Участники проекта «Сноб» вспоминают службу в армии

   Есть у меня одна классическая история. Министром обороны был тогда маршал Язов, и он должен был приехать к нам в Кантемировскую дивизию. Там был плац, который нужно было застелить травой, и нас на нескольких машинах послали в лес, чтобы мы выкопали зеленую траву, а потом аккуратно ее на плацу выложили. Выложить-то мы выложили, но маршал Язов должен был приехать, оказывается, два дня спустя. Лето было жаркое, траву забыли полить, и она пожухла. На второй день мы поехали заниматься тем же самым. Потом ее полили, она расцвела ярким цветом, а маршал Язов, к сожалению, так и не приехал. В армии так часто случается. Важен же процесс, а не результат…   

   Я вам расскажу об армейской системе ритуалов. В Суворовском училище, где я учился,  у нас считалось самым крутым, самым дерзким на каждую круглую дату — 100, 200, 300, 400, 500 дней до выпуска —  делать какие-нибудь глупости. Особенно часто доставалось памятникам. Например, бронзовому Суворову. В 12 часов ночи надо было залезть на него с банкой гуталина, щеткой и начистить ему сапоги. Обычно всех ловили. Но у некоторых все-таки получалось. И такой солдат считался самым крутым в части. Еще у нас был памятник партизану Ване Дуракову. И ему тоже доставалось в наши «юбилейные дни». Обязательно нужно было надеть на него фуражку и суворовский китель. Причем китель надо было обязательно застегнуть. Вот кто Суворова и Дуракова покорял — тот вообще был королем части. Его все жутко уважали.

Если говорить о знаменательных днях, то это, конечно, самый главный день, день инициации, превращения в «старика». В этот день мы все бежали на сопку. Причем бежали в 12 часов ночи. Там, на сопке, мы всей ротой кричали «ура!» 41 раз подряд. У нас был 41 выпуск в училище, поэтому мы должны были 41 раз прокричать «ура!». Но это только начало. Потом нужно было достать сигарету, написать на половине, которая ближе к фильтру, «старик», а на второй половине «малец». После этого сигарету наполовину скуривали и выкидывали. Потом было самое главное. Надо было пописать с обрыва. Это было последнее мочеиспускание «мальца». И все, на следующий день ты просыпался вообще в другом состоянии, ты чувствовал, что ты абсолютно другой человек. Ты уже «старик», и это круто.   

   Меня призвали после первого курса Строгановки. Я был полковым художником, и вместе со мной полковым художником был будущий архитектор Олежка Дубровский. Как-то нас послали в город Санкт-Петербург. По делам. Из армии вырваться в город Санкт-Петербург в начале весны — это какое-то волшебство. И мы долго мудрили, решали, в какой форме надо выйти, взяли с собой гражданку, но совершенно идиотским образом напялили военную форму перед выходом из поезда.  В сознании двух молодых идиотов было ощущение, что армия где-то осталась в Москве, а в Санкт-Петербурге не армия, потому что в Санкт-Петербург всегда приезжаешь для красоты и отдыха. И тут, конечно же, нам повстречался армейский патруль. И нам сказали: «Солдаты, вы что?» А мы даже не поняли, к кому они обращаются. Мы были в Санкт-Петербурге, а солдаты, они все в Москве остались, это же понятно. И нас тут же арестовали, потому что нам инкриминировалось хамство, нарушение формы одежды, неотдание чести и еще 50 каких-то нарушений воинского устава. Отвели в вокзальную комендатуру, так что мы, в общем-то, и 20 шагов не сделали по ленинградской земле. Все пропало. Под арестом нас должны были отправить обратно. Никакого Питера…  А из окна комендатуры был виден Невский проспект, и мы, два идиота, встали около этого окна, стали смотреть и говорить: «А ты помнишь... Вот если пройти и повернуть налево, там будет "Сайгон", в "Сайгоне" такой кофе! А если пойти направо, помнишь, какой желтый дом... А потом Фонтанка, а потом... а потом...» То есть мы, собственно, из окон военной комендатуры провели друг другу экскурсию по городу Санкт-Петербургу. Майор в комендатуре сначала писал, потом остановился, сел нас слушать, а потом сказал: «Знаете что? Идите на хрен отсюда!» Мы тут же в туалете переоделись и, разумеется, на радостях пошли кутить.   

   Когда я служил во внутренних войсках, нас с другом отправили в зону общего режима на усиление охраны. Зона посреди степи, вокруг ничего нет, скучно. И мы решили организовать новогодний концерт. Обратились к нашему командиру с просьбой разрешить провести концерт с песнями под гитару. Он косо на нас посмотрел и сказал: «Подумаю».  На следующий день приехало большое начальство смотреть нашу зону — генералы, полковники. Нас построили, и, когда к нам подошел генерал, мы ему рассказали, что хотели бы на Новый год организовать концерт и что наш командир думает, давать ли на это согласие. А командир в это время рядом стоял. Комиссия прошла, генералы уехали. Командир роты вызывает нас и говорит: «Кто вас за язык тянул перед большим начальством выдвигать такие идеи без моего согласия? Ну, я вам покажу новогодний концерт. Нашел тут я для вас работку, непыльную. Будете в новогоднюю ночь работать ассенизаторами». И вот нам дали два ведра, к каждому из которых была привязана трехметровая палка. Выгнали нас в открытую степь — зима, 30 градусов мороза. А посреди степи стоит открытый туалет. И всю ночь мы чистили этот общественный туалет. Вот так вот мы встречали Новый год!   

   Играли как-то в армии в футбол. Часть на часть: смешанные команды срочников и офицеров, которых можно было опознать по годам и шевелюрам. Срочники — тинейджеры (за исключением меня — мне был 21 год) и бритоголовые, а офицеры — постарше и либо с волосами, либо без, но это уже по причине их естественной потери, а не насильственного их изъятия машинкой. Норовил я гол забить. Но каждый раз солдат-лайнсмен зажигал офсайд или офицер-судья давал против меня штрафной. Понял я: субординация, брат. Стал давать пас офицерам, и игра наладилась. Но шкодный характер мой, конечно, проявил-таки себя. Так как против меня все равно давали штрафные, решил я их зарабатывать сознательно. То есть каждый раз при виде офицеров резать их по ногам «ножницами», а то и «бензопилой». За что получал штрафные, матерные угрозы от офицеров  («Что, рядовой, сука, как ты смеешь так играть!») и обещания разобраться. В результате получил красную карточку, тумаков от офицеров и уважение от солдат.   

   Я был месяц на сборах в академии ПВО. Начало 90-х. Офицеры уже у всех на глазах таскали с солдатской кухни мясо — короткими перебежками со стокилограммовыми мешками. Остатки аппетитного комбижира с чудесными радужными разводами заботливо вываливались солдатам и курсантам. Но все равно еда была настоящим центром интеллектуального притяжения. Помню, как мы стояли в длинной очереди на поклон к чуду отечественного ВПК — «транспортеру-раздатчику», выезжавшему из дырки в стене с тарелками любовно размазанного комбижира и перловки.  Вдруг все вздрогнули от страшного грохота. Оказалось, один наш весьма щепетильный вундеркинд, на глазах изумленных кашеваров, с каменным лицом пропускал одну неугодную ему тарелку за другой. Тарелки же одна за другой падали на пол и разбивались. А он все смотрел и ждал, не отвлекаясь на шум и причитания раздатчика-гуманоида, пытавшегося отключить своего полуавтоматического друга.