Конкурс колумнистов. Аноним №7

Предметы

Есть несколько значимых для меня вещей, предметов, которые проявляются в моей памяти всякий раз, когда разговор заходит о сексе. Физически эти предметы давно утрачены, но сама идея вещи, ее оптический образ, наверное, уже никогда из памяти не сотрется.

Первый предмет — это пустая картонная коробочка.

Однажды мы с приятелем и двумя некрасивыми школьницами смотрели «Римские каникулы», запивая все это какой-то полудесертной сивухой. Скоро мы разбрелись по комнатам, каждый со своей партнершей. Доставшаяся мне гимназистка была одной из тех романтических девочек, которые искренне влюбляются в каждого своего нового любовника. Мне было все равно.

Весь следующий месяц она пыталась продолжить общение, неизменно появляясь на всех студенческих тусовках, на которых мы с моим приятелем были постоянными гостями. Мне удавалось аккуратно ее избегать. Еще через месяц, на одной из вечеринок, меня поймала в дверях вторая из гимназисток. Взглянув на меня с интересом — я ведь тогда вполне мог переспать и с ней, — она передала от своей подруги небольшой сверток. Я взял сверток, попрощался и вышел. На улице было уже темно, шел снег, я развернул подарок. Там была картонная коробочка, внутрь были насыпаны — простите за пафос, но так оно и было — лепестки каких-то дешевых цветов. Покопавшись в них, я нашел листок со стихами, довольно изящные женские трусики и презерватив. Я терпеть не могу поэзию, к тому же было трудно разобрать гуляющие строчки — было темно, на строчках таяли снежинки, сморщивая буквы в плаксивые кляксы. Я выбросил листок в первую стоящую на дороге урну. Туда же улетели скомканные трусы. Коробочку я оставил, и всю дорогу домой, пока я трясся в трамвае, в коробочке трясся презерватив. Коробочка еще некоторое время стояла у меня в серванте, между бутылками с алкоголем и винными бокалами. И когда я приглашал к себе случайных женщин, доставал из серванта вино, захватывал пальцами ножки бокалов, я натыкался на коробочку. Она напоминала мне о бессмысленности лишних сантиментов.

Вторая вещица — это белые сатиновые штаны.

В одну из своих коротких заграничных командировок я был приглашен на cocktail party, которую проводила у себя в двухэтажном особняке жена посольского работника. Публика на таких вечеринках состоит, как правило, из местных слоняющихся бездельников, которых дочка посла приглашает для национального колорита. Они заполняют собой всю предоставленную площадь и лениво перемещаются по комнатам, неся впереди себя коктейльные рюмки. Среди них выделялась вертлявая девочка, видно было, что она попала сюда случайно. Мы быстро напились и скоро уже стояли на балконе, отгородившись от остальных невидимой ширмочкой. Нам обоим было понятно, что мы переспим, если не прямо сейчас, то в один из ближайших дней. Ей нужно было отвозить домой друзей, она была пьяна, и я загадал, что, если она не разобьется сегодня вечером в пьяной аварии, то переспим мы уже завтра. Так и случилось. Она позвонила, велела взять весь свой алкоголь и ехать к ней. Очень кстати пошел сильный ливень, и я до нитки промок. Она переодела меня в сатиновую белую пижаму из рубашки и штанов. Ткань штанов была очень тонкая, трусов я не носил, и каждый раз, когда я улучал момент и прикасался к ней, у меня мгновенно случалась эрекция и впереди на штанах вырастал строгий однозначный холмик. Ее это веселило, она отхлебывала из рюмки и смеялась. Пока мы шутили по этому поводу, эрекция спадала, и я снова прикасался к ней. Мы занимались сексом, еще не начав им заниматься.

Дождь шел всю ночь. Моя одежда не успела высохнуть, и она подарила мне пижаму. Рубашку я куда-то дел, а штаны остались.

Третий предмет я никогда не держал в руках — это потолочный вентилятор.

Я путешествовал по Индии и на месяц остановился в столице одного из северных штатов: нужно было помочь товарищу выбрать образцы сланца и переслать их в Россию. Его гидом была хорошенькая Punjabi. Она смешно, по-птичьи, трясла миниатюрной головкой, когда смеялась и часто шмыгала носом: то ли из-за постоянных простуд, то ли из-за кокаина. Приятель пригласил меня на местный корпоратив, мы болтали с Punjabi, и я, неожиданно для себя, спросил, что бы она предпочла: чтобы я укусил ее или поцеловал. Через два дня я переехал к ней на съемную квартиру, в один из окраинных кварталов города. Я не сказал ей, что уеду через месяц. Вместо этого я спросил, что скажут ее родители, когда она приведет в дом белого. Она ответила, что, наверное, они скажут примерно то же, что и мои, если я приведу в дом индианку.

В день перед отъездом я лежал на кровати у нее в квартире и смотрел в потолок. Punjabi спала рядом. На потолке работал вентилятор, гул от его лопастей был единственным звуком, который очерчивал образовавшееся пространство. Я лежал и смотрел, как крутятся лопасти. Казалось, они раздвигали стены, комнату, квартал, город. Рядом спала моя первая и последняя любовь, единственное существо, которое оставило щепку в моем сердце. Мне хотелось навсегда замереть, зафиксировать этот момент накатившей тишины и покоя. Я хотел только, чтобы она всегда вот так посапывала рядом, а мне не нужно было никуда уезжать.