Мтацминда

Лето 1984-го. Я, студент 4-го курса ЛГУ, сдав госэкзамены по английскому языку, лечу на каникулы домой, в Тбилиси, к родителям. Из Пулково. Лететь три часа. Чтобы убить время в пути, я, как правило, еще в накопителе высматриваю красивую девушку, чтобы потом в салоне самолета подсесть к ней (раньше регистрировали без мест — кто успел, тот и сел у окна или в проходе) и завязать нечаянный разговор. Если красивая девушка оказывалась послушным собеседником, то время полета пролетало легко и увлекательно. За три неполных часа я успевал не только заинтриговать ее выдуманным родством с Нодаром Мгалоблишвили, актером театра Марджанишвили, или Михаилом Кипиани, капитаном тбилисского «Динамо», но и как бы нечаянно влюбить в себя. А однажды я притворился племянником Серго Параджанова и целый месяц водил восхищенную студентку ЛГИТМиКа за нос по тбилисским достопримечательностям, целуя и обнимая ее в укромных местах за интимные части.

Так вот, лечу я где-то в июне 1984-го домой. Сдал багаж. Прошел регистрацию. В накопителе жадно ищу глазами что-нибудь молоденькое и привлекательное. Но, увы, на этот раз ничего подходящего не узрел и озабоченно побрел к самолету. Проходя мимо кресел, я думаю, куда мне сесть: у прохода или у окна? Лучше у прохода. Вижу в начале салона (раньше почему-то сажали пассажиров с хвоста) затылок женщины средних лет и свободное кресло рядом. Я привычно спрашиваю соизволения сесть рядом и пораженно слышу в ответ английское: «I'm sorry! I don't speak Russian». Или мне продолжает сниться экзамен по английскому? Нет, не снится. Она иностранка! Из Америки! Зовут Мэрилин Данитц. Летит в Тбилиси брать уроки хореографии. У самого Михаила Лавровского! И я начинаю понимать, что понимаю по-английски. Это точно не сон, но все равно мне как-то не по себе. В голове почему-то проносятся всякие нелепые мысли о провокации. Может, КГБ, тревожно думаю я, проверяет меня, молодого коммуниста, на стойкость? Да нет, вряд ли, успокаиваю себя, я же не делаю ничего предосудительного — просто общаюсь со случайной спутницей. К тому же беседа эта ни о чем — так, пересказ экзаменационных тем по английскому языку: Tbilissi is the capital of Georgian Soviet Socialist Republic и Мy family.

Увлеченный беседой, не заметил, как пошли на посадку, как приземлились. Прощаясь еще в салоне, не рассчитывая, разумеется, на продолжение знакомства, а скорее из вежливости, я оставил американке домашний телефон: если будет время и желание, позвоните — я покажу вам Тбилиси!

На следующий день ближе к вечеру, вернувшись от друзей, мама мне говорит: звонила какая-то женщина, ни по-грузински, ни по-русски не понимала, только все время повторяла: «Дэйвид-Дэйвид?». Пока я терялся в смутных догадках, мама вновь позвала к телефону: поговори сам, опять эта «Дэйвид-Дэйвид». Я не сразу соображаю, что это вчерашняя американка Мэрилин, что у нее сегодня день рождения и что, если у меня есть время и желание, приглашает погулять по вечернему Тбилиси, поэтому в восемнадцать ноль-ноль будет ждать меня в холле гостиницы «Иверия». Спеша на встречу, я страшно нервничал, все время оглядывался, нет ли за мной слежки, в метро пересаживался из вагона в вагон.

Успокоился, когда уже прогуливались по многолюдному Руставели. Из ее речи я обрывочно понимал, что город ей очень нравится и люди такие приветливые, понимал также отдельные слова: «балет», «Майкл Лавровски», «моден дэнс». А еще я понял, что ей нравятся закаты и она хочет отметить день рождения на во-о-от той вершине горы, потому что на горе закат длится дольше. На фуникулере мы поднялись на Мтацминду, название которой она пыталась тщательно выговорить, но получалось — Дасминда. По пути в ближайшем кафе я купил бутылку хванчкары, стащив по ходу со стола два граненых стакана.

Пили вино, рассевшись на траве под кипарисом. Любовались закатом. Нечаянно стал накрапывать ленивый дождь. Мэрилин прильнула ко мне и взглядом попросила обнять ее. Запахло мокрой травой, пряным кипарисом, с неба нависшими звездами и жаркими духами. Медленным мгновеньем позже добавился влажный запах ее губ. Поцелуи мои от вина и волнения были настолько размашистыми, что Мэрилин все время сдерживала меня словами: «Gentle, David, gentle!» Но тщетно. Я неуклюже повалил ее на траву и уже собирался было сдирать платье, как вдруг кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся — над нами возвышался грозный силуэт человека в форме. У меня перехватило дыхание, в висках нервно забили молоточки, в районе копчика неприятно зачесалось. Пытаюсь подняться — ватные ноги не слушаются. Так примерно чувствует себя шпион, потерпевший фиаско, думал я, поднявшись кое-как с колен. Передо мной стоял милиционер, лейтенант (звездочки на погоне освещались звездами на небе). Взяв за локоть, страж порядка отвел меня в сторону:

— Дзмао, брат, — обратился он ко мне на грузинском, — ты, наверное, не знаешь, вся Мтацминда разделена на участки, ты забрел на мой участок. Чтобы продолжать ебаться, нужно заплатить! 

— Сколько? — еле перевожу дух.

— Десять рублей!

У меня был только рубль с мелочью — все, что осталось после вина с пятерки.

— Не знаю, брат, это твои проблемы. Попроси у своей русской подружки.

— Она не русская, — почему-то захотелось мне похвастаться.

— Какая разница: русская, нерусская, займи у нее, потом отдашь.

У Мэрилин не оказалось советских денег, она протянула десять долларов. Лейтенант тупо взглянул на купюру, не решаясь взять ее:

— С Америки, говоришь? Не врешь? Правда с самого Нью-Йорка?.. Нет, дзмао, ты что! Копейки не возьму! Такой важный гость! Ебитесь на здоровье и не беспокойся, никто вас здесь не тронет, я прослежу.

Я не стал Мэрилин ничего объяснять и вряд ли бы смог (с моим-то английским?), почему страж порядка просил денег, почему не задержал, почему, прощаясь, пожал мне руку и обнялся с ней. От пережитого я как подкошенный упал на траву, поманив ее за собой. Взлохмаченные мысли мешали сосредоточиться. Скорее усилием воли, чем влекомый страстью, возбудил себя и по-быстрому кончил. Мэрилин грустно взглянула на меня:

— Why did you stop?

— I finished...