Борис Акимов: Как мы с Владимиром Сорокиным сходили к Комму

Не буду вдаваться в подробности обеда (некоторые из них можно посмотреть на видео), а приведу лучше фрагмент разговора Владимира Сорокина и Анатолия Комма, который состоялся уже после гастрономического спектакля.

В.С.: Анатолий, просто нет слов! Сначала мне показалось, что это сюрреализм, а потом я понял, что нет, настоящий реализм. По вкусу.

А.К.: Мне тяжело вот так это оценивать. Видимо, страна должна быть по настоящему сытой, чтобы принимать искусство, сделанное из еды.

В.С.: Или наоборот, если это организовать в Сибири, например, там будет больше таких фанатов и любителей. В том смысле, что сибиряки к такому более искренне относятся, без московского пафоса. Это ведь действительно чистое искусство.

А.К.: Любое чистое искусство в любом его проявлении и ипостаси нужно меньшинству.

В.С.: Нужна просто искренность восприятия. Я представляю, как какие-то снобистские девушки с Рублевки…

А.К.: Но они сюда и не ходят, им здесь не место.

В.С.: Мне кажется, что даже девушка в ватнике в этом больше поймет, чем девушка с Рублевки.

А.К.: Я могу сказать, что для меня это самые ценные гости. Потому что они долго копят деньги на мой спектакль. Они понимают, зачем они это делают, зачем из зарплаты они откладывают в месяц по 500-1000 рублей, чтобы один раз в году сюда прийти и это все посмотреть. Для меня это самые ценные и важные гости. А ведь так везде происходит. Давайте пойдем на любой концерт в консерваторию или в зал Чайковского, мы увидим тех же самых людей. Посмотрите, кто ваши книги покупает, — это все те же самые люди. Вы не увидите в очереди на Пикассо девочек в «лабутенах». Давайте выпьем с вами за знакомство, потому что мне давно хотелось с вами познакомиться!

В.С.: Мне тоже. Я не первый раз у вас, тогда это было не летнее меню, но произвело очень сильное впечатление. А сегодня это просто какая-то феерия.

А.К.: Хвалите-хвалите, не стесняйтесь!

В.С.: Скажите, здесь же есть элемент неожиданности, как бы некий обман, когда ты видишь камень, а внутри оказывается картошка. Это сознательный ход?

А.К.: Если бы это был обман ради обмана, в этом не было бы никакого смысла. Гастрономическое искусство, как и любое другое, несет в себе некую конечную идею. В данном случае конечная идея — воздействовать при помощи вкуса на ваше сознание. Я рассказываю вам какую-то свою историю. Если бы я был танцор, я бы рассказывал ее путем пластики, если бы я был, как вы, писатель, я бы на бумаге составлял буквы в слова и предложения. Если бы я был композитор, я бы писал музыку. Поскольку я повар, мое оружие — еда, продукты, при помощи этих продуктов я хочу вам  что-то рассказать.

Этот картофель — очень яркий пример. Мы все пекли картошку в золе — все знают, что, когда мы запекаем картофель в золе, он получает такой вкус, какого не бывает, когда его жаришь на сковороде или варишь. Но все мы знаем, что после того, как мы запекли картошку в золе, ее невозможно взять в руки, потому что у тебя руки грязные, рот чумазый, тебе вроде бы вкусно, но это хорошо для поля и для костра, но это все же плохо для, не побоюсь этого слова, храма еды. Поэтому хотелось его сделать так, чтобы вы его могли спокойно взять в руки и получить тот самый вкус печеного картофеля. А то, что это приняло такой вид, — это уже побочные эффекты. Когда это так  получилось, все сказали, что это похоже на камушки. Ну и замечательно, мы взяли и сделали камушки. А некоторые люди вообще боятся это брать в рот.

В.С.: Мне интересно, как вы это мотивировали, потому что для меня это очень важный компонент спектакля.

А.К.: Вы же сначала видите еду. Значит, сначала я должен подать вам некую архитектуру, некую картину, вид которой немного вас тронет. Второе — это обоняние, значит, я должен добиться какого-то запаха там, где это нужно,  чтобы вы получили следующий импульс и впечатление. Потом вы берете это в рот — у вас это первый вкус, а когда вы начинаете жевать — у вас появляется другой вкус, который очень связан с текстурой. Люди никогда об этом не задумываются. На самом деле, если просто поменять текстуру одного и того же предмета… Допустим, я могу завязать вам глаза и дать вам два желтка. Если я поменяю текстуру, вы в жизни не скажете, что едите яичный желток, вы не угадаете. Это уже проверено много раз, потому что вы подсознательно привыкли к определенной текстуре.

Соответственно, эти знания дают мне возможность как-то еще поиграть в этой области. Потом вы глотаете — вы получаете третий вкус, и потом послевкусие. Почему такие вещи называются спектаклем? Потому что очень важно, чтобы следующее блюдо, которое вам приносят, насаживалось на то послевкусие, которое у вас осталось от предыдущего.

В.С.: В Москве вам конкурентов точно нет. Ничего подобного я нигде не ел.

А.К.: А это очень плохо! Именно поэтому меня и рассматривают тут как большого оригинала и сноба. Просто потому что наши с вами богатые соотечественники никогда такого не видели. На Западе они в таких местах не бывают. Им в голову не приходит, что в ресторан нужно записываться, например, за полгода. Вот они туда и не ходят.

Борис Акимов А вот как, собственно, выглядит меню «Московского лета»:

P. S. И небольшая видеозарисовка. Как это было: