Есть такое слово — родословная, и только ископаемые ретрограды думают, что она раскапывается назад, в прошлое от интересующего тебя персонажа. Теперь в России описать родословную Пушкина вовсе не значит отмотать три поколения до Абрама Петровича Ганнибала. Родословная Пушкина сегодня заканчивается Александром Александровичем, который обсуждает с российскими литераторами «обеднение языка, оскудение мысли и одичание душ». Достоевский тоже продолжился в веках не «Преступлением и наказанием», отнюдь. Он продолжился Дмитрием Андреевичем, которому есть что сказать о «высоком предназначении Литературы, Чтения, Книги, Слова». И даже не оставивший потомков Лермонтов тоже имеет теперь длинную родословную — ее венчает полный тезка поэта Михаил Юрьевич, ранее известный тем, что ходил на встречу с Медведевым вместе с Удальцовым и Немцовым как глава какой-то карликовой партии.

Новейший креатив кремлевских пиарщиков погрузил меня в воспоминания — не то чтобы очень приятные. Мне случилось родиться примерно в одном месте с писателем-деревенщиком Шукшиным, и этот писатель (к моменту моего рождения уже покойный) по мере моего взросления превращался в часть местной символики, мифологии и культурной политики. В чем не было бы ничего плохого (пусть народ читает), если бы не особенности автохтонного понимания родословной. Чрезвычайно дремучего, как казалось мне в юности.

Шукшинской темой в городе заведовала энергичная учительница литературы из колонии для несовершеннолетних. Юные заключенные под ее руководством разыгрывали сценки из «Калины красной», художественно читали рассказы про зэков и создали прямо у себя на территории Народный литературный музей им. Шукшина. Бурления всегда достигали пика летом, в очередную годовщину со дня рождения классика, понаехавшие из Москвы актеры под предводительством Золотухина в обязательном порядке посещали колонию, в силу чего она становилась центром культурной жизни (теперь отмечают не только д.р. классика, но и д.р. самого Народного музея). И в этом тоже не было бы ничего плохого (в конце концов, у Шукшина действительно есть кое-что про зэков), если бы организаторша процесса Анастасия Пряхина не взялась в конце концов за изучение «родословной классика».

У любой крестьянской семьи в Сибири родословная обрывается на третьем-четвертом поколении — собственно, на родителях тех, кто переселился в Сибирь. Но Пряхина проявила креативность и занялась «потомками семейства». Их оказалось тьмы и тьмы. Особенно ценились «потомки» продвинутые и желательно куда-нибудь из Сибири уехавшие. Моя встреча с Пряхиной поэтому была неизбежна. И как только это неизбежное случилось, я неполиткорректно спросила, понимает ли она, что какой-нибудь живущий в Германии внук троюродной сестры Шукшина имеет к деятельности местного идола такое же отношение, как зонтик — к швейной машинке. Сидевшая рядом троюродная сестра Шукшина гневно на меня зашикала, а Пряхина, ничуть не смутившись, ответила, что гений просто так не рассеивается и обязательно себя проявит. С этой евгеникой энтузиастка отслеживания потомков пошла прямиком к губернатору, который понял ее гораздо лучше, чем я. «Родословная Шукшина» с фотографиями младенцев 2001 года рождения была издана.

Этот локальный идиотизм, превращающий корпус конкретных текстов вкупе с их мертвым автором в предмет языческого культа с плясками шаманов-потомков на горе Пикет, страшно меня злил, просто потому что нечто сделанное (причем сделанное вполне понятным образом) становилось в его рамках мистическим откровением. Что, конечно же, отрубало любую возможность заниматься тем же делом — по крайней мере, в сфере действия этого культа. Что стало бы с математикой, если бы она превратилась в разыскивание потомков Евклида? Для себя я определила провинциальность как неодолимое стремление к фетишизации и генеалогизации культурных феноменов.

Поэтому когда сеть впала в пароксизм восторга по поводу абсурдности Литературного собрания под предводительством тезки Лермонтова, вдовы Солженицына и вдовы сына Пастернака, я услышала лишь дыхание малой родины.

Это ничего. Подумаешь, Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы превратится на некоторое время в Бийскую колонию для несовершеннолетних. Подумаешь, московские работники пера поприсутствуют на вечере детской художественной самодеятельности вместе с президентом России. Зато очень наглядным станет положение Москвы на культурной карте мира. Примерно трое суток на поезде от ближайшего места, где культуру еще производят, и 600 километров до границы с Монголией. Через высокие-высокие горы. Где грузовики, как поется в народной песне, иногда падают в пропасть.