Религиозный, строгий праздник, выросший из древних Сатурналий, Рождество праздновали, конечно, и до Диккенса. Задолго до него, еще в Средние века. Но к индустриальному веку обычай поистерся: разве что принц Альберт привез тогда из Германии традицию наряжать елку, да стали появляться первые рождественские открытки. Дело-то, конечно, не в елке.

Для клерков и веселых грузчиков, для уличных торговок и сумасшедших старушек Диккенс предложил собственное Рождество, в котором и мы с вами принимаем участие. В нем почти не осталось религии. Собраться за столом, съесть пирог (паштет, пудинг, да хоть бы и салат оливье), поднять тост и смягчиться сердцем — это диккенсовские правила. Самых страшных скряг, вроде Скруджа, под Рождество он заставляет делать добрые дела. Но дело не в скрягах, а в нас. «Неизвестно, — пишет Честертон в своей замечательной книжке, — удалось ли Диккенсу в “Рождественской песне” обратить Скруджа, но он обратил нас». Говорят, что, узнав о смерти Диккенса, одна уличная лондонская торговка спросила: «Господин Диккенс умер? Значит и Рождественский дед (Father Christmas) тоже?»

Еда у Диккенса встречается на каждой странице и всегда выглядит рождественской, потому что это всегда праздник. Даже лондонский туман, густой и липкий, напоминает ему пивоварню под Рождество: «Как будто природа варит себе пиво к празднику!» На его пудингах столько сахарной глазури, будто толстый стой жира на паштете из гусиной печенки. Яблочный пирог, который сует Копперфилду на дорогу Пеготти, так хорош, что возчик «не прочь» сделать ей предложение. Бараний бок, непрожаренный с одного бока и обгоревший с другого, вызывает взрывы смеха. Мы так хотим поучаствовать в пирушке с диккенсовскими героями, попробовать с ними устриц, нам даже все равно, что они забыли купить устричный нож. Чем больше суматохи, тем уютнее. Ну, а милосердие добавлено здесь щедро, большим половником: жирный слоеный пудинг на сале с пуговицами изюмин никогда бы так нас не манил, если бы Диккенс не плакал сам и не заставлял плакать нас над оборотной стороной еды — над голодом.

Вот маленький Оливер Твист просит «еще каши». Уже этой сцены было бы достаточно, чтобы воззвать к рождественскому состраданию. Но у Диккенса таких сцен в запасе много. Маленький Дэвид Копперифилд покупает на последние три пенса хлебец из непросеянной муки. Голодный каторжник, как собака, гложет кость и заглатывает вперемешку мясо, хлеб, сыр и паштет. После этого любая еда покажется рождественским яством.

Диккенс родился в нужде (его отец послужил прообразом мистера Микобера, не выходившего из долговых тюрем). Он умел радоваться еде, как это умеют бедняки: «В курятных лавках двери были еще наполовину открыты, а прилавки фруктовых лавок переливались всеми цветами радуги. Здесь стояли огромные круглые корзины с каштанами, похожие на облаченные в жилеты животы веселых старых джентльменов. Они стояли, привалясь к притолоке, а порой и совсем выкатывались за порог, словно боялись задохнуться от полнокровия и пресыщения. Здесь были и румяные, смуглолицые толстопузые испанские луковицы, гладкие и блестящие, словно лоснящиеся от жира щеки испанских монахов. Лукаво и нахально они подмигивали с полок пробегавшим мимо девушкам, которые с напускной застенчивостью поглядывали украдкой на подвешенную к потолку веточку омелы».

В еде понимали толк и члены его семьи. Жена писателя Кэтрин написала кулинарную книгу под названием What Shall We Have For Dinner?. Книга пользовалась популярностью и выдержала несколько изданий. Предисловие к ней написал сам Диккенс, правда после развода Кэтрин исключила из текста его любимый рецепт — горячий сыр на гренках. Кулинарные книги писал и их правнук, Седрик Диккенс, в том числе Christmas with Dickens. Британские пабы наперебой предлагают меню по «настоящим» рецептам из Диккенса, в том числе и те заведения, которые упоминаются в его книгах и где бывал он сам. В старом Ye Olde Cheshire Cheese  (145 Fleet Street, EC4) на Флит-стрит, куда он ходил обедать вместе с другими молодыми газетчиками и где ничего не изменилось, даже шутки служанок, я ужинала две недели назад. Крем из стилтона с грушей волшебен. Йоркширский пудинг воздушен. Сосиски сочны и горячи.

Рецепты есть и в личной переписке писателя — в первую очередь, конечно, рождественские: пирог и пунш. Пуншем Диккенс угощает своих героев-любимцев почти в каждом романе: дарит им «пылающие чаши» и просто «маленькие кувшинчики», от которых аппетитно валит пар. С пирогом — знаменитым британским рождественским пудингом — реши кто-нибудь приготовить его по диккенсовскому рецепту, пришлось бы повозиться: добыть для него нутряного сала, а потом варить в салфетке. Зато пунш по личному рецепту Диккенса может приготовить каждый, а потом пустить несколько раз вкруговую, потому что «нельзя разойтись, прежде чем мы не пожелаем нашим друзьям здоровья, счастья и успеха». Для этого:

  • берем цедру и сок шести лимонов. Белую часть кожицы постараемся срезать и взять только желтую, иначе пунш будет горьким;
  • кладем цедру в обычный чугунок или керамический сосуд, который можно потом поставить в духовку (такой, пишет Диккенс, что если даже разобьется, то не принесет урона ни хозяйству, ни кошельку);
  • добавляем две горсти сахара (пишут, что у Диккенса были маленькие руки, но по-моему нужно не меньше полутора стаканов);
  • наливаем 1 литр рома и четверть литра бренди;
  • на огне в металлической ложке нагреваем спирт (или водку, или любой алкоголь, который достаточно крепок, чтобы горел), поджигаем и выливаем в чугунок. Даем погореть минуты три-четыре, а затем плотно прикрываем крышкой, чтобы потушить огонь;
  • добавляем лимонный сок;
  • добавляем кипяток (примерно 1 литр, можно меньше, по вкусу);
  • пробуем, достаточно ли сахара. Если нет — добавляем;
  • ставим на средний огонь, доводим до кипения, уменьшаем огонь и варим минут пятнадцать.


    • Пить очень горячим: «Пунш никого не ждет, в этом отношении он подобен времени и приливу, дорогой Копперфилд!»