Иван Ургант: Нужно заставлять людей смеяться в любых ситуациях

СВы выросли в Петербурге, в артистической семье. Вы часто говорите, что любите Бродского, Довлатова, цитируете в интервью Анатолия Наймана. Кто-то из этих людей входил в круг общения вашей семьи? Может, кого-то из них вы знали лично?

Нет, к сожалению, лично не знал. И это большое разочарование моей жизни. Оно становится еще пронзительнее, когда понимаешь, что выйди ты из дома, условно говоря, на пять лет раньше, ты мог кого-нибудь из них встретить. Довлатов уехал из Петербурга в тот год, когда я родился. Бродский уехал несколько раньше. Я видел однажды Рейна в Москве, и он произвел на меня совершенно фантастическое впечатление. Как бы то ни было, это моя любимая литература, все эти люди являются моими героями. Я познакомился с Катей Довлатовой в Москве. Думаю, она приняла меня за идиота, потому что я с ней разговаривал – как разговаривал бы с Д’Артаньяном поклонник творчества Дюма. Катя для меня – герой литературы, который вдруг неожиданно материализовался напротив. Мы долго разговаривали, я находился под большим впечатлением, и, конечно, правильно Катя сделала, что в этом общении сохранила дистанцию. Тем не менее все связано. Я помню, как приехал на похороны моего педагога и мастера курса Андрея Толубеева. Вдруг позвонил папа и сказал: «Сегодня в Петербурге открывается мемориальная доска на доме Довлатова, на Рубинштейна». Я поехал туда и вдруг оказался среди… довлатовских героев. Там было очень много людей, включая Елену Довлатову, родственников и даже губернатора Валентину Ивановну Матвиенко, которая вполне могла бы стать героем произведения Сергея Донатовича.

СВы в детстве много читали?

Очень. Я, кстати, сейчас начинаю задумываться, а читал бы я сейчас, если бы был современным ребенком? Мы же все время детям говорим: «Немедленно отложи свой планшетный компьютер и возьми книжку!»

СМой ребенок – ему двенадцать, – например, не читает.

У меня читают дети. У нас вообще много детей с женой на двоих. Например, две девушки, одной – двенадцать лет, а второй – без пяти минут пять. Младшая активно читает. Детской литературы для этого возраста много, а старшая стала читать, когда появилась литература, которая ее интересует. Если ребенок не читает, дайте ему «Гарри Поттера», и он начнет.

СИли фильм посмотрит в компьютере. А вы отбираете у детей гаджеты?

Нет. А как это можно отобрать? В моей борьбе с Павлом Дуровым победил Павел Дуров.

СПожалуй, это наш коллективный проигрыш.

Я не знаю, хорошо это или плохо, но я стал замечать, что сам читаю мало.

СЭто нормально, с возрастом меньше читаешь.

Не скажите! Я этот процесс очень люблю. Существует такое количество книг, которые я не прочитал, что я не знаю, с которой начать.

СВ детстве ваши родители ориентировали вас на то, чтобы вы стали актером, пошли по их стопам?

Вопрос ориентации никогда не зависел от родителей. Я не знаю выходцев из актерских семей, чьи родители хотели бы, чтобы их дети пошли в актеры. Это бывает очень редко. Все актеры – люди, на мой взгляд, прекрасно отдающие себе отчет в том, какой неблагодарной и даже достаточно унизительной профессией они занимаются. Я бы не хотел, чтобы мои дети стали актерами, и собираюсь приложить все усилия – и поверьте, у меня серьезные рычаги влияния, я могу надавить как следует на этих подонков! – чтобы, по крайней мере, они получили не актерское образование. У меня мама, кстати, по первому образованию не актриса. Зато папочка как в шестнадцать лет начал, так и пошло. И у меня тоже так получилось… как-то так сложилось-расположилось.

СА как именно сложилось-расположилось?

Да как-то само собой. У меня мама, папа, бабушка, дедушка, все в одном институте на Моховой учились. И я подумал: мне тоже, наверное, надо туда поступить.

СА на телевидение тяжело вам было попадать?

Попадать?

СВы рассказывали, что вам приходилось ездить в Москву на поезде чуть ли не каждый день…

Ездил в Москву, да. Но я не собирался «попадать». Это тоже была цепь каких-то совпадений.

СЯ объясню, почему спрашиваю. У вас все так гладко получается с карьерой, шутками и вообще жизнью, что кажется, будто эта гладкость – плод каких-то тяжелых, яростных или, наоборот, монотонных, растянутых во времени усилий. Хочется предположить, что за вашей легкостью стоит огромная работа, тяжкий труд, годы лишений и прочее…

Мне не хочется вам рассказывать о тяготах и невзгодах моей профессии, но это непростая работа. И я, начав делать телевизионную передачу, уже не только как ведущий, но и как продюсер, назвав эту программу своим именем, ощутил это еще в большей степени.

СТо, что вы дали передаче свое имя, как-то усугубило тяготы?

Не особо, но ответственность я чувствую большую.

СЭто была ваша идея?

Мы долго думали и как-то пришли к «Вечернему Урганту». Хотя была масса вариантов. Самое мое любимое название для вечернего шоу – скажу сейчас, чтобы не спер никто – «Доброе утро, Америка!». Мне кажется, было бы весело так назвать late night show. С другой стороны, с учетом распространенного у нас в стране отношения к США такое название выглядело бы немного неискренне. Не всегда граждане нашей страны хотят пожелать Америке чего-то доброго.

СУчитывая, что прототипом является программа американского радио «Доброе утро, Вьетнам!», в самом названии заложена весьма сомнительная доброжелательность.

«Доброе утро, Америка!» Я, если честно, очень люблю американские утренние шоу. А уж про вечерние вообще могу говорить часами.

СОбласть, про которую я ничего не знаю.

Я с удовольствием вам расскажу! Когда я бываю в Америке, всегда с огромным удовольствием включаю телевизор с утра. Это невероятное ощущение, когда смотришь их утренние шоу! Во-первых, они идут в прямом эфире, и люди, которых ты видишь на экране, существуют в одном времени с тобой. Мы лишены такой возможности, потому что у нас страна с разными часовыми поясами. Я не могу встать и сказать жителям Камчатки: «Ребята, извините, но вы слишком далеко забрались. Либо переезжайте ближе, либо сидите там со своим телевидением». Мы так сказать не можем. Поэтому приходится что-то делать в разное время, что-то записывать с вечера и так далее. Не знаю, но мне кажется, можно попробовать что-то записывать для Камчатки, а что-то все же в прямом эфире делать для той части страны, которая наиболее густо населена. Я имею в виду европейскую и северо-западную часть.

СВ интеллигентных кругах принято ругать русское телевидение. На эту критику телевизионщики обычно отвечают, что наше телевидение одно из лучших в мире по качеству. Вы согласны с этим?

Мое мнение кардинально противоположно. Несколько лет назад, когда только приехал в Москву, я принимал участие в программе Михаила Швыдкого «Культурная революция», где в качестве оппонента у меня был Виталий Манский, режиссер-документалист.

Тема была «Наше телевидение – самое лучшее в мире!». И я помню, как на голубом глазу убеждал всю эту братию, что оно не лучшее в мире. Это было невероятно весело, потому что на меня перед камерой все накинулись, а после программы подходили и говорили: «Мы с тобой полностью согласны». А я искренне говорил, что наше телевидение не лучшее в мире, зато самое любимое, а это главное. Мы же хотим его любить, и я убежден, что наше телевидение для всех нас – лучшее, что может быть. Для нас...

СА вообще?

Если сравнивать нас с другими, я бы все-таки пока не стал утверждать, что мы самые лучшие.

СА вам какие программы нравятся, например, на «Первом канале»?

У меня несколько любимых. Во-первых, многое зависит от того, кто в программе принимает участие – не только как ведущий, но и как гость. Я с большим удовольствием посмотрел программу «Голос». Люблю на «Первом канале» смотреть по ночам сериалы из США. Тут включил – «Лиллехаммер» идет. А что говорить про «Карточный домик» Финчера, который прошел у нас параллельно с Америкой! Еще я смотрю передачи, которые рассказывают про кинематограф, такие как «Закрытый показ». Смотреть, как твои коллеги с ненавистью грызутся из-за какого-то сомнительного кино, одно удовольствие. С интересом смотрю передачу «Давай поженимся». От нее оторваться невозможно бывает. Я считаю, что Лариса Гузеева – выдающееся попадание в этом жанре. Но вообще я смотрю телевизор немного.

СА новости вы откуда узнаете? Из телевизора или из интернета?

Новости я узнаю исключительно из интернета, с разных сайтов.

СВы согласны с тем, что канал, где вы работаете, как и прочие госканалы, передает тенденциозные новости?

В той или иной степени телевидение везде тенденциозные новости передает, в разных государствах. Я бы так сказал: в интернете, по крайней мере, шире выбор. Вот и все.

ССреди «креативного класса» существует мнение, что на государственном телевидении при существующей политической системе порядочному человеку работать неприлично. Это мнение разделяют в том числе некоторые из ваших бывших коллег и друзей. Как вы относитесь к этим настроениям?

Я, в общем, отношусь к ним не то чтобы с уважением, скорее я это мнение учитываю, но с удовольствием продолжаю работать на «Первом канале». Значит, либо я, с их точки зрения, непорядочный человек, либо то, что они говорят, не совсем верно. Так часто бывает. У нас принято свою точку зрения выражать достаточно безапелляционно. Я работаю, и работаю с удовольствием.

СА если бы вас попросили вести «Новости» на «Первом канале»?

Если бы меня попросили вести «Новости», я бы отказался, потому что я не новостной телевизионный ведущий, и все. Я это не очень понимаю и не очень умею. К сожалению или к счастью, мне уже тридцать пять лет скоро, и в этом возрасте стоит уже делать то, что ты любишь и умеешь. Вести новости, публицистические передачи, острые политические ток-шоу – это не мое, я в этом не очень силен и, мне кажется, был бы не очень интересен.

СТо, что вы делаете, никогда не требовало компромиссов с вашей совестью, чувством собственного достоинства и не потребует впредь?

Я не знаю. Ни разу не было такого, чтобы мне кто-то принес написанный на бумаге текст и попросил его прочитать со слезами на глазах, глядя в камеру…

СА не было ли такого, что вы хотели как-то остро пошутить, а вам сказали: не надо?

Вы знаете, это редко бывает. Наш внутренний цензор работает гораздо лучше, чем все остальные цензоры.

СВы хотите сказать «мой внутренний цензор»?

Да. Бывало что-то, что, как мне казалось, я мог бы сказать… Но, мне кажется, от меня не сильно этого ждут зрители «Первого канала». Другой разговор, что какие-то вещи, наоборот, неожиданно вдруг появляются в эфире, весело проскальзывают и потом существуют как данность.

А если я когда-нибудь окажусь перед выбором – быть подлецом, но оставаться на «Первом канале», или покинуть его, но уважать себя, я стремительно покину «Первый канал», прихватив с собой побольше казенного оборудования. Но пока такой ситуации не возникало.

СА что такое, с вашей точки зрения, быть подлецом? Чего бы вы ни за что не стали делать по требованию работодателя, а лучше сперли бы у него все оборудование?

Не знаю. Я не могу вам сейчас предоставить широкую палитру того, за что бы я себя стал ненавидеть и проклинать.

СА как вы относитесь к политической активности нашей общей коллеги Ксении Собчак и других активистов Болотной?

У меня сложное отношение. Помню, что, когда была первая встреча интеллигентных людей на Болотной площади, туда ходила моя жена.

СА вы нет?

Я – нет. Она пошла, а я работал. Но то, что там происходило, было прекрасно. Был подъем, было ощущение, что классно, а потом все это свернуло куда-то не туда. Это мое внутреннее чувство. Я боюсь давать какие-то резкие оценки. Мне кажется, истерическое отстаивание собственных убеждений плохо как с одной, так и с другой стороны. Мне кажется, кроме черного и белого есть еще серый цвет.

СТо есть вы человек… не резкий.

В какие-то моменты я бываю резким, но во всем, что касается важных, сложных вещей, я пытаюсь найти третий вариант решения.

ССерый – это ваш цвет?

Если выбирать между белым и черным? Тогда, наверное, я в горох. Я вообще не за то, чтобы увеличивать количество конфликтов. Я считаю, что надо увеличивать количество хорошего настроения у людей, оно в нашей стране дефицит. У нас дефицит с хорошей погодой, с хорошим настроением и хорошими продуктами. И я считаю, что, если мы не можем пока изменить продукты и погоду, давайте хотя бы начнем с настроения.

СА у вас часто бывает плохое настроение? Что вы делаете, если плохое настроение, а надо шутить?

Бывает такое. Я зависим от собственного настроения. В этом году, когда мы запустили передачу, у меня очень много времени уходит, чтобы самому себе придумать какие-то механизмы, которые способны разбудить во мне драйв, создать настроение.

СКакие?

Пока не знаю. Мне вчера жена сказала: «Высыпался бы ты для начала». Если человек хорошо спит, он и работает хорошо. А хорошо он спит, если засыпает в хорошем настроении. А для этого надо смотреть мою программу. Вот я и нашел очередной повод для саморекламы.

СГде для вас проходит граница – над чем можно, а над чем нельзя шутить?

Я вам расскажу случай. Однажды в гостях у нашей программы был мюзикл «Русалочка». И вот уже шел финал программы, я стоял среди крабов надувных, каких-то русалок, людей-водорослей, рыбок гуппи. Я говорил финальные слова, и вдруг мой автор сказал мне: «Сейчас начнутся «Новости». И там очередной теракт на Северном Кавказе». И что мне делать?! А ничего тут не сделаешь! Так часто бывает – после нас идут «Новости». И действительно, давайте смотреть правде в глаза, ощущение, что на Северном Кавказе что ни день, то теракт. И у нас есть два варианта – делать программу или перестать. Мы можем перестать шутить. Но тогда будет совсем кисло. Просто есть люди, которые полагают, что юмор при такой тяжелой, полной трагических событий жизни – это попытка все на свете высмеять, вышутить, способ закрыться и не обращать внимания на ситуацию. Я полагаю, что нужно заставлять людей и пытаться самому смеяться в любых ситуациях.

СЯ спрашивала про границы.

Я недавно читал в журнале интервью Джоан Риверз, это очень известная американская дама-комик. В Америке очень много людей, которые шутят, и шутки иногда бывают просто за гранью добра и зла, мы никогда в жизни не решимся так шутить. Так вот, Джоан Риверз ведет на ТВ программу, которая называется «Полиция моды». Смысл в том, что они с Келли Осборн, дочкой Оззи Осборна, сидят и обсуждают наряды звезд в очень жестком тоне.

СЯ знаю эту программу. Леди Гага о них чуть ли не в ООН возмущенное письмо писала. Этой Джоан Риверз лет семьдесят, и о них с Келли Осборн говорят, что они самые злые и оторванные суки…

Вот видите, как вы четко дали им определение. Так вот, они камня на камне от своих героев не оставляют, жестко, наотмашь шарашат по всем звездам. Причем справедливо. И в этом прелесть, хотя это совсем непривычно для российского уха, для моего в том числе. Это такой вид юмора, что чем жестче, тем смешнее. И вот как-то они обсуждают Хайди Клум, появившуюся на премии «Оскар» в невероятном декольте. И Джоан Риверз вдруг сообщает, что Хайди в этом платье настолько hot, что последний раз настолько hot было, когда немцы отправляли евреев в газовые камеры. Вот так – ни больше ни меньше. Разумеется, это вызвало колоссальный скандал, абсолютно заслуженный. Это чудовищный пример, но мне было интересно, что Джоан Риверз по этому поводу своим обвинителям скажет.

СИ что сказала Джоан?

Она сказала: «У моего мужа вся семья осталась в газовых камерах, и я говорю об этом потому, что если я об этом пусть даже так говорить не буду, то все забудут про холокост. И вообще, это мой способ – через жесткий и страшный юмор – напоминать о том, что происходило тогда». Я не могу сказать, что разделяю эту позицию, но она мне понятна.

СВы же говорили, что вы умеренный человек, избегающий конфликта.

Я действительно не отношусь к тем людям, которые способны вот так, наотмашь… Хочется пошутить, никого не оскорбив и не обидев. К тому же в нашей стране шутить, как пошутила Джоан Риверз, невозможно. Вы можете себе представить, если бы я или кто-то другой сказал это здесь? Казаки бы сожгли телецентр.

СА какой русский юмор вам нравится?

Юмора полно! Прямо хоть ножом режь этот юмор, он в воздухе висит. Я очень любил программу «Прожекторперисхилтон», которую мы вели вместе с моими товарищами. А ведь есть еще Михаил Михайлович Жванецкий! У нас пошла какая-то тенденция – стало принято говорить, что с юмором плохо…

СА что, хорошо?

Я бы сказал, нормально. Мы над этим работаем.

СА вам комфортно вообще в Москве жить?

Нет.

СПочему?

Ну, за окно выгляните.

СВ Европе сейчас то же самое – снег и дождь.

Не только из-за климата. Я не очень люблю Москву. То есть я в ней живу, у меня тут огромное количество друзей. Но если я еду в какой-нибудь Париж, Нью-Йорк, Лос-Анджелес или Венецию, то мне там прекрасно. Но стоит мне там пожить и понять, что работа моя здесь и люди, которые заинтересованы в моей деятельности, тоже здесь, как хочется обратно.

СЕсть ли у вас какой-то прекрасный план на будущее, когда вы перестанете развлекать вот эту печальную холодную страну? Домик в Провансе, квартира в Венеции?

Ну, насчет холода я, пожалуй, бессилен, а вот с печалью я еще поборюсь.С