Иван Вырыпаев: Мы ужасно закрыты и очень напряжены

Фото: Сергей Мелихов

Семь камерных сюжетов о танцовщице, ее умирающей маме, нерешительном возлюбленном и о ценительнице балета складываются в этом фильме в замысловатый узор, картину о жизни и смерти, поливариантности, принятии зла и сострадании, о возможности выразить нечто отвратительное через нечто прекрасное.

О сложных вещах Иван Вырыпаев говорит, используя аскетичные приемы. Все семь частей фильма разворачиваются на больничной банкетке на фоне кафельной стены. Названия частей складываются в одну поэтическую фразу, при этом прямая последовательность их возможна, но не обязательна. Скорее, каждая часть представляет собой некую возможную параллельную реальность, укладывающуюся в сознании любого зрителя. В каждой части кто-то из героев умирает, однако в следующей может как ни в чем не бывало появиться снова.

«Есть типы сознания. — говорит Вырыпаев. — Там (в фильме. — Прим. К.) просто отражается тип западного сознания. Мне бы очень хотелось, чтобы мы открылись ему. Не боялись потерять то, что у нас есть, то, что мы про себя сочинили, что мы самая глубокая и духовная нация. Это останется, если оно у нас есть. Мы ужасно закрыты и очень напряжены. Я про себя говорю. Мне кажется, мы должны научиться соприкасаться с этим сознанием, потому что оно эволюционно».

Обсуждение вел главный редактор журнала «Сноб» Сергей Николаевич, горячий поклонник картины. Он рассказывал, как до хрипоты спорил с коллегой после премьеры фильма в «Пионере», что это не театр, а именно высококлассное кино. Вырыпаев тоже счел нужным прокомментировать возможные упреки в театральности: «Если мы посадим двух актеров и заставим их играть, пусть даже гениально, больше 20 минут никто не выдержит. Театр связан с живой энергией, с коммуникацией. Есть такой жанр — телеспектакль, но это никогда не работает по-настоящему. И то, в телеспектаклях мы укрупняем, камера заходит на сцену. Здесь самое важное, как это снято... Долго мы монтировали и очень тщательно. Этот фильм все-таки сделан на монтаже. Здесь очень важно, в каком месте какая фраза стоит и как она работает».

«Всякий насмотренный человек вспоминает крупные планы Бергмана и фильмы Алена Рене, где как бы ничего не происходит. Самое сложное — это когда люди сидят на одной банкетке, а ты не можешь оторваться от экрана», — добавил Николаевич.

Его, как бывшего театроведа, тронул образ балетного критика, героини Арины Маракулиной, которая жалуется, что всю жизнь пишет о танце, а сама не выучила ни одного красивого па. Это единственная героиня, которая по-настоящему (если возможно говорить о чем-то окончательном в реальности этого фильма) умирает в финале. Режиссер отшутился, что теперь будет писать пьесы, в которых критиков хоронят пачками, а затем уже серьезно ответил: «Одно дело, что говорит персонаж, другое дело, что думаю я. Я же и про себя так хочу сказать. Сколько во мне настоящего опыта, а сколько я знаю из книжек. Сколько я живу реальной жизнью, а сколько делаю вид. Вопрос в этом. А критиков я очень люблю».

Многих заинтересовал реальный опыт драматурга, толкнувший его к написанию семичастного произведения о поливариантности сознания, сострадании и принятии боли. Героиня Каролины Грушки придумала прекрасный танец, испытав ужас при взгляде на грязь и боль на рынке в Дели. «Действительно, я был в Индии на этом рынке, — подтвердил драматург. — Но это не повод писать пьесу».

Очаровала аудиторию и Анастасия Рагозина. С трудом верилось, что эта хрупкая и прекрасная девушка — продюсер нескольких полнометражных картин. В том числе победившего на «Кинотавре» «Я буду рядом» Павла Руминова и «Сердца бумеранг» Николая Хомерики. Наташа Сафронова даже заметила, что такой фильм — мечта всех продюсеров мира, что можно сказать и о ее карьере. Ее дружба с Иваном Вырыпаевым началась в театре «Практика». «Те вопросы, которые поднимает Иван, волнуют и меня. Помочь этому проекту произойти — для меня это тоже определенный способ коммуникации, — рассказала Анастасия. — Для меня это проект, в котором я хочу подписаться под каждым словом».