С чисто формальной точки зрения, объединение школ — это когда две или более школ (детских садов, яслей и т. д.), со всеми своими зданиями, превращаются в один образовательный комплекс. При этом школьники автоматически получают большую свободу — новая, объединенная школа просто в силу своего размера может дать ученикам больше возможностей, а городской бюджет существенно экономит на административном персонале. С этим, пожалуй, согласны все, а вот дальше начинаются расхождения.

Чиновники московского департамента образования говорят, что школы объединяют на исключительно добровольной основе, с согласия управляющих советов. Делается это затем, чтобы школы, которые не в состоянии набрать первый класс и, следовательно, получить в условиях подушевого финансирования хоть сколько-нибудь адекватный их нуждам бюджет (а таких в Москве почти 100 штук), могли существовать хоть в каком-либо виде. В результате «плохих» школ будет меньше, а «хорошие» распространят свое благотворное влияние шире — в качестве примера приводится центр образования «Царицыно 548» под руководством Ефима Рачевского.

Но это чиновники, и было бы странно, если бы они не нахваливали собственные реформы. Родители московских школьников явно ими недовольны. Причин масса, и большая их часть относится к тому, что реальные изменения расходятся с заявлениями чиновников. Что хорошего может получиться, если сильную школу объединят со слабой и поставят во главе не руководителя первой, а посредственного директора последней? Весьма вероятно, что победитель федеральных олимпиад сядет за парту с духовным наследником люберов и планомерно опустится до его уровня. Кроме того, как это часто бывает, о своих радикальных планах чиновники сообщили родителям с большим опозданием. Отдельная история со школами для детей с задержкой или опережением в развитии, малолетних преступников и инвалидов, которые, похоже, сливаются с «нормальными» школами без оглядки на их специальный статус и потребности детей.

Вполне возможно, что правы все. Сегодня в России примерно в полтора раза меньше детей, чем в 1995 году — 26 миллионов против 38. Из этого следует, что и школ должно быть меньше — и здравый смысл говорит, что сливать отстающие школы с более сильными все-таки лучше, чем просто их закрывать. С другой стороны, легко представить, что чиновники московского правительства не в каждом случае интересуются спецификой и заблаговременно доводят до школ и родителей свои идеи, нарушая планы тысяч человек. Не говоря уже о том, что для руководства объединенными школами на 1000-1500 учащихся нужны очень талантливые директора, и вовсе не факт, что в Москве найдется необходимое количество школьных руководителей калибра того же Ефима Рачевского.

Но и виноваты тоже все. Похоже, чиновники московского департамента образования не слишком-то интересуются мнением тех, кого предлагаемая реформа затронет непосредственно и моментально. А родителей беспокоит исключительно благополучие собственных детей. Они сопротивляются любым переменам. Объединяют школы? Плохо. А если бы школы не объединяли, а наоборот, делили на части? Догадайтесь, какая была бы реакция. И в этом оголтелом родительском консерватизме есть своя логика: для ребенка школа воплощает стабильность, даже новая географичка способна сильно потрясти его мир, не говоря уже о новом устройстве всей школьной администрации. Пусть моя деточка доучится до 11 класса, а потом реформируйте сколько влезет.

По-человечески это совершенно понятно, непонятно другое: откуда в таких условиях появится внятная дискуссия об образовании в целом, пусть даже на уровне только школы, пусть в одном отдельно взятом городе. А до тех пор, пока в прямой эфир с руководителем департамента образования Москвы будут приходить вопросы вроде «Детский сад №839 — кладовщика в детском саду уберут?», устранение зловредного кладовщика и будет оставаться закономерным и в конечном счете честным итогом реформаторских потуг столичных чиновников.