченцев», я удивляюсь. Ведь я не испытываю ненависть ко всем русским без разбора, несмотря на то что моего брата пытались убить.
У чеченцев сильное понятие самоидентификации. Мы в семье стараемся говорить на чеченском. Но в детстве я в какой-то момент заговорила больше на русском языке. Однажды в Чечне двоюродные сестры устроили какую-то перепалку, и я, пытаясь их примирить, обратилась на русском: «Хватит вам ссориться». Девочки тут же забыли о своей ссоре, бросили на меня яростные взгляды: «И чего ты выпендриваешься своим знанием русского языка?»
С тех пор, прежде чем сказать что-то, я задумывалась, старалась сказать это на чеченском, чтобы меня не обвинили в игнорировании родного языка.
Однажды от университета меня отправили в Грозный проходить практику на местном телевидении. Мы заговорили с тамошними девушками о поэзии, Маяковском, Бродском. Каково было мое удивление, когда они стали декларировать их стихи по несколько минут, не уставая восхищаться русской литературой. Так что я давно поняла, что разницы, где ты вырос, никакой нет, важно — кем.
У меня с детства была мечта — когда вырасту, расскажу всем, какие чеченцы на самом деле. Буду для этого много трудиться. Чтобы раскрыть всем глаза.
«Уважаемые менты, перестаньте меня шмонать!»
Увайс Исупов, тренер смешанных единоборств:
Я родился и вырос в Тюмени, но когда-нибудь вернусь в Чечню, хотя это звучит странно, ведь я там не жил практически. Но в моей голове это так и звучит: «Я вернусь в Чечню».
Тюменская область большая, но чеченцы живут везде, и все они отличаются друг от друга. Я по общению с человеком могу понять, что он, например, из Нового Уренгоя.
Московские чеченцы — это тоже отдельная субкультура. В свое время была такая грозненская шпана, которая выглядела лощено и мило, но они были теми еще прохаванными жуликами. В Москве примерно так же. В московских чеченцах сочетаются удивительные вещи. Те, кто рос здесь в девяностые, прошли огонь, воду и медные трубы. Они мыслят «многоходовками». Они встречаются с тобой, здороваются, но видят тебя насквозь. Ты приехал, допустим, что-то задумал, ты выходишь с Казанского вокзала, а они уже знают, кто ты и зачем приехал. При этом всем, они прекрасные люди в личном общении.
[blockquote]В Москве, ты можешь взлететь, просто посидев в ресторане и о чем-то договорившись. Поэтому сюда тянутся все авантюристы[/blockquote]
В Москве я живу уже 7 лет. Тут мои двоюродные братья, я приехал к ним работать юристом, но параллельно занимался спортом и однажды понял, что в спортивной сфере чувствую себя свободнее. Тюмень достаточно большой город, поэтому у меня не было такого момента — «приехал, дорвался». Все было под носом, в том числе клубы и ночная жизнь. Зная не понаслышке об этом, считаю, что самый лучший вариант пройти достойно свои юношеские годы — не появляться в подобных местах вообще!
Я живу в Хамовниках и мне, чтобы из дома дойти в круглосуточный магазин, нужно пройти темный переулок. В принципе, если ты там ночью, то, скорее всего, ты принимаешь наркотики или занимаешься чем-то страшным. И меня там шмонают полицейские уже два года и отказываются верить, что я просто там живу и ничего противозаконного не делаю. Уважаемые менты хамовнического отдела Москвы, перестаньте меня шмонать! Даже если у меня были бы мысли заняться каким-нибудь криминалом, я не займусь этим в Хамовниках.
В России, в частности в Москве, ты можешь взлететь, просто посидев в ресторане и о чем-то договорившись. Поэтому сюда тянутся все авантюристы. Чиновники, полицейские, бандиты — здесь все слои общества перемешаны. Вечером они ходят в одни и те же места, обсуждают свои дела друг с другом. Тут обстановка враждебна к любому человеку, не только чеченцу. Противостоя ей, удобно сохранять свою самобытность. Я считаю, что чеченцам всегда нужно чему-то противостоять. Даже если настанет утопия и все будет очень хорошо, мы все равно найдем, чем быть недовольными, чему сопротивляться. А в Москве уже все готово: сопротивляйся — не хочу.
«В Москве много шальных денег, за которыми прыгаешь, как Марио»
Амира Хамурзаева, PR-менеджер:
Мы приехали в Москву в 1997 году, прожили здесь пару месяцев, потом переехали в Рязань и вернулись обратно через несколько лет. В республике начиналась вторая война, и родители решили нас эвакуировать.
За всю свою жизнь лишь однажды я столкнулась с ненавистью к чеченцам. Это было в университете. Преподаватель по социологии сказала во время лекции: «У людей бывают разные цели в жизни. Есть люди, цель жизни которых — убивать. Это чеченцы». Моя группа замерла, и все посмотрели на меня, ожидая моей реакции. Я постаралась проявить железное терпение и деликатно объяснила ей, что ни одна нация, ни один даже самый заклятый террорист не рождается для того, чтобы убивать. Все рождаются для того, чтобы мирно жить и любить.
Это было в Рязани. В Москве я ни разу не столкнулась с проблемами из-за своей национальности. Моя работа связана с организацией мероприятий, а там сразу выясняется, что я не пью, не курю, и все начинают спрашивать: «А почему?» Чтобы избежать лишних вопросов, сразу говорю, что я мусульманка и откуда родом.
Москва — это город возможностей! Здесь очень много шальных денег, за которыми ты, как Марио, можешь прыгать. Это здорово. В этом городе есть возможность уснуть бомжом, а проснуться королем. Нет преград, нет клановости, ты можешь все. Единственное, что мне не нравится — суета, которая затягивает, и ты забываешь позвонить родным. Большую часть своей жизни я провожу на работе.
[blockquote]Мы все знаем, что чем дальше от родины, тем сильнее любовь к ней. Соответственно, тем больше традиций мы соблюдаем[/blockquote]
Я бы не уехала из Москвы. Я жила в Бельгии три года, но поняла, что это абсолютно не мое место. Из Москвы у меня только две дороги: если была бы дача в Дубае, ну и Нью-Йорк очень манит. Но если переезжать, то я согласна только вместе со всей семьей. Не хочу без родных быть.
Сейчас в Москве стало спокойнее и комфортнее жить, в отличие от 90-х или начала 2000-х. Появилось много халяльных кафе, не только уровня «шаурма», но и high-класса, больше халяльных магазинов, больше понимания, когда на улице делают намаз или покрытые девушки идут по своим делам. Люди стали адекватнее на это реагировать и даже перестали обращать на это внимание.
Мы все знаем, что чем дальше от родины, тем сильнее любовь к ней. Соответственно, тем больше традиций мы соблюдаем. Меня иногда спрашивают: «Почему ты не носишь джинсы? Это же Москва, здесь можно». Но я считаю, что разницы никакой нет. Если я здесь буду носить брюки, я и в Грозный, значит, могу поехать в джинсах, но у нас и шагу нельзя пройти девушке в брюках. Я считаю это лицемерием — соблюдать правила в Чечне и не следовать им за ее пределами. Либо ты везде чеченец, либо нет.
В Грозный я езжу каждое лето. Обязательная часть программы — визиты к родне. Бывает, мне звонят, когда я только с трапа самолета спускаюсь, и сразу начинают выяснять отношения на тему «Ты прилетела и еще не у нас в гостях?» Обязательно нужно навестить всех родственников, у всех поесть, чтобы ты на обратном пути не смогла пройти в дверь самолета, потому что все говорят: «Ты такая худая, тебе надо покушать».
[blockquote]Если ты скажешь, что тебе жалко животных и ты носишь только искусственный мех, ты в глазах общества превращаешься в нищебродку[/blockquote]
В Грозном всегда специфическая атмосфера. Неважно, откуда ты приезжаешь: из Америки, с Марса, из Москвы, даже если просто из села соседнего — тебя будут разглядывать под лупой, оценивать, ждать, когда ты облажаешься в чем-то. Я списываю это на малую занятость населения, особенно женщин: они сидят дома, им тупо скучно и хочется какого-то экшена.
В Грозном девушка без бриллиантов и без шубы не может считаться чеченкой. Это обязательный атрибут. Шуба должна быть черная, норковая, классическая. Если, не дай бог, ты скажешь, что тебе жалко животных и ты носишь только искусственный мех, ты в глазах общества превращаешься в нищебродку, у которой нет денег на норку. Честно скажу, у меня есть шуба, но я ношу ее крайне редко — в основном, когда с мамой куда-то хожу. Она говорит: «Все должны понять, что я нормально тебя одеваю»
Замуж я хочу выйти в Москве. В Грозном сложно. Я когда еду туда, очаровываюсь, думаю: может, остаться, найти работу, но потом я понимаю, что устроена по-другому и хочу обратно в Москву. Иногда я хочу выйти из дома без макияжа, за молоком например, что невозможно сделать в Грозном. Иногда я хочу прогуляться по центру в кроссовках, потому что это удобно, хочу не разговаривать или никого не видеть, хочу сесть в парке, слушать музыку и читать книгу. Все то, что невозможно делать в Грозном. В Москве в каком-то смысле личного пространства больше, несмотря на то что это большой город, в котором живет много людей. В Грозном ты будто постоянно под колпаком. Все смотрят, куда ты идешь, что на тебе надето, с кем ты идешь — к этому сложно вернуться, особенно когда отвыкаешь.
«Если я надену серьги, все перестанут обращать внимание на мою бороду»
Мансур Исаев, программист:
Если в чеченской семье есть младший брат, то старший — более свободен. Младшим выпадает участь следить за родителями, жить в отчем доме со своей семьей. Они под тяжестью быта. Старший брат может уехать из дома, путешествовать, принимать решения самостоятельно. Большинство героев и ярких представителей народа — старшие братья. Мне нравится быть старшим братом. Я люблю свободу.
Грозный был для меня мал в профессиональном плане. Я чувствовал, что задыхаюсь. Московские знакомые уговорили переехать, тут возможностей больше. Но ни один чеченец не уезжает из дома навсегда. Даже тот, кто едет в Австралию, думает о том, чтобы вернуться или хотя бы быть похороненным на родной земле. Я тоже не воспринимаю свой переезд как окончательный. Я будто надолго в гостях.
Главный плюс Москвы — сфера услуг, которая намного развитее, чем в Грозном. Я могу в 5 утра захотеть роллов, и здесь мне их доставят на дом в такое время. Еще мне нравится ощущение полной свободы. Конечно, можно и деградировать, но если у тебя есть моральные ценности, это сдерживает. Бывает, друзья приглашают в клуб, но я не завишу от такого образа жизни, не превращаюсь в свинью. К тому же в современных московских клубах, даже самых элитных, публика состоит из каких-то непонятных провинциалов, которые думают, что они дорвались до светской жизни.
[blockquote]Встречаясь с людьми, которые прожили свою сознательную жизнь в Москве, я поражаюсь тому, что этническая идентичность у этих людей проявлена сильнее[/blockquote]
Ко мне как к чеченцу все еще есть предубеждения. Есть одно заведение, где собираются чеченцы и едят национальные блюда. Во время месяца Рамадан друзья пригласили меня туда на разговение. Но нагрянул ОМОН и нас увезли в полицию, выпустили к 9 часам утра, покушать не дали. Я не надеюсь, что ко мне будут как-то по-другому относиться. Для того чтобы относились по-другому, я сам должен стать другим. Если добавлю атрибутов, например стану носить серьги, все перестанут обращать на мою бороду внимание.
Но предубеждения есть и дома, в Грозном. Бытует мнение, что чеченцы в Москве позволяют себе много лишнего. На мой взгляд, все наоборот: когда человек далеко от родины, он всячески пытается быть частью своего этноса. Встречаясь с людьми, которые прожили свою сознательную жизнь в Москве, я поражаюсь тому, что этническая идентичность у этих людей проявлена сильнее. Они больше говорят на чеченском, сохранили правила, по которым дома уже никто не живет. За редким исключением, мы не имеем тенденции растворяться в других народах, с которыми мы живем. В каком-то смысле у нас общество закрыто, почти как у ортодоксальных евреев.
Родители не просят меня вернуться в Грозный, просят лишь почаще бывать дома и не уезжать из России. Но я и не собираюсь. Я считаю, что в России с каждым днем будет все интереснее, история творится здесь, и хочется на это посмотреть изнутри.
«Если местным показать, что я нормальный, им уже все равно, что я чеченец»
Муслим Гучигов, предприниматель:
Москва — тяжелый город. Много наших ребят попадают под его влияние. Но меня Всевышний уберег от нехороших дел. Нет такого понятия — «соблазны большого города», есть соблазны вообще. Но человек формируется лишь тогда, когда ограничивает себя в чем-то.
Я приехал в Москву с мамой. Не было ни знакомых, ни других родственников. В 2003 году поступил в РЭА имени Плеханова. Когда пришел на первое занятие, все на меня посмотрели с опаской. Я ничего не делал, чтобы выглядеть грозно, не пытался «строить» людей. Но я уже в 18 лет был бородатый. Это потом уже все поняли, что я не страшный.
К нам в общежитие часто приходила милиция с собаками, устраивали обыски. Мы не были подкованы юридически. Не спрашивали, на каком основании. Думаю, во многих из нас до сих пор осталась эта «презумпция виновности». Меня задерживали, брали отпечатки, фотографировали. Но я к этому отношусь так: чем я буду от них бегать, лучше пусть меня день подержат, убедятся, что я ни в чем не виноват.
[blockquote]Люди судят обо всех чеченцах по тем, кто устраивает показные покатушки по центру города. Но мы все разные, а в целом обычные люди[/blockquote]
С годами отношение к чеченцам в Москве меняется. В конфликтных ситуациях перестали клеймить за национальность. У меня машина с чеченскими номерами, но полицейские уже не обращают на это внимания. Зато насчет работы стало тяжелей. И квартиру с первого раза снять сложно. Многих напрягает, что я из Грозного.
Люди судят обо всех чеченцах по тем, кто устраивает показные покатушки по центру города. Но мы все разные, а в целом обычные люди. Лично я никогда не пытался вселять в кого-то страх или демонстрировать свою силу.
В обществе работают двойные стандарты. Например, на набережной у гостиницы «Украина» каждый вечер собирается молодежь на машинах. Они громко слушают музыку, курят кальяны прямо на улице, ведут себя достаточно вызывающе. На них никто не обращает внимания. Получается, что 30-летний русский может вести себя так и к нему будет отношение такое, будто еще молодой, не вырос пока. А поведение 18-летнего чеченца, который впервые приехал в большой город и ощутил свободу вдали от дома, вызывает резонанс.
Но если местным показать, что ты нормальный человек, им уже все равно, что ты чеченец. Хозяйка квартиры, где я живу сейчас, узнав, что я мусульманин, сказала: «Значит, чистоплотный».