Сергей Николаевич: Время действия – ночь

Это мой любимый фильм Микеланджело Антониони. Там есть все, что должно быть в большом кино: прекрасные лица, страсть, пронзительная тишина, кадры, не смываемые временем, и голоса, сам звук которых продолжает волновать и тревожить спустя годы. И еще там есть письмо. Мужчина пишет любимой женщине. Поэт признается в любви, которую ждет еще много разных испытаний. И женщина об этом знает, готовая ко всему самому плохому. Но, как бы там ни было, это письмо, как и фильм, остались. Черно-белый пропуск в бессмертие. Вот он:
«…Сегодня утром, когда я проснулся, ты еще спала. Понемногу высвобождаясь ото сна, я слышал твое легкое дыхание. Сквозь падавшие на твое лицо пряди волос я видел твои закрытые глаза. Я почувствовал, как от волнения к горлу подступил комок, и мне захотелось закричать, чтобы ты проснулась, потому что твой покой был слишком глубок, был слишком похож на смерть.
В полумраке кожа твоих рук, твоей шеи так тепло излучала жизнь. Я чувствовал, какая она теплая и сухая, я хотел прикоснуться к ней губами, но мысль о том, что ты проснешься и я снова буду держать в объятиях тебя, ожившую, останавливала меня. Я предпочитал оставить тебя такой, сохранить, как неподвижную вещь, которую никто не может у меня отнять, поскольку я – ее единственный владелец. Сохранить твой образ неподвластным времени.
Но помимо твоего лица я видел нечто более глубокое и чистое, в чем я отражался как в зеркале. Я видел тебя в измерении, которое охватывало все мгновения жизни, все годы – грядущие и те, что я прожил, не зная тебя, но готовый к встрече с тобой.
Это было маленькое чудо пробуждения. Я впервые почувствовал, что ты принадлежишь мне не только в эту минуту; что ночь продолжается вечно рядом с тобой.
Это было чудо – твоей крови, твоей мысли, твоей воли, сливавшейся с моей. Я понял, как я люблю тебя, Лидия, и это ощущение было настолько острым, что на глаза мне навернулись слезы. Потому что в этот миг я подумал, что это никогда не должно закончиться, что вся наша жизнь должна быть как это утреннее пробуждение. Я хочу чувствовать тебя не просто моей – но частью меня, той, с кем я дышу одним дыханием. И единственной угрозой этому счастью может стать вялое безразличие.
А потом ты проснулась и, сонно улыбаясь, поцеловала меня... И я чувствовал, что мне нечего бояться, что мы всегда будем такими, как в этот миг, – соединенные силой, которая сильнее времени и привычки».
…«Мы всегда будем такими», повторяю я вслед за героем Марчелло Мастроянни. Наши ночи похожи на наши дни. А пробуждения, в сущности, мало чем отличаются от снов, которые мы забываем в тот же миг, когда звенит будильник. И лишь разрозненные попытки уловить и зафиксировать невидимую грань, за которой сгущается ночная мгла, а горизонт постепенно исчезает из виду, делают нашу жизнь по-настоящему осмысленной и самоценной. Каждый из наших авторов предложил свою версию: кто-то написал триллер, кто-то сочинил балетное либретто, а кто-то рассказал о давних приключениях юности. Мы не стали никого ограничивать рамками одного жанра или форматом журнала, только временем действия. Ночь.

Александр Терехов
Его проза как сход горной лавины. Она обрушивается на тебя многотонной исторической тяжестью «Каменного моста» или неисчислимым человеческим множеством «Немцев». Даже в камерных вещах у Терехова ощущаешь эпический масштаб и поступь Каменного гостя, пришедшего в отечественную литературу незваным, но вовремя. Место первого российского прозаика до сих пор вакантно, а Терехов, особенно после получения «Нацбеста» 2012 года, – самый что ни на есть законный претендент. Его рассказ «Леф и мыф», написанный специально для «Сноба», – это страшная история, увиденная глазами ребенка, разбуженного посреди ночи взрослыми голосами, истошными криками и стуком омоновских прикладов. Читать порой нелегко, но знать, как бывает в жизни, необходимо.

Татьяна Толстая
Волею обстоятельств ее жизнь проходит в двух городах: Москве и Петербурге, а точнее, в бесконечных переездах из одной столицы в другую и обратно. Отсюда такое детальное знание классического маршрута и всех его особенностей в разные периоды отечественной истории, такое глубокое погружение в тему, имеющую очевидный автобиографический интерес. Впрочем, одной своей богатой биографией Татьяна Никитична не склонна ограничиваться: в эссе «За проезд!» чувствуется мерное дыхание великой русской литературы. Она прислушивается к нему, как пассажир, томящийся бессонницей, – к похрапыванию и стонам спящих попутчиков по купе. Раздражаться бессмысленно, гневаться – тем более. А чтобы не сойти с ума в душной темноте, остается декламировать про себя бессмертные стихи и молиться Богу, чтобы поезд пришел по расписанию.

Захар Прилепин
Если бы он баллотировался в российские президенты, то второго тура Путин бы не избежал. Природное обаяние, веселый напор, невероятная актерская заразительность делают Прилепина идеальным кандидатом в народные избранники. К тому же прошлое «своего парня», мускулистая проза в сочетании со стрижкой под ноль, которая ему чрезвычайно идет, закрепили за ним в читательском и критическом сознании репутацию литературного мачо. Но позволим себе усомниться: Прилепин не мачо, он трагический тенор путинской эпохи, умело маскирующий свою застенчивую душу под спецназовской амуницией и нацболовской лексикой. Только очень чувствительные натуры способны видеть такие сны, какой он описал в рассказе «Попутчики».

Алла Демидова
Она принадлежит к редкой породе актрис-гастролерш. Всегда одна, всегда немного наособицу, ни на кого не похожая, проживающая свою какую-то сложную, отдельную жизнь, почти недоступную для любопытных взглядов. Общеизвестно, что ее спутниками в театре и кино в разное время становились Юрий Любимов и Владимир Высоцкий, Анатолий Эфрос и Роман Виктюк, Анатолий Васильев и Андрей Тарковский. Женщины в этот избранный круг допускаются редко. Исключение составляют только два великих имени: Марина Цветаева и Анна Ахматова – главные героини ее поэтических программ и филологических исследований. Кроме выдающегося актерского таланта Алла Сергеевна обладает и незаурядным литературным даром, позволившим ей стать автором восьми книг. Но еще ждут публикации ее дневники, частично представленные в путевых заметках «Ну, как жизнь, звезда!», подготовленных специально для нашего журнала.

Александр Кабаков
Его первый роман «Невозвращенец» стал бестселлером конца восьмидесятых, обозначившим конец эпохи перестройки и гласности в отечественной литературе. Дальше начались другие времена, когда вопрос – уезжать или остаться – потерял свою диссидентскую актуальность и остроту. Сам автор, вечно печальный Александр Абрамович Кабаков, так никуда и не уехал, а продолжил привычное и изнурительное совместительство – писание многостраничных романов с журналистской барщиной в самых разных изданиях, включая журнал «Саквояж». Его рассказ «Ночь пути» – документальная история, выловленная им из редакционного самотека, а точнее, нашедшая его сама много лет тому назад, когда он работал в газете «Гудок».

Марина Степнова
Она много лет редактирует глянцевые журналы и совершенно искренне, без тени кокетства не считает себя писателем. При этом сама Степнова является автором двух романов, один из которых – «Женщины Лазаря», по мнению многих критиков, стал самым примечательным литературным событием 2011 года и удостоился номинации на «Национальный бестселлер». Но Марина скромный человек, к тому же крайне требовательный к себе. К ночной теме она подошла с присущей ей основательностью, не только окружив действие рассказа «Милая моя Туся» безлунной мглой, но и погрузив героиню во мрак слепоты. Однако эта ночь внутри ночи совсем не так беспросветна: Степнова умеет наполнить светом даже безысходную драму.

Денис Гуцко
Во время грузино-абхазского конфликта его семья была вынуждена перебраться из Тбилиси в Ростов-на-Дону, и война надолго станет отправной точкой всех его литературных опусов. Будущий лауреат премии «Букер – Открытая Россия» начинал писать в перерывах между сменами, когда работал охранником в коммерческой фирме. Писал жестко, ярко, безжалостно прежде всего по отношению к самому себе. Ровно год назад «Сноб» опубликовал его рассказ «Животное» – брутальную историю любви с драматическим ночным финалом. На этот раз ночь у Гуцко нежна и лирична, любовь не умирает, а только зарождается. Хотя само это рождение все-таки мучительно, поэтому и рассказ называется «Кому легко?».

Анна Старобинец
Ее хрупкая внешность и жизнерадостный характер не очень-то вяжутся с репутацией главного специалиста по отечественному хоррору. Однако в соответствии с законами жанра облик человека и должен быть обманчив. Автор сборников «Переходный возраст», «Резкое похолодание», романов «Убежище 3/9» и «Живущий» виртуозно давит на разные болевые точки, пробуждая то легкую тревогу, то леденящий ужас. Для «Сноба» Аня написала рассказ «Поводырь» о незадачливом сценаристе, оказавшемся в неудачном месте в неудачное время.

Андрей Геласимов
Его всегда легко читать. Он лаконичен, ненавязчив и умеет увлекательно писать даже о заведомо навевающем скуку квартирном вопросе («Дом на Озерной»). Хотя главные литературные премии обходили его стороной до 2009 года, когда Геласимов получил наконец «Нацбест» за роман «Степные боги», он стал самым читаемым русским писателем во Франции. Вот уж нет пророка в своем отечестве! Когда мы предложили ему поучаствовать в нашем «ночном» номере, Андрей сначала засомневался, но потом, в Париже, получил знак. О природе знамения писатель умолчал, однако прислал весьма необычный рассказ «Либретто» о знаменитой балерине Матильде Кшесинской и о последней ночи в судьбе династии Романовых.

Андрей Рубанов
Служил в армии, работал на стройке, подвизался телохранителем, был предпринимателем. В «лихие девяностые» находился под следствием, сидел, потом был оправдан. Жил в Чечне… Сама его биография – уже роман, и Рубанов часто пользуется личным опытом, однако не фиксируется на нем, старается уравновесить невыдуманную быль «Сажайте, и вырастет» откровенной фантастикой «Хлорофилии» или «Живой земли». Рассказ «Четыре слезы в черном марте» вполне вписывается в контент его недавно вышедшего сборника автобиографической прозы «Стыдные подвиги» – та же предельная откровенность, то же стремление рассмотреть себя прошлого. Вот только ничего постыдного и героического здесь нет. А есть только неожиданно набежавшие слезы.

Александр Иличевский
Физик-теоретик по образованию, в литературе Иличевский скорее метафизик, которого увлекает к тому же метатекст, где повествование вбирает в себя множество линий и сюжетов, неминуемо превращаясь в «большую историю». Название литературной премии «Большая книга», которую он получил за роман «Перс», вполне подходит к большинству его произведений. На этот раз Иличевский сразу предупредил, что собирается описать несколько ночей из собственной жизни, поэтому читатели были вправе ожидать некоего мемуарного текста. Однако рассказ «Ночи дельты» получился причудливым сплавом воспоминаний, балансирующих на грани сна и обманчивой памяти, с философскими размышлениями о природе ночи и происхождении пугающего феномена лунатизма.

Михаил Гиголашвили
Вопрос языка для него – один из ключевых, и потому, что отец его был видным лингвистом, и потому, что сам Гиголашвили, этнический грузин, пишет по-русски, а живет в Германии. В недавно вышедшей книге «Захват Московии. Национал-лингвистический роман» он искусно сочинил синкопическую речь немецкого студента, изучающего русский. Сейчас же Гиголашвили обратился к языку волшебному: его стилизованные под истории Шехерезады «Сказки золотого дацана» – прихотливый восточный узор, сплетенный из пугающих, магических, поучительных и забавных нитей сюжета.

Дмитрий Иванов
Сценарист и прозаик, приехавший из Молдавии в Москву, называет себя «первым официально зарегистрированным литературным гастарбайтером», а также «русским писателем начала – конца». Его тексты часто трагикомичны, причем высчитать, чего же в них все-таки больше – смешного или печального, – невозможно даже приблизительно. Рассказ «Давай сделаем эротический триллер» – дебют Иванова в журнале «Сноб».

Джоан Дидион
Единственная иностранка среди авторов нашего литературного номера. Трагическая и хрупкая дива интеллектуального Нью-Йорка, она почти всю свою жизнь (а знаменитой она стала очень рано) оставалась в кругу героев и сюжетов закрытого мира для избранных и богатых. Несчастья, обрушившиеся на Джоан в реальной жизни, две страшные потери, последовавшие одна за другой, – смерти мужа и дочери, неожиданно пробудили в ней автора магической, пронзительной прозы. Ее автобиографический роман The Year of Magical Thinking стал настоящим откровением для всей читающей Америки, а одноименный моноспектакль в исполнении великой Ванессы Редгрейв был признан самым значительным театральным событием на Бродвее последнего десятилетия. Новая книга Дидион Blue Nights («Синие ночи»), из которой «Сноб» публикует первые три главы в переводе Василия Арканова, продолжает начатую тему жизни «на краю ночи».

Людмила Петрушевская
Ночь – это ее время, ее территория. Свой главный роман она так и назвала – «Время ночь», а одну из самых любимых песен – «Ночь – моя подруга». Считается, что ее тематика – «чернуха», а основные читатели – районные библиотекарши и старшие научные сотрудники из ныне упраздненных НИИ. Но Петрушевская принадлежит всем. И бывшим, и нынешним, и молодым, и старым. Она для всех, кто не разучился читать, думать, влюбляться и любить. Два года назад «Сноб» выпустил первый диск Петрушевской «Не привыкай к дождю», а теперь перед вами второй – «Сны о любви». Здесь собраны песни, где она автор и музыки, и слов. Это все она сама сочинила и спела, «ночная женщина» в бархатной шляпе с перьями, добрая фея из страшной сказки под названием «Жизнь». Кроме того, в номере мы публикуем фрагмент из ее нового романа «Фармак».С