На лекцию Памука в МГУ студенты не добрались — сперва объявили, что его выступление пройдет в помещении Института стран Азии и Африки (видимо, из-за проблем с ремонтом старого здания университета на Моховой), а потом его и вовсе перенесли в поточный класс факультета журналистики. Так что аудитория на 80% состояла из журналистов. Я насчитал в зале семь телевизионных камер, уйму любительских и склад диктофонов, а перед табличкой с именем писателя на столе пиками выстроились микрофоны.

В ожидании Памука мы разговорились с книжным обозревателем «Коммерсанта» Анной Наринской. Свежеизданный «Музей невинности» она уже успела прочитать и даже отрецензировать — выпустившее книгу турка издательство «Амфора» снабжает ее текстами новинок сильно заранее. Несмотря на сложность прозы Орхана Памука — полифоничное повествование, теряющийся в языке сюжет, до зерна укрупненные реалии турецкой жизни, отсылки к Прусту и Джойсу, — он пользуется популярностью в России. Серб Милорад Павич, на которого интонационно это похоже и который тоже здесь в конце 90-х был феноменально популярен, пишет несравнимо яснее. Я спросил Наринскую, стоит ли рекомендовать «Музей» домохозяйкам.

Сильнее живого Памука журналистку волновал писатель уже мертвый — Сергей Михалков. Мне удалось снять, как Анна Наринская пыталась выведать у завотдела культуры РИА «Новости» Ольги Гринкруг, будет ли присутствовать на похоронах поэта «наш мальчик». От этого зависело, по какому ведомству в «Коммерсанте» пойдет репортаж — культурному или политическому.

И вот появился Памук. Его в расшаркивающейся манере представил ректор ИСАА Михаил Меер; он передал слово сначала одной переводчице, потом другой. Писатель начал с уведомления, что лекцию будет читать на турецком, предложив насладиться музыкой слов его родного языка. «Читать» оказалось в буквальном смысле — перед ним лежала бумажка с текстом. Он рассказывал о том, что сформировало его вкусы, какие писатели и художники повлияли на него. Говорил о мимезисе, взаимодействии жизни и выдумке. Был велеречив — Памук-публицист вещает в такой же манере, в какой пишет Памук-писатель. Сидевшая рядом со мной тетечка зрелых годов (платье с люрексом, тяжелый макияж, специально прилетела на встречу с любимым автором из Новосибирска) заметила, что лектор дословно цитирует свой очерк из «Других цветов».

Среди прочего было рассказано, что вдохновило писателя на создание «Музея невинности». Речь в нем идет о частном собрании вещей из обыденной жизни — таким образом герой пытается зафиксировать в памяти историю своей любви. Все это имеет отношение к реальной жизни Памука — он пишет о своей бывшей жене. Оказалось, что к идее «музея» простого человека его подтолкнула история потомка последнего османского султана, который лишь в 90-е смог вернуться на родину.

По словам Наринской и Гринкруг — после лекции они собирались на интервью с Памуком, — издательство утверждает вопросы заранее. Вероятно, это связано с желанием избежать болезненных тем — мнение нобелевского лауреата по поводу признания Анкарой геноцида армян и ситуации с турецкими курдами далеко от официального.

На фоне журналистов, преподавателей и редких студентов в зале выделялись мужчины с орлиным профилем в белых рубашках — наверное, сотрудники посольства Турции. Судя по взвинченному виду, их изрядно тревожила возможность перехода литературной дискуссии в политическую. Первая же реплика, поступившая на турецком языке от смуглого юноши с первого ряда, касалась именно курдов. Памук ее тактично завернул.

Автора спросили, не замещает ли любовь к вещам, которой пронизан его новый роман, интерес к людям.

Загадкой для писателя остается причина его популярности в России:

У книжного обозревателя газеты «Ведомости» Константина Мильчина есть свое объяснение этого:

Мильчин тоже имел виды на лауреата — он надеялся прорваться через кордон из представителей федеральных и спутниковых каналов, «Коммерсанта» с РИА «Новости» и тетеньки из Новосибирска. Мне стало интересно, о чем он собирается спросить писателя.