Новосибирский крематорий: принцип неразборчивости

Фото: Слава Степанов

Фото: Слава Степанов

Фото: Слава Степанов

Фото: Слава Степанов

Фото: Слава Степанов

Фото: РИА Новости

Фото: Слава Степанов

Фото: Слава Степанов

«Здесь у нас цех по изготовлению гробов. А здесь производят урны: мы поставляем в Москву до четырех тысяч урн в месяц и еще тысячу — в Питер. Еще мы шьем похоронную одежду на всю страну — вот пошивочный цех... А в этом здании будет музей мировых погребальных культур...» Я попала на территорию Новосибирского крематория со служебного въезда, и теперь мы с пресс-атташе Алексеем Кошляковым прогуливаемся между одинаковыми одноэтажными строениями. Все они покрашены в белый цвет с жирной траурной полосой посередине. Минуя бывшую котельную, оставшуюся здесь со времен ракетной базы, мы поворачиваем к ряду винтажных катафалков — жемчужине музейной коллекции, выставленной возле здания самого крематория.

За этим поворотом корпоративно-деловой стиль моментально меняется на декоративно-представительский. До такой степени декоративный, что глаза не сразу различают детали открывшегося ландшафта. Наконец проступают очертания отдельных объектов: ты фиксируешь главное здание крематория с колоннадой и куполом, и статую Будды напротив него, и грот с католической «Пиетой», и большой православный крест, и колокол, и детскую площадку с качелями. Пройдя через «аллею памяти» с соснами и скамейками, замечаешь загон с приземистым верблюдом, заворачиваешь к клетке с двумя скачущими белками, присматриваешься к ангелочкам и вазончикам, заполнившим весь газон по периметру главного здания. Кажется, вся эта садово-парковая керамика расставлена не ландшафтным дизайнером, а придорожным продавцом, не хватает только садовых гномов и девушек с веслом.

Чем больше объектов появляется в поле зрения, тем меньше шансов найти в этом декоре хоть какую-то идею. В пустой голове крутится цитата из детской книжки про очень голодную гусеницу: «Она прогрызла пирожное, мороженое, соленый огурчик, ломтик сыра с дырками, кусочек колбаски, леденец на палочке, кусок вишневого пирога, сардельку, кекс и ломтик арбуза в придачу». Вспоминая последовательность, в которой гусеница пожирала угощения, утыкаюсь в огромный глиняный череп, прямо напротив входа на ресепшн. «А это что?» — спрашиваю Алексея. «А это — скульптура», — отвечает он.

Алексей появился в Новосибирском крематории около двух лет назад и с тех пор бесперебойно поставляет в русскоязычный интернет новости похоронного дела. Журналисты теперь делятся на тех, кто уже написал, и тех, кто еще не написал о крематории. А жители Новосибирска — на тех, кто с интересом или благодарностью вспоминает свое посещение крематория, и тех, кто в ужасе от одного только упоминания об этом передовом предприятии. Покупка верблюда, концерт памяти усопших, варенье из ранеток, собранных на территории крематория, фейерверк в День защиты детей, похороны долгожительницы под ее любимую музыку, визит знаменитого африканского гробовщика — городской новостной сайт и социальные сети трещат по швам. Неразборчивость мне уже не кажется недоразумением: это все больше похоже на принцип.

Позади главного здания аккуратный ряд стенок колумбария, покрашенных в ярко-оранжевый цвет — «цвет огня», поясняет Алексей. Он демонстрирует новинку от производителей: теперь урну можно не замуровывать в стену за глухой доской, а закрыть аккуратной прозрачной дверцей с ключом. За дверцами уже занятых ячеек виднеются урны, фотографии, иконы, цветы, колокольчики и прочие мемориальные предметы. В одной стоит игрушечная ударная установка с надписью The Beatles. Прелесть новой конструкции, продолжает экскурсию Алексей, в том, что в любой момент можно прийти, достать урну и удалиться вместе с прахом покойного в специальную поминальную комнату внутри главного здания.

По фундаменту колумбария развешаны баннеры с рекламой услуг крематория: можно организовать поминальную трапезу (специально оговорено, что в этом зале никогда не играются свадьбы), выпустить голубей (что это свадебный ритуал, никак не оговорено), нанять конный кортеж, зажечь летающие китайские фонарики или хотя бы заказать живое музыкальное сопровождение церемонии. Господи, кто же все это придумывает? Я представляю себе веселых студентов гуманитарного факультета Новосибирского университета, работающих сдельно, по 100 долларов за идею. Или, наоборот, серьезное британское агентство с большим бюджетом и солидным штатом, который мониторит мировые похоронные обряды. Ответ шокирующе прост: «Сергей Борисович».

Сергей Якушин, основатель Новосибирского крематория, владелец крупнейшей в стране музейной коллекции похоронных предметов, бывший гид-переводчик в «Интуристе», с причитающимися ему связями в КГБ и номенклатуре, бизнесмен, заработавший свой первый миллион в 1988 году, пионер российского выставочного бизнеса, действующий танатопрактик, пациент, проживший три года с ложным смертельным диагнозом, — человек с большой энергией, буйной фантазией, неограниченными возможностями и, я уверена, с миссией. Я собираюсь его спросить, какой цели он хочет добиться и привык ли он к смерти. И еще, зачем ему все-таки верблюд.  

В ожидании встречи с Сергеем Борисовичем мы наконец-то заходим внутрь. В день в крематории проходит по 12-13 церемоний. Это значит, что в любой момент мы можем встретить убитых горем родственников, и такая перспектива меня пугает гораздо больше, чем неизбежные в нашем деле мертвецы.

Внутренности крематория, по сути, не отличаются от наружности: по стенам стоит бесчисленное количество шкафов-витрин и отдельных полок с какими-то предметами, всюду висят иконы и картины. Прямо над ресепшн — большой череп, выложенный красными стразами Сваровски, с поясняющей подписью: Memento mori. Слева — зал ожидания и механические гаражные ворота для катафалков. Алексей показывает металлоискатель, им проверяют содержимое каждого гроба, въезжающего внутрь: ни в гробу, ни внутри тела не должно быть посторонних предметов. Часто находят мобильные телефоны, редко — кардиостимуляторы. И то и другое запрещено, поскольку может испортить печь.

Иконы вперемежку с посмертными масками и фарфоровыми аллегориями скорби, напольные часы с надписью «Время лечит», модели карет и катафалков, куклы в траурных платьях, траурные шляпки, вуали и сумочки, бусы и шкатулки. На этой похоронной барахолке мне несколько раз удается сконцентрироваться на действительно редких штуках. Сначала я вижу коллекцию предметов постижерного искусства — мемориальных украшений и миниатюр, сделанных из волос умерших. Впервые они потрясли меня в Музее погребальной культуры в городе Касселе, откуда Сергей Якушин и позаимствовал идею собственного музея. Затем обращаю внимание на человеческий череп, расписанный цветами и крестами — в таком виде хранили человеческие останки в Верхней Австрии. Наконец прохожу мимо вышитой жемчугом иконы, которой не меньше 150 лет. Никаких этикеток нет, главная функция музея — не просвещать, а пропагандировать услуги крематория.

Мы медленно продвигаемся по коридорам, заглядываем в комнату для прощания, проходим через часовню, организованную прямо в коридорной нише, и наконец оказываемся в комнате с огромной блестящей печью. Новосибирский крематорий предлагает, среди прочего, понаблюдать за тем, как гроб въезжает в печь и начинает гореть. Для родственников оборудована комната за бронированным стеклом, по стенам которой, разумеется, развешаны утешительные картины с розами и ангелами. Алексей рассказывает, что чешская фирма-производитель контролирует количество кремаций прямо из Чехии — к крематорию протянута оптоволоконная связь. И показывает на электронное табло с цифрами: «Смотрите, температура внутри печи равна 895 градусам». Вы хотите сказать, что сейчас внутри печи кто-то есть? Алексей ловко отодвигает засов, и в печи открывается окошко, через которое видно пламя. «Да», — произносит он после некоторой заминки, и мы возвращаемся на ресепшн.

Ловлю себя на мысли, что кофе-автомат выглядит органичной частью этого хорошо организованного и технически оснащенного предприятия: назначаешь программу, выбираешь дополнительные услуги, вносишь деньги, получаешь продукт. Разница, быть может, только в том, что у кофе-автомата нет миссии — один коммерческий интерес. Мимо проходит шествие: молодой церемониймейстер в униформе торжественно несет какой-то шест с колокольчиком, за ним следуют заплаканные родственники. Ничего такого — я пью кофе.

Вскоре открываются гаражные ворота. Внутрь крематория въезжает катафалк, молодой человек в униформе технично выкатывает гроб, открывает крышку, проводит металлоискателем и с небольшим заносом на повороте закатывает тележку в ближайшую дверь. «Это бальзаматорская, — комментирует Алексей. — Туда тоже можно сходить. Мы очень внимательно относимся к санитарному состоянию мертвого тела. Через него может передаваться до 43 разных болезней. Сергей Борисович прошел курсы танатопрактиков в Англии и Германии, чтобы лично заниматься санитарной обработкой, бальзамированием и посмертной косметикой... А вот и сам Сергей Борисович!»

[heroes]

Журнальную версию текста читайте здесь.