Семья для экономистов всегда была в большой степени загадкой. Экономисты исходят из постулата, что все мы в обществе действуем в эгоистических целях. Принимая экономические решения, например, выбирая между двумя дизайнерами свитеров, мы максимизируем полезность. Иными словами, мы хотим получить наибольшее удовлетворение от своей покупки, что включает в себя целую гамму факторов, от практических (теплая, удобная, легко стирающаяся носильная вещь) до абстрактных (этот свитер подчеркивает мою мускулистую шею, и поэтому я в нем делаюсь немного похож на Чака Норриса).

Несложный постулат наибольшего удовлетворения неплохо объясняет наши действия в потреблении, на рынках труда и недвижимости. Но когда дело доходит до семейных отношений, вся наука экономика вдруг стопорится. Система семейных отношений, супружество, сожительство, развод как-то плохо вписываются в экономические концепции.

Не говоря уже о вопросе, иметь или не иметь детей. Для меня, например, рождение моего ребенка было самым невыгодным экономическим решением в моей жизни. По своему опыту могу сказать, что детей иметь дорого, и чем старше эти дети, тем это предприятие дороже. Тем не менее, несмотря на разорительные для меня экономические последствия, я об этом никак не жалею. Даже, скорее, наоборот.

Я в этом, похоже, не оригинален. В пригороде Нью-Йорка, где мы живем, наша маленькая семейная ячейка, состоящая всего из трех человек, — большое исключение. В доме справа от нас — семья с тремя мальчиками, слева живут два мальчика и девочка. Три ребенка в семье — это скорее среднее арифметическое для обитателей американских пригородов. Два ребенка в нашем городке — это минимум, а есть несколько семей с шестью и более детьми.

Все наши соседи — люди хорошо образованные, крайне рациональные, многие работают в финансовом секторе и прекрасно разбираются в вопросах прибыли, затрат, цены и качества. Тем не менее они все совершенно сознательно избрали этот крайне затратный путь — рожать и растить многочисленных детей.

Экономика — наука социальная. Экономистов, естественно, сильно задевает тот факт, что базовая ячейка общества, семья, вроде как их законам не подчиняется. И поэтому делаются постоянные попытки экономику и семью поженить.

Иногда эти попытки успешны. Или во всяком случае признаны таковыми уважаемыми организациями, например, Нобелевским комитетом. Который присудил премию-1992 профессору Чикагского университета Гари Беккеру. Беккер же про семью много чего разного написал. О разделении труда, например, между женой (по хозяйству) и мужем (в большом холодном мире, на рынке рабочей силы, а также при забивании гвоздей и починке семейного «понтиака»).

Например, Беккер нам объясняет, что, поскольку в состоятельных семьях развод обходится дорого, они более стабильны, чем более бедные семьи.

Исследовал Беккер и вопрос деторождения. И пришел к выводу, что есть экономическая польза в том, чтобы иметь детей. Потому что это не что иное, как инвестиция с дальним прицелом: когда родители состарятся, дети за ними будут ухаживать и материально поддерживать. Вывод у Беккера был несколько неожиданным: наличие государственных пенсий раскалывает дружную семью.

После Беккера появились разные другие исследователи семьи, в частности, есть целая отрасль феминистской «домашней экономики», которая пытается обнажить скрытые экономические пружины семейного взаимодействия и проанализировать процесс принятия экономических решений в семье. Даже название отрасли было придумано с несколько злым сарказмом: Home economics — это классы, которые преподают в школе девочкам, чтобы они были хорошими хозяйками. Домоводство.

Феминистские экономисты (или скорее экономистки) несколько расширили взгляд Беккера и предложили своим последователям рассматривать большее количество факторов и изучать их более детально. В частности, их не устраивал взгляд Беккера на семью как ячейку, где преобладает альтруизм во внутренних отношениях и стремление к выгоде в отношениях с окружающим миром, ячейку, которая действует слаженно. Они еще больше разложили семью по полочкам, стараясь показать, что члены семьи сотрудничают для создания общих активов и воспитания детей, но так же конкурируют между собой, ищут выгоду и ведут переговоры.

Очень интересно и замечательно, что обитатели «башни из слоновой кости» активно изучают это в американских университетах. Однако мне кажется, что практический интерес исследований Беккера и прочих экономистов семьи достаточно ограничен. Потому что семейные отношения лежат вне области экономики.

Дело в том, что современная экономика не очень успешно анализирует общества прошлого, например, феодальные отношения, где общественная сфера была построена по образцу семейного клана и где отношения между землевладельцем и крестьянином, хозяином и рабочим и сеньором и вассалом были прежде всего личными.

Заметим, что в Средние века практически не использовались деньги, хотя они уже существовали и имели активное хождение в античном мире. Деньги опосредуют коммерческие сделки, а подавляющее большинство сделок Средневековья были бартерными, что предполагает непосредственные личные отношения между сторонами.

Экономика как наука стала развиваться лишь с развитием в обществе экономических отношений. Начиная примерно с XVIII века, мы стали, по мудрому замечанию Маркса, отчуждаться. В экономических отношениях продавец и покупатель, работник и работодатель, и даже политический лидер и его электорат входят в четко лимитированные отношения между незнакомыми людьми. Эти отношения опосредованы деньгами, и, кроме условий сделки, никто ничего никому не должен. Эти-то отношения и определяются наукой экономикой.

Семейные же отношения остаются за бортом этой науки. Немаловажным фактором, влияющим на принятие решения иметь детей, является биологический инстинкт. Есть пищу тоже невыгодно — это перевод добра в иную субстанцию, но никто добровольно не принимает рациональное экономическое решение ничего не есть.

В семье тоже, конечно, принимаются решения, которыми движут экономические законы. В частности, решение иметь или не иметь второго или третьего ребенка может быть принято «рационально», исходя из экономических возможностей семьи. Беккер указывает на желание родителей дать детям хорошее образование и тем самым улучшить «человеческий капитал» своей ячейки (и заодно усилить ее способность зарабатывать деньги). Этим он объясняет тот прискорбный факт, что более состоятельные и образованные родители обычно имеют меньше детей, чем бедные и темные, которых в Древнем Риме звали «пролетариат» именно за то, что они усиленно плодились.

Наше общество, наверное, движется к все более «чистой» экономической модели. Глобализация и интернет всех нас, с одной стороны, сближают, а с другой — отчуждают, разделяя на анонимных «пользователей». Но семья от этого не только не становится более подвержена чисто экономическим отношениям, а наоборот, отношения в семье, особенно между родителями и детьми, становятся все ближе и «внеэкономичнее».

Эта близость выражается в несколько даже чрезмерной заботе родителей о своих детях. Я и мои сверстники-американцы выросли в разных обществах, но когда мы обсуждаем с ними наше детство и детство наших детей, мы всегда сходимся на таком мнении: наши родители были значительно меньше вовлечены в наши дела, меньше знали о том, что мы делали, давали нам большую свободу. Ну, а о трате денег и заботе об образовании и карьере сегодняшних детей нечего и говорить. Иногда создается впечатление, что в американском среднем классе взрослые живут только для детей.

Как говорит один мой приятель, «если бы я заново родился, я хотел бы вернуться в этот мир моим сыном».

А все потому, что нам всем нужна хоть горстка «своих», когда внешний мир все больше наполняется «чужими».