Неудач в работе психолога много. Во всяком случае больше, чем мне бы хотелось. Но иногда происходят встречи, которые даже и в разряд неудач занести невозможно: когда я не только не смогла что-либо сделать или изменить к лучшему в жизни клиента, но даже не сумела понять, с чем, собственно, мне довелось столкнуться.

Мальчик был для своих 15 лет невысокий, при этом горбился и упорно, не поднимая глаз, смотрел в пол. Однако пришел один и вроде бы по собственной инициативе — родителей не наблюдалось даже в коридоре.

— Я по поводу профориентации, — сразу расставил точки над «ё» мой посетитель. — Десятый класс у меня, а чего дальше делать, не знаю. У вас какие-нибудь тесты есть?

— Есть, — ответила я. — Если захочешь, я тебе дам на них ответить. Но знаешь, как-то я этим тестам не очень доверяю. Может быть, мы лучше сначала просто так поговорим?

— Да, конечно, давайте, — оживился мальчик и впервые взглянул прямо на меня. Глаза на его круглом лице казались значительно старше всего остального: это часто встречается у современных подростков, которые сохранили способность думать, несмотря на развлечения, придуманные для них взрослыми.

— У тебя есть какие-нибудь увлечения?

— Да, в общем-то, сейчас нет. Раньше в судомодельный кружок ходил, корабли делал. Теперь надоело.

— А предметы в школе, которые тебе нравятся?

— Тоже нет. Все как-то одинаково.

— А как ты учишься? — без всякой надежды спросила я.

— Я почти отличник, — неожиданно ответил мальчик. — У меня по физкультуре четверка и по литературе. Остальные пятерки.

— Ого! —  я была приятно удивлена. — Это очень расширяет спектр наших возможностей. Если ты без всякого интереса к учебе достигаешь таких результатов…

— Да тут никаких моих заслуг нет, — мальчик вздохнул и снова опустил взгляд. — И успехов тоже.

— Как это так? — удивилась я.

— Да я, понимаете, просто мысли читаю. С детства, — буднично сказал мой посетитель. — Выхожу к доске и сразу у учительницы правильный ответ в голове читаю. И на контрольных тоже: смотрю на наших двух отличниц и делаю, как они. С сочинениями только проблема…

— Ну ты даешь! — я приняла его игру. — А домашние задания как же? Задачи по алгебре, физике, химии? Или ты заодно читаешь мысли авторов учебников?

—  Нет, что вы! — мне показалось, что в голосе мальчика прозвучал испуг. — Я только у тех, кого глазами вижу. Но ведь для дома «Готовые домашние задания» есть, вы разве не знаете?

— Знаю, — кивнула я. — Но какие же тогда у тебя проблемы с профориентацией? Тебе, естественно, надо идти на юридический. Будешь великим сыщиком-следователем, будешь раскрывать самые сложные дела: тебе же достаточно только взглянуть на подозреваемого или свидетелей, и ты все о преступлении знаешь. А сколько преступлений сможешь даже и предотвратить!

— Да, — мальчик серьезно кивнул. — Я об этом уже думал. Вроде бы я должен, раз уж так сложилось. Но мне, понимаете, не хочется. Не люблю я ментовки, преступников и все такое прочее.

Играл он, надо признать, прекрасно.

— А ты не думал о театральном институте? — спросила я. — Или еще что-нибудь такое, артистическое, связанное с творчеством, фантазией?

— Нет, что вы! Я в театр даже и ходить-то не могу! — рассмеялся юноша.

— Почему?.. — и тут же догадалась: — А! Ты слышишь мысли, и они не совпадают с ролью?

— Вы знаете, у главных — совпадают, — оживленно начал рассказывать он. — Это даже странно, они в тот момент действительно так и думают, как по роли положено: эту люблю, этого ненавижу, убил бы нафиг, хотя вообще-то это его хороший приятель, и они потом вместе пиво пить в кабак пойдут… Но там же еще эти есть, на заднем плане, как их…

— Массовка, кордебалет? — подсказала я.

— Да-да, и вот они-то все и портят! Как начнут про деньги думать, или про гвоздь в туфле, или про свекровь, или про то, что бантик отвалился.

— Слушай, ну я даже не знаю, что тебе с такими твоими уникальными способностями и посоветовать… — посетовала я. — Боюсь, что и тесты не помогут, там же такое не учтено.

— Да чего во мне уникального-то? — небрежно возразил юноша. — Это многие умеют, только глушат потом, потому что все же знают: не бывает такого. Да и неудобно. Я сам по улицам и в школе хожу — глаза в пол, иначе рехнуться можно. Вы ж психолог, знаете небось: чего не должно быть, того, считается, как бы и нету. Взрослые детей завсегда убедят… Вот у нас в школе одна девочка из третьего класса летать умеет…

— Что-о-о?! — я наконец забеспокоилась. Как-то все это уже не походило ни на розыгрыш, ни на игру.

— Не очень так высоко, конечно, но если побежит или прыгать начнет… Ее к прошлому году уже почти задавили, а я увидел случайно, прочел у нее в башке, мне жалко стало, я и говорю: я тебе верю, ты и вправду летаешь. Давай поедем на поля, там ты мне покажешь и полетаешь вволю. Она, конечно, сразу согласилась. Мы из школы за старые теплицы на автобусе поехали, где Пулковские высоты, знаете? Она так радовалась, бегала, летала, и я за нее радовался. Потом позвонили бабушке, чтоб она не волновалась, и домой. Отец ее уже на автобусной остановке ждал и сразу мне — в морду. Зуб выбил.

— За что?!

— Она — во втором классе, я — в девятом. Что они подумали? Что она меня на пустырях летать учила? — он усмехнулся. — А она-то, кнопка, подпрыгнула и сверху на папашу и налетела, в волосы ему вцепилась, не дала меня дальше убивать. Потом долго с ними по ментовкам таскались, пытались разобраться. С тех пор я ментов и не люблю. А ее они теперь в легкую атлетику отдали, будет с шестом прыгать, еще увидите: в олимпийские чемпионки выйдет. Мне вообще-то с маленькими нравится. У меня сестра, четыре года скоро будет, у нее такие мысли смешные, четкие, округлые, как будто в тетрадке по линеечке написаны. А у взрослых часто бывает просто шум такой, как у нашего кота. Особенно у тех, которые из офисов выходят.

Мне ужасно хотелось спросить его: «Ну, и о чем я сейчас думаю?» — но после рассказа о летающей девочке это казалось каким-то уж совсем неуместным. Надо было что-то делать в реале. Вызвать мать? Отправить к психиатру?

— К психиатру я не пойду, — спокойно сказал мальчик. — А мама скажет, что у меня всегда были фантазии, и посоветует вам не заморачиваться.

Я вздрогнула, но ничего не ответила на его реплику.

— Если тебе нравится возиться с детьми…

— Что ж мне, на воспитателя детского садика учиться? Там же одни девчонки, и вообще…

— Можно на педагога начального образования, — сказала я. — Кто только что говорил про общепринятое, которое все давит? Если лично тебе это нравится и у тебя получается, то какое тебе дело, кто там еще и кто что скажет. Потом ты сможешь работать не только в школе, но и в дополнительном образовании, организуешь кружок, будешь поддерживать и выращивать необычные детские таланты, чтобы их среда не задавила…

— С ума сойти! — вытаращив глаза, сказал мальчик. — Вы мне сейчас почти верите!.. А кружок… Что ж, в этом что-то есть. Да и учителем, если у маленьких, я, в общем-то, не прочь. Меня Ольга Игоревна раньше часто на площадке с продленкой оставляла, когда я с сестрой гулял, теперь ей, правда, менты запретили. Я подумаю об этом, спасибо.

Он вежливо попрощался и вышел в коридор. Я, как привязанная на веревочке, шла за ним. Следующая по очереди малышка заплакала, едва увидев открывшуюся дверь. Мой клиент опустился за одно колено, заглянул ей в глаза и сказал:

— Не бойся. Там только игрушки и нет шприцов и белых халатов… — обернулся к молодой маме: — Да дайте вы ей этот сок из сумки, никакого вреда не будет, он же с трубочкой, не прольется, а ей спокойнее. Она после больницы не отошла еще, боится врачей, — объяснил он мне.

Девочка взяла сок, заглянула в кабинет, увидела игрушки и потопала к ним. Мама ошеломленно взглянула на юношу, потом на меня, вошла вслед за дочерью в кабинет и сказала:

— Мы недавно в больнице с ожогом лежали, так вот у нее теперь истерики…

* * *

Больше я его никогда не видела. Но что это было? Искусный и талантливый розыгрыш? Или еще одно доказательство того, что окружающий нас мир куда сложнее и многослойнее, чем нам кажется?