Антон Кальгаев, культуролог, куратор летней программы Института «Стрелка»: Тема простая: «Грязь». Удивительно, но такое бытовое понятие совершенно не определено, хотя и находится на пересечении многих дисциплин. В экологии речь идет про загрязнение, а понятие грязи оказывается на периферии. В археологии грязью считается все, что мешает докопаться до мусора. Что касается философии, то Сократ просто в ультимативной форме отказывался говорить на тему грязи.

Борис Жуков, биолог: Есть определение грязи — это «химические вещества не на своем месте». То есть ничто не является грязью само по себе, оно становится грязью, когда оказывается не там, не тогда, не в той концентрации, не в том состоянии. Это безразмерное определение, которое действительно очень хорошо приложимо ко всему. Бензин или машинное масло в двигателе — вещь ценная и дорогая, а то же самое на земле — это грязь, причем опасная, неприятная, трудно устранимая, имеющая последствия.

Самый, может быть, парадоксальный случай в геномике. Исследователи выделяют ДНК из кости неандертальца или, допустим, клеточки редкого зверя. Предметом исследования, интересом и величайшей драгоценностью являются молекулы ДНК, но и самой большой грязью — опять же молекулы ДНК — с их собственных пальцев или с оборудования. Генетики идут на совершенно невероятные ухищрения, чтобы, во-первых, максимально избавить свои препараты от лишних ДНК, а во-вторых, если уж попадут, отследить их и в дальнейшем не иметь с ними дела. Просто как ортодоксальные иудеи, которые перед Песахом должны не только вымести до крошки весь квасной хлеб, но и мысленно отречься от того, что они не сумели заметить, что закатилось в щель.

В марте этого года в Антарктиде ученые пробурились сквозь 3,5 километра льда к озеру Восток, которое миллионы лет было полностью изолировано от остальной биосферы. Вода хлынула в скважину, полярники бур вытащили и стали смотреть, а что есть в этой воде. Они много чего нашли, большая часть из этого оказалась загрязнением, попавшим туда вместе с оборудованием, но нашлась и интересная ДНК, которая ни в каких базах не значилась. Уровень ее отличий от всего известного такой, что минимум новый тип, а то и подцарство бактерий. Устное сообщение питерского генетика об этом попало не просто на научные, но и на новостные ресурсы. Нашли новую жизнь! Через несколько дней он сам сказал: «Извините, ребята, мы повнимательнее посмотрели, это все-таки грязь».

Получается, нужен человек, который в каждом случае будет решать: это имеет право здесь быть или нет? Понятное дело, что невозможно так делать про каждую молекулу. Но как только мы перепоручаем это компьютеру или химикату, возникают всякие странные ситуации, когда у этого агента могут быть свои представления о том, что такое грязь, и в лучшем случае они просто слишком просты и стереотипны.

Последние лет 20-25 выясняется, что совсем без грязи тоже плохо, поскольку, начиная годов с семидесятых, все, в первую очередь медики, удивляются, что во всех развитых странах с хорошей медициной, с высоким уровнем жизни, с победой над всеми болезнями идет чудовищный рост двух групп заболеваний: аллергии и аутоиммунных заболеваний. Их геометрический рост с чем только ни связывали: с химическим загрязнением, с курением, с нарушениями в образе жизни. Мои большие друзья, зеленые активисты, немедленно попытались связать это с распространением генно-модифицированных культур. Правда, тщетно.  Хотя вроде бы доказали, что потребление бытовой химии четко коррелирует с ростом таких заболеваний. А с другой стороны, на наиболее изолированных территориях динамика практически та же, что и в развитых странах. Но в странах победнее, где можно найти самые невероятные заболевания, как раз с аллергиями и аутоиммунными все в порядке: их очень мало и они не растут.

Тогда же, лет 25 назад, английский биолог Дэвид Стречен выдвинул гипотезу. Все знают, что происходит, если в государстве сильно развита служба безопасности, а шпионов и диверсантов маловато: спецслужба начинает либо их выдумывать, либо просто рассматривать в качестве них разных добропорядочных, но чем-то не понравившихся ей граждан. Именно так действует человеческая иммунная система. Для ее формирования критична иммунная нагрузка в первые два года жизни нового человеческого организма. Но самая пустынная часть — это, конечно, пространство вокруг детской кроватки. Мы от природы заточены на то, чтобы расти в условиях антигенной нагрузки, то есть в переводе на бытовой язык, в грязи.

С точки зрения микробиологии современное жилище представляет собой пустыню. Я не хотел бы, чтобы все это было дифирамбом грязи. Эта проблема на самом деле непроста и не решается веником, совком, шваброй и современным моющим средством, хотя прогресс за последние лет полтораста впечатляет. К примеру, привычка мыть руки перед едой появилась в конце XIX века, после Пастера. Конрад Лоренц пишет о том, что ему не давали завести собаку: «Моя мать принадлежала к тому поколению образованного общества, которое открыло для себя микробов». Конрад Лоренс — 1903 года рождения.

Хотя в современной России как раз проблема не в том, что мы от грязи ушли слишком далеко, а наоборот, в том, что она слишком с нами соседствует, ее слишком много. Прежде всего бросаются в глаза, конечно, так называемые твердые бытовые отходы, но всяких прочих не меньше, а по вредоносности — гораздо больше.

Татьяна Пузанова, географ-почвовед: Поскольку я занимаюсь почвами, есть первая ассоциация: грязь — почва. Но я занимаюсь экологией, и есть вторая ассоциация — загрязнение. У нас двойка ставится на первом курсе, если загрязнение обзовешь грязью. Это разные совершенно понятия.

Всегда очень большой вопрос, где начинается грязь и где она заканчивается. Борис сказал: грязь — то, что лежит не на своем месте. Но мы понимаем, что в природе, например, есть процесс переотложения, когда древние окаменелости оказываются захороненными в более молодых осадках. Что это, не на своем месте? Нет, это природный процесс.

Все изменил XX век. В течение тысяч лет мы использовали 17 химических элементов. А сейчас — всю таблицу Менделеева плюс новые радиоактивные элементы. Есть так называемая болезнь Минамата. Минамата, небольшой город в Японии, где компания Chisso длительное время скидывала метилртуть в залив. Метилртуть поглощал планктон, планктон поглощали рыбы, рыбу ел человек. Бумерангом началась сумасшедшая болезнь Минамата. Погибло много людей, еще больше стало инвалидами. И вот с 1956 года считается, что возникла проблема экологического загрязнения. Загрязняли и до этого, но казалось, что природа справится с этим.

Загрязнение бывает различным. Шумовое загрязнение — это грязь или нет? Люди, которые живут около аэропортов, знают ответ. Или, например, электромагнитное загрязнение — это грязь? В Западной Вирджинии есть огромный радиотелескоп, который слушает шум Вселенной. 13 000 квадратных миль вокруг, и ничего нельзя: ни одного прибора, никакого Wi-Fi, даже электрические лампочки запрещены.

Есть мусор, который визуально меняет ситуацию. Мы смотрим, какой ужас: пластиковые бутылки — некрасиво. Но этот мусор сильно не загрязняет почву. Это противно, но не более того. А есть инертный мусор. Где мы кидаем пальчиковые батарейки с кадмием и литием? Или ртутные лампы? Где их утилизируют? Когда езжу по Подмосковью, удивляюсь тому, как возникают коттеджные поселки на тех местах, где только что были несанкционированные свалки. Люди, которые будут бурить скважины в этом месте, что они будут пить, чем они будут дышать, что вырастет на этих участках земли?

В природе мусора нет: одни организмы служат источником питания для других организмов. Почему столь много мусора на планете Земля? Потому что не осталось редуцентов, которые справлялись бы с этим мусором.

Борис Жуков: Если не разлагается, к примеру, керамика, то она ни с чем и не реагирует. Вот просто такие искусственные камушки получились, и лежит оно там, никого не трогает. Так что, действительно, мы насоздавали материалов, на которых нет штатных редуцентов и которые поэтому включаются в биохимические циклы из любого места и действуют там в неизвестном направлении.

Антон Кальгаев: Археологи — штатные редуценты керамики.

 

 

 

Ирина Аржанцева, археолог: Грязь, мусор — для нас это культурный слой. По степени склонности копаться в грязи и в мусоре археологи уступают, по-моему, только почвоведам. До этого разговора мне никогда в голову не приходило, что мы всю жизнь копаемся в мусоре проживших поколений, веков и тысячелетий.

Меня всегда привлекает археология поселений, а не погребений, потому что в поселениях мусор, остатки жизнедеятельности сделаны непреднамеренно, лишены идеологической окраски. В то время как всякое погребение, культовое сооружение или набор вещей, положенных в могилу, — это всегда отражение религиозных взглядов: то, что человек желает заявить о себе и о своих представлениях.

Мне показалось интересным показать вам этнографическую категорию мусора в жизни единственного, сохранившегося сейчас кочевого народа — цыган. Мусор вокруг традиционной цыганской кибитки — это не демонстрация пренебрежения правилами гигиены. Мусором цыгане отгораживаются от остального мира. Территория лагеря или табора — это чистая территория, а вот мусором они позиционируют свое отделение от другого мира. Для них внешний цивилизованный мир — это грязь.

На этой картинке — неолитические памятники Уиндмилл-Хилл в Великобритании. Это не поселения, а искусственные холмы, возможно, культовые сооружения. Они окружены рвами, заполненными сортированным мусором. С чем это связано, мы не понимаем.

Я бы хотела вам показать еще один пример, как мусор спровоцировал, скажем, юбилей целого города. Это недавние раскопки в Уфе. В общем-то, Уфа основана не так давно в ходе «добровольного присоединения» Сибири к России. Теперь же на основе этого мусора мы можем совершенно спокойно говорить о полутора тысячах лет. Уже отпраздновали. Но видно же, что такое количество четко стратифицированного мусора не может отложиться за полторы тысячи лет. Это какое-то единовременное скопление. Оказалось, это мусор, регулярно поступавший сюда из местного острога, запечатленного на старых картах. Любая хозяйка в Средней Азии знает, как чистить очаг: выгребается зола и закатывается глиной, чтобы не разлеталась. Мы в итоге имеем многослойные «пироги», как мы их называем. Мусор был продатирован XVIII веком, как и следовало ожидать.

Самое лучшее, что может попасться в жизни археолога, — это бадраб, помойная яма. Мы считаем, что все, что в земле, — это стерильно. Я думаю, что археолог даже без всякого страха полез бы раскапывать могильник сибирской язвы. Был бы, конечно, неправ. Так вот, например, в Средней Азии ямы могут быть до семи метров глубиной. Гигиена в Средние века была очень хорошо развита в Средней Азии, в отличие от Европы, кстати говоря. Бадраб — это целый закрытый комплекс. Что это, мусор? Для нас это информационная система.

У археологов мусора нет, всякий химический элемент на месте.

Николай Грякалов, философ: Грязь — тотальный феномен, который проходит по экономическим, фантазийным и религиозным ландшафтам.   

Маргарет Мид говорила: «Хотите узнать культуру — спросите, что она считает успешной биографией». Воин и аскет — это одна культура, бизнесмен и бюрократ — это уже другая, если шоумен — тут мы, похоже, в точке современности. Как в последнем фильме младшего Кроненберга «Антивирусный»: «Даже скверну своих звезд мы хотим потребить».

Так и с грязью: «Скажи, что ты считаешь грязью, и я скажу, кто ты».  Иоанн Златоуст говорит: «Что же ты лицо моешь, а помыслы твои грязны». Главный герой рекламы геля Axe Effect моется в душе, нам демонстрируются его грезы — там, разумеется, обнаженная женщина: «Грязными останутся только твои мысли». В отличие от Иоанна Златоуста, мы моем свое тело, чтобы пачкать душу.

Человек — это существо, у которого есть одежда, оружие, наркотик, грязь или, соответственно, чистота. Неважно, что в той или иной культуре будет стыдным, главное, чтобы хотя бы что-нибудь было. Нас может удивить перечень скверного в книге Левит. Ну почему скверен тушканчик, например?

Понятие чистоты не имеет непосредственной связи с физической гигиеной. В этом смысле не умывание —прототип омовения, а наоборот. Допустим, кафр моется только тогда, когда ритуально нечист, когда грязна его душа, в остальных случаях он вообще не моется.

Чистота, как и скверна — это сакральное как таковое. В этом смысле современный универсум пеномоющих средств, конечно же, ритуален. И как любой ритуал, пытается скрыть свою ритуальность, то есть представить себя в качестве порядка вещей.

Фирменная белизна из рекламы пеномоющих средств вряд ли способна идентифицировать собственный исток, а ведь он достаточно жесткий. Белый цвет — это цвет потусторонних существ, потерявших телесность. Отсюда кольцо Гига, шапка Яги или белые волки, которые снятся Панкееву, предвещая ему судьбу оборотня. И в этом смысле, когда мы пытаемся себя мыть, чистить, мы пытаемся обмануть духов, выдавая себя за мертвеца. Наконец, сам белый человек в карго-культах Меланезии — это мертвец. Кто такие американцы? Американцы — это мертвецы, которые возвращаются, нагруженные дарами.

Повитуха заворачивает ребенка в грязную тряпку, в ту, которая несет на себе метки человека. И понятно, кого заворачивают в чистое — мертвеца («и краше в гроб кладут»). Отсюда мыло как устойчивый элемент погребальной обрядности. Поэтому, допустим, даже и по сию пору у староверов вымытая с мылом посуда будет считаться опоганенной. Где-то посуду трут песком, где-то ее вылизывают собаки, но вымыть посуду с мылом — это ее опоганить.  

Исток понятия «заразы» — в демонологии. Термин, который сейчас связал грязь и опасность, — микроб. Микробы — это наши невидимые враги. А кто это такие? Бесы, черти — вот наши невидимые враги. Работа, проделанная на материале демонологии, после пастеризации Франции и Европы была спокойно перенесена в гигиенистику, в санэпидстанцию. Контагий — это то, что излучает колдовское тело. С одной стороны, микробы вторгаются в нас без всякого дозволения. С другой стороны, человек одержим, над ним совершаются обряды экзорцизма. Совершенно очевидно, что наша вирусология — это просто демонология микроба и не более того.

Татьяна Пузанова: Николай, а что для вас грязь?

  

 

 

Николай Грякалов: Ну, судя по тому, что после запоя я навязчиво моюсь, то скверна.

 

 

Читайте по теме:

Четыре четверти: неопознанная Россия