Андрей Шмаров: Ты предвидел кризис или полная неожиданность?

Павел Скитович:  Предвидеть его было несложно, об этом все говорили еще за год, даже больше, люди говорили про пузырь и что должно грохнуть.

А.Ш.: Ну, а сам-то попал?

П.С.: Не то чтобы я потерял деньги, но некие проекты, которые я планировал, не сложились.

А.Ш.: У меня не проходит ощущение, что кризис — это возмездие за алчность и инвестбанкиров, и акционеров, и топ-менеджеров, они все погрязли в жадности.

П.С.: Согласен, но интересно разобраться в природе этой жадности. Люди перестали создавать стоимость, а занимались голой спекуляцией. Берется кредит, на него покупается актив, актив закладывается, под него берется следующий кредит, покупается следующий актив. Формально человек показывает рост стоимости своего бизнеса, при этом он вообще ничего не делает, никак бизнес не развивает, не занимается строительством, созданием какого-либо продукта. И это повсеместно.

На Лазурном Берегу ты встречаешь кучу людей, у которых явно есть деньги, но ты с ними не сталкивался по бизнесу и не знаешь, кто это. Ты знаешь пару десятков капитанов индустрии, которые понятно чем занимаются, а вся остальная толпа людей с очень большими деньгами — ты никогда с ними по бизнесу не пересекался. Потому, что у них бизнеса-то не было. Весь он был построен на гешефтах с кредитами, и все!

А.Ш.: Но в природе все взаимосвязано. Откуда они взяли эти деньги? Они же не бандиты, они их не отняли на большой дороге. Или путем паяльника в жопу?

П.С.: Без паяльника, но это та самая коррупционная составляющая в российской экономике, которая сегодня уже явно зашкаливает. Люди приносят в банк какой-то «кривой» бизнес-план, договариваются с банковским менеджером на откат, он дает им кредит. При этом значительная часть этого кредита сразу переводится на личный счет, она даже не вводится ни в какую бизнес-операцию. Природа кризиса у нас в том, что коррупционная составляющая этой модели перешла некую границу и стала поедать сама себя.

А.Ш.: Мы теперь с тобой сильно не любим спекулянтов или все-таки не отказываем им в праве на существование?

П.С.: Спекуляция — нормальная вещь: увидел, что можно взять задешево, и знаешь место, где ты можешь продать задорого. В этом никогда ничего плохого не было, но спекуляции последних лет были а) искусственны, б) основаны на коррупции. Кто пострадал от этого? Прежде всего банки, которые давали такие кредиты и оказались с «плохими» долгами, а теперь это скрывают.

А.Ш.: То есть эти так называемые токсичные активы еще себя проявят, в этом ты согласен с Кудриным?

П.С.: Согласен. И мы с ними можем либо войти в стадию очень длительной рецессии, либо выложить все на стол и провести болезненную, но ограниченную по времени медицинскую операцию. Надо это действительно предъявить рынку и, да, пострадать, но увидеть после этого свет в конце туннеля.

А.Ш.: Понял про нас. Но нельзя же предположить, что американская или немецкая финансовая система рушится из-за тамошней коррупции!

П.С.: Американский случай достаточно подробно разобран, и я ничего нового не скажу. Да, там не коррупция, но механизм тот же самый.

А.Ш.: Те позитивные сигналы с рынка, которые уже месяца три поступают, это отскок или начало подъема?

П.С.: Я думаю, что рынок будет развиваться частями и какого-то единого тренда на рынке не будет. Полагаю, рынок должен вернуться к своему классическому состоянию, когда он является волатильным. Когда все тупо прет вверх, это неправильно. Например, если взять близкую мне майнинговую сферу, то когда запланированные несколько крупных сделок между глобальными игроками состоятся, они этот рынок очень сильно сдвинут вперед. Там начнется оживление, что отнюдь не означает, что остальные части экономики будут чувствовать себя хорошо.

А.Ш.: Скажи, если отвлечься от бизнеса, есть ли какие-то порожденные кризисом новые идеи в других сферах?

П.С.: Сто процентов! Пикалевский синдром, когда люди будут выходить бастовать и будут приезжать первые лица, вызывать хозяев, давать им ручку подписать какие-то документы...

А.Ш.: Это не новая идея, а плохо забытая, вернее, хорошо запомнившаяся старая. А вот породил ли кризис какой-нибудь новый спрос? На что?

П.С.: Он возродил спрос на традиционную семейную жизнь, на литературу, на поездки, на созерцание самого себя, на медитацию, ну, неким образом, на церковь, на духовность...

А.Ш.: Это хорошо или плохо?

П.С.: Думаю, что это точно хорошо. Потому что, надеюсь по крайней мере, человек, который анализирует сам себя, меньше будет делать плохого.

А.Ш.: А станет ли он больше делать хорошего и нового? В возврате к вечным ценностям есть креативный потенциал?

П.С.: Есть креатив, сто процентов! Я вижу всплеск такой, знаешь, корневой благотворительности — помощи больным детям и так далее. Вижу многих людей, которые пытаются помогать тем, кто попал в беду. Причем раньше они этим не занимались. Я сам удивился, но это правда.

А.Ш.: А может это стать новой общественной парадигмой? Все, как дураки, придумывают «русскую идею», а она тут возникла сама по себе.

П.С.: С тем, что это какая-то новая парадигма развития общества, я согласен. Имеет ли она шанс стать такой всеобъемлющей или, по крайней мере, достаточно серьезной? Я думаю, что имеет. Во что это выльется? Давай посмотрим. Если люди будут человечнее друг к другу, это однозначно хорошо.