День независимости празднуется 4 июля, когда в Филадельфии Континентальный конгресс 13 североамериканских колоний принял знаменитую Декларацию независимости от Британии.

Я очень люблю водить гостей из России по Филадельфии. Это очень симпатичный городок, причем совершенно игнорируемый туристами, которые толпами ездят в Нью-Йорк, Флориду и Лос-Анджелес. Свою экскурсию я всегда завершаю у Зала независимости — двухэтажного кирпичного здания середины XVIII века с большой башней и часами по центру. «Узнаешь?» — спрашиваю. Мои приятели начинают усиленно чесать репу и вспоминать, где они уже это здание видели. В Питере? Нет. Под Москвой? Нет, не вспоминается, хотя это что-то ужасно, до боли знакомое.

Я смеюсь, потому что эта болезненная попытка узнать мне напоминает бородатый анекдот про нового русского, который приехал в Америку и в возбуждении звонит корешам: «Эй, они ж тут нашими баксами пользуются...»

Здание это знакомо большинству россиян не потому, что они что-то знают об американской истории или испытывают нежные чувства к пиндосскому республиканизму, а потому что оно выгравировано на стодолларовой банкноте, на ядовито-зеленом обороте портрета знаменитого филадельфийца Бена Франклина. На «нашей» стодолларовой банкноте.

Она и правда наша. До того, как развалился СССР и открылась Россия, я, честно сказать, стодолларовые купюры практически никогда не видел. Хотя я живу в США с 1974 года и работал на Уолл-стрит в компании, которая торговала на Нью-Йоркской бирже и имела крупные торговые обороты. Просто эти купюры в обиходе неудобны, крупные покупки издавна оплачиваются чеками или кредитками, и поэтому на тех, кто вынимал из кошелька «Бена Франклина», смотрели с подозрением. Да и сейчас, при том что деньги значительно упали в цене, стодолларовых бумажек в обычном обращении не стало больше.

Зато у россиян они сразу как-то завелись. В середине 1990-х годов в Нью-Йорке проездом был мой приятель, у него было несколько часов между полетами, и я его возил по Нью-Йорку. Когда мы вышли из машины пообедать, он небрежно заметил: «Сумочку не надо в машине оставлять? А то тут у меня тыщ двадцать баксов нала».

У меня, конечно, глаза полезли на лоб, но это была так, мелочь. Журнал New York (значительно более бульварный, чем его снобский почти тезка New Yorker) опубликовал в начале 1996 года статью, где описывал, как каждый вечер на прямом рейсе авиакомпании Delta в Москву (летающий и сегодня под тем же №30) Republic Bank переправлял до пяти тонн новехоньких, с иголочки, стодолларовых бумажек на сумму как минимум в 100 миллионов долларов и доходившую в какие-то дни до миллиарда. И такие ежедневные полеты к тому времени продолжались с 1994 года.

Журнал сумрачно намекал, что эти деньги идут в российские банки, а оттуда перекачиваются «русской мафии» для финансирования их разносторонней преступной деятельности. То, что Федеральный резерв и Republic отрицали, что деньги шли мафии, статья преподносила очень скептически. И правда, ливанско-бразильский банкир Эдмонд Сафра, основатель Republic, сгорел в своем пентхаусе в Монако при довольно загадочных обстоятельствах в декабре 1999 года, сразу после того, как в отмывании денег для русской мафии был обвинен другой американский банк — Bank of New York.

Тем не менее ни в каких делах по отмыванию преступных российских денег крупных сумм никогда не фигурировало. А величина перевозок наличности из США в Россию заставляет предположить, что никакая организованная преступность стольких миллиардов контролировать просто не может.

Назначение этих денег было иное: когда коммунизм пришел к концу, российский рубль обесценился, а банковской системы тогда в России еще не было. Экономика была полностью долларизирована и перешла в кэш, то есть все сделки делались наличными. Поэтому можно с большой долей уверенности сказать, что российский капитализм поднялся на американской стодолларовой купюре.

Иными словами, бедная, унылая страна, проигравшая холодную войну и вложившая огромные, невосполнимые человеческие и экономические ресурсы в тупиковую Утопию, смогла довольно быстро построить коммерческую систему и добиться экономической независимости благодаря бумажке, на которой изображен этот самый Холл независимости.

Кстати, благодаря тому, что российская экономика была долларизирована и существовала помимо банковской системы, Россия выжила в кризисе 1998 года. Отход от доллара к рублям после кризиса, происходивший по мере подорожания нефти, позволил стране добиться высоких показателей экономического роста в первые годы нового тысячелетия.

Российская банковская система уже давно функциональна, рубль свободно конвертируемый, а банкоматы сегодня в Москве столь же вездесущи, как однорукие бандиты в лихие 1990-е. Но как, не имея черного нала, откупаться в насквозь коррумпированной стране от пожарников, санитаров и прочих инспекций, не говоря уже об откатах, взятках покруче и более серьезном крышевании, никто еще пока не придумал. Серая и черная экономика — вот она, под боком, в ней весь бизнес и так задействован, и когда государство, например, повышает социальный налог, бизнес попросту больше сделок переводит в непрозрачность.

И от доллара все никак не избавиться, хотя по политическим соображениям, чтобы прижучить Америку, российские власти уже давно пытаются переденоминировать пресловутые у. е. в евро. Но «Бен Франклин» упорно с нами — пусть не своей демократической сущностью, но хотя бы лицом и немытыми длинными волосами.