СВы сейчас такой как бы феномен, поскольку выглядит все следующим образом. Пришли ниоткуда, сняли фильм на студии Bazelevs, но при этом понравились абсолютно всем и собрали невероятную для такого фильма кассу.

Во-первых, мы понравились не всем. Есть какой-то процент зрителей, который недоволен, возмущен, и в последнее время они активизировались и пишут мне письма. Во-вторых, про ниоткуда — это не совсем так, потому что я лично бродил вокруг кинопроцесса, снимал короткометражки, участвовал в «Кинотавре».

СЯ имею в виду массового зрителя, который про «Кинотавр», условно говоря, ничего не знает.

Ну, для массового, да. Тут, мне кажется, профессия режиссера и отношение к ней у нас чуть-чуть раздуто. Да, наверное, я был никто для зрителя, но они и шли не из-за меня же, по другим причинам. Один — по совету друзей, другой — потому что там Светлаков, третий — потому что вообще некуда было пойти. Личность моя никакой роли не играла в продвижении картины.

СНасчет вашей личности. По-настоящему вас зовут Андрей Першин. И я когда со своими друзьями-режиссерами разговариваю, они вас как Жору и не признают. Чем Жора Крыжовников лучше Андрея Першина?

Жора гораздо лучше, мне кажется. Потому что Жора снимает только то, что ему самому нравится. Андрей Першин много работал на телевидении, снимал развлекательные программы, новогодние «Огоньки» и прочее. Андрей Першин — это телевизионный ремесленник. А Жора — принципиальный человек, который пытается отвечать за то, что он делает. На самом деле это, в общем, игра. Мне нравится быть кем-то еще. У Жоры своя история, своя фильмография. Мне хотелось бы, чтобы так было, чтобы он был отдельным существом.

СА почему именно Жора и почему именно Крыжовников — это какое-то звучное сочетание букв для вас?

Ну да. Тут есть какая-то примесь артхауса. И звучание мне нравится, и то, что это юмористически звучит, отстраненно. И то, что это не я как бы. Мне в этой затее нравится все.

СВы находите в Жоре артхаус?

Вы не ориентируйтесь только на «Горько!», Жора начал с короткометражки «Проклятие», а это, в общем, артхаусная история. Не артхаусная-артхаусная, но некая история независимого короткометражного кино.

СУ вас на YouTube есть собственный канал, где как раз «Проклятие» размещено, а вот какие-то другие фильмы, более дикие, что ли, оттуда исчезли во время проката «Горько!». Почему?

Они сохранились «ВКонтакте». В YouTube я их убрал со своего канала. Мне в какой-то момент показалось, что это… Поймите меня правильно, даже выбор псевдонима — это попытка убрать меня из этой истории, отказаться от накачивания своего эго. Потому что в нашем бизнесе, медийном, люди постоянно занимаются накачиванием своего имени. Это очень связано с карьерой...

СС зарплатой.

Да, вообще с тем, что ты будешь делать потом. Поэтому есть, например, большая группа людей, которые ходят по всяким мероприятиям, по вечеринкам, и ты даже не знаешь, чем они занимаются, но они на каждой вечеринке присутствуют просто как гости. И когда вся эта петрушка завертелась — некое повышенное внимание, мне пришлось закрыть свои профили «ВКонтакте» для сообщений, в Facebook. Я не хочу специальной публичности, фотосессий. Я, конечно, фотографируюсь, но мне это не кажется главным. Это я все отвечаю на вопрос, почему я убрал раннее видео. Мне показалось, что это мой студенческий процесс, я учился, снимал одну историю, вторую, и мне самому что-то не очень нравилось — по качеству, например. Первая работа, которой я доволен на 100 процентов, и могу за нее отвечать, — это «Проклятие».

СПосле того как вы выучились на режиссера, пошли учиться на продюсера. Так нечасто поступают. Зачем?

Я закончил театральную режиссуру в ГИТИСе. Но и в ГИТИСе, и во ВГИКе образование дается очень однобоко. Во ВГИКе очень невнятная история театра, в ГИТИСе нет истории кино вообще. И мы вышли из ГИТИСа будучи режиссерами, неплохо оснащенными, умеющими работать с артистами, но что такое монтаж, экранность, история кино — все это нужно было изучать самостоятельно. А мне хотелось снимать. Но на режиссуру заново поступать и учиться еще пять лет не казалось выходом. Поэтому я пошел на дополнительное образование — на продюсера, где тот же объем истории кино. У нас там была экономика и естественные продюсерские истории, которые дают возможность посмотреть на все это дело с точки зрения бизнеса, что, конечно, ни в ГИТИСе, ни во ВГИКе на режиссуре не обсуждается. Там тебя готовят просто творить. Но понимать про деньги все равно нужно. Даже если ты делаешь самый дешевый фильм на Земле, чуть-чуть денег на него все равно понадобится. И деньги эти надо либо находить, либо зарабатывать на стороне и тратить, как я, в принципе, делал все это время со своими короткометражками. При этом я не закончил продюсерский факультет, потому что очень много работал.

СИмея продюсерское образование за спиной, вы как-то участвовали в том, чтобы просчитать успех «Горько!» заранее?

В качестве продюсера в «Горько!» я не выступал, но немного про так называемую формулу успеха скажу. Смотрите, есть правило, которому я научился в мастерской Марка Анатольевича Захарова. Невозможно подстроиться под некого придуманного зрителя, который существует где-то, единственный шанс — попробовать сделать для себя. Режиссер, он как зеркало. Он может быть только представителем зрителя. Но, если по-честному, ты должен просто ориентироваться на себя, что тебе смешно, что тебе грустно и так далее. Невозможно ориентироваться на другого человека, он настолько отдельный, что любое твое представление о каком-то зрителе — это вранье и фальшь, это неправда. Наша команда, все люди, которые в этом участвовали, делали это для себя. Нам было интересно. Конечно, маркетинговая служба, продюсеры делали прогнозы. Они предполагали сборы в 200 миллионов рублей, 300, ну 350. Мы собрали 800. То есть это запредельная цифра, никто этого не прогнозировал и представить не мог. По всей видимости, это произошло неким случайным образом, как в лотерее. Мы сделали нечто свежее, чего не было в российском кино до нас. И это выстрелило. Я поклонник Ларса фон Триера, и для меня эта стилистика, которую мы избрали, она очень важная. Вообще, как должна выглядеть комедия, представляют, наверное, все. Светло, средние планы, люди все красивые. У нас вроде немножко все по-другому. Возможно, в этом дело. Уж точно так вышло не потому, что мы что-то там просчитали. Такое просчитать нельзя.

СКакую роль в этом сыграл Bazelevs? Потом что Bazelevs-то как раз известен фильмами, которые снимаются по отработанной схеме.

Bazelevs — крутая компания, потому что Тимур Бекмамбетов не боится никаких экспериментов. Тимур мне кажется одним из лучших продюсеров сейчас, потому что он может загореться безумной идеей. На самом деле, там производятся разные фильмы, и наш тому пример. Когда авторы идеи, непосредственно продюсеры фильма Илья Бурец и Дмитрий Нелидов пришли к Тимуру со своей идеей, ему это понравилось. А идея-то была вполне себе: кино, снятое оператором на свадьбе, самой простой свадьбе, вот так, как она представляется в YouTube. Бекмамбетов сразу включился, отслеживал работу над сценарием, участвовал в утверждении артистов. Он вел продюсерскую работу в той зоне, в которой в России не было примеров. У нас же был эксперимент чистой воды, малобюджетный. Мы получили возможность много экспериментировать. Тимур присутствовал на площадке первые, по-моему, смен шесть, мы с ним разговаривали, обсуждали, он что-то предлагал, мы что-то предлагали. Но ни разу не было того, чтобы Тимур сказал: «Вот так сделайте, и все, и не надо сейчас разговаривать». Что на телевидении происходит постоянно, сплошь и рядом. Здесь мы действительно были свободны. Компромиссы, на которые я шел в связи с бюджетом, с чем-то еще, там есть, но это компромиссы, на которые пошел я сам. Меня не заставляли.

СНо как эксперимент фильм с самого начала не выглядел. В первом же тизере присутствовал Светлаков, и казалось, что все будет крутиться вокруг него. Это потом уже оказалось, что он занимает в фильме небольшое пространство. При этом Светлаков — он ведь еще и сопродюсер «Горько!». Вы с ним заранее обсуждали, что его будет немного? 

Да, мы заранее обсуждали формат его присутствия в фильме. Просто тут дело в том, что маркетинг и содержание фильма — это два разных направления. Я маркетингом не занимался, не знал, как фильм будет продвигаться, как будет выглядеть постер. Я даже на съемках постера не присутствовал. Но эта разница между тем, чем является фильм и как его продавали, мне не кажется проблемой. Как говорит Тимур, этот фильм — сложный для продажи, как раз из-за того, что является экспериментом. Невозможно продавать эксперимент. Нельзя говорить людям: «Приходите, будет эксперимент!» Вряд ли широкий зритель пойдет. Скорее, задача была — сделать так, чтобы зритель пришел, увидел, что это, и дальше начал это советовать, заработал «сарафан». У нас «сарафан» заработал.

СРаботая с Bazelevs, антиэффекта вы не боялись? На волне сиквела «Джентльменов удачи» и «Елок», которые всем уже надоели.

У нашего фильма в российском прокате аналогов все-таки не было, поэтому что эффект, что антиэффект — это все находилось в области предположений. Рисковали все, поэтому единственной возможностью было продавать фильм, рассказывать о нем потенциальному зрителю через Сергея Светлакова.

СЧто для вас было самым главным в работе?

Чтобы в итоге получилась комедия характеров. Где главное — узнавание. Чтобы люди, посмотревшие кино, говорили потом: «Да, так и есть». У психологически устойчивого человека подобное узнавание вызывает смех.

СА как вы такого жизнеподобия достигали?

Мы перебрали тысячу и один случай из жизни нашей, из жизни продюсеров, мы слушали истории, которые происходили с людьми. Это все на уровне сценария происходило. На каждую сцену потрачены часы и часы, на некоторые сцены — сутки и недели, на самые сложные сцены — недели и месяцы. Вот мы, например, придумали такую черту характера отчима, десантника, что он хочет очень широко гулять, но в то же время экономит. Вот мы понимаем, что, наверное, он поедет экономить к своему другу и так далее. Самое же главное для нас было, чтобы это все было приземлено, вписано в реалии того места, где мы снимали. Мне кажется, это такая исследовательская отчасти работа была проделана.

СДля вас самого эта история еще близка, поскольку вы женаты на актрисе Юлии Александровой, которую в фильме аж дважды выдаете замуж.

Да. Ее, кстати, утвердили продюсеры, а не я. Конечно, для меня это было очень волнительно, и я хотел, чтобы она играла, потому что она мне как актриса очень нравится, но решение принимал не я. Когда мы писали историю и написали уже драфтов пять, то есть прошли большой путь, началось утверждение кастинга. То есть пока мы писали, никого в голове себе не представляли конкретного. Потом начался кастинг, появились конкретные люди на конкретные роли, и последние два варианта сценария мы уже писали под конкретных людей. Появился, например, Ян Цапник, он начал шутить, импровизировать, рассказывать какие-то свои ВДВэшные шутки, потому что он служил в ВДВ, и мы начали его шутки вписывать в текст. Про парашют — это действительно его ротный так говорил. Так что я бы не сказал, что это как-то особенно мне близко. Я через призму собственного опыта, конечно, на это смотрел, но это не автобиографическое произведение.

СПочему действие перенесено в Геленджик?

По визуальным обстоятельствам. Для того чтобы снимать фильм в Москве, нужно найти какую-то новую Москву. Ту, которой еще не было в кино. Мне показалось, что это сделать сложно. А может быть, и не очень интересно, потому что Москва... Да все понятно, в общем, с этой Москвой. Возможно, появится скоро режиссер или сценарист, который ее заново откроет, но сейчас у меня и моих соавторов такого предчувствия не было. И мы начали перебирать города: Арзамас, Нижегородскую область, откуда я родом, Подмосковье, Екатеринбург. Перебирали-перебирали и натолкнулась на море. И сразу же подумали, что там, наверное, и надо делать. Мы приехали в Геленджик и практически сразу все там нашли, нам там сразу очень понравилось. Хотя по плану у нас еще была Ялта, Севастополь.

СУспели там столкнуться с той реальностью, которая в фильме воссоздана?

Не особо. Мы же приехали работать, это 12-часовые смены. А чтобы сталкиваться с реальностью, нужно иметь богатырское здоровье. Чтобы поработать, а потом идти еще с реальностью сталкиваться. Тем более что мы приехали в мае — это не сезон, народу не много, и Геленджик не выглядит, наверное, тем курортом, каким он является в августе. Мало народу, тихо, спокойно, красиво.

СКакое у вас вообще отношение к этой реальности российской и к России в целом? Если судить по фильму, вы ее и любите, и ненавидите.

Сложное отношение, конечно. Есть же замечательные стихи Лермонтова «Монолог» и «Дума» про Россию. Я отношусь очень по-разному, очень многое меня расстраивает, но в любом случае я не чувствую со своей страной антагонизма. У меня нет ощущения, что есть я и вот другие люди. Хотя, конечно, критическое отношение, наверное, превалирует. У меня был шанс поработать за границей, и после этого возвращение в Россию — вещь тяжелая. Мы не готовы помогать друг другу, не готовы уважать друг друга, мы очень разъединены, смотрим на тех, кто рядом с нами, как на источник угрозы. Очень много злобы. Все это исходит из самых бытовых вещей. Я поработал за границей, прожил там четыре месяца безвыездно и потом попал в самолет с соотечественниками. Это, конечно, мощное испытание. Потому что они не готовы даже несколько секунд подождать, пока ты сумку ставишь, они настолько заряжены какой-то злобой, желанием что-то доказать, потребовать того, чего они, как им кажется, достойны. У нас вообще как-то все требуют к себе уважения, не уважая при этом других.

СЗнакомая история. Я как-то стал свидетелем едва ли не драки на входе в вагон «Сапсана» Санкт-Петербург — Москва. Люди, приличные вроде как люди, не хотели соблюдать правила очереди и отказывались друг друга пропускать. А в стороне стояли иностранцы и наблюдали за этой картиной с открытыми ртами.

Да, вот этот момент, конечно, есть, и что с ним делать, совершенно непонятно. Достоевский говорил: «Бедность не порок, нищета — порок». Вероятно, россияне были нищими, мы были нищими слишком долго, и из нас пока эта боль отсутствия самоуважения лезет. Уважение начинается после того, как ты начинаешь уважать себя. Так, наверное.

СУ вас и фильм в каком-то смысле о том, что от прошлого не убежишь.

Конечно. Другое дело, что все-таки у нас нет в фильме, кроме, может быть, гипертрофированного нашего хипаря-гопника, нет людей, которые получают от хамства удовольствие. Они, может быть, простые, не очень воспитанные, не всегда понимают, как выглядят со стороны, но в них нет спланированного зла. В гопнике тоже нет спланированного зла, он не приходит разрушить чью-то мечту, но он очень агрессивен, слишком агрессивен, не умеет себя сдерживать, поэтому его заносит все время. Тем не менее в наших персонажах нет такого укоренившегося, затвердевшего, заиндевевшего хамства. Это искренние, может быть, слишком простые люди, но простые в хорошем смысле.

СВсе написали, что вы сталкиваете в фильме Россию айфона с Россией шансона. Что вы об этом разрыве думаете?

Нет никакого разрыва. Для того, чтобы разрыв существовал, он должен быть в культуре. Культурно люди должны отличаться. Причем под культурой я подразумеваю широкий спектр признаков. Не просто одежда, не просто модные словечки, а то, как люди между собой общаются, как добиваются успеха, и самое главное, какие ценности они исповедуют. Конечно, различия в ценностях есть. Вместо праздника для всех есть праздник только для себя. Я хочу только для себя, а они хотят для всех. Но, к сожалению, и там и там успех только тогда успех, когда он напоказ, когда он продемонстрирован максимальному количеству людей. У нас и сейчас лучше всех за границей на отдыхе одеваются русские, у них на груди бренд, на попе железка с брендом, на ногах — тоже. Это болезнь первых денег, первого буржуазного этапа. Мы ждем признания. Вторая вечеринка в «Горько!» — это же тоже демонстрация. Наш герой Семен продал машину для того, чтобы продемонстрировать всем своим знакомым, какой он крутой. Как? Бесплатной выпивкой, кучей женщин, которые даже не знают, что происходит. Там же смысл в том, что никто до конца не знает, зачем они туда пришли, но все уже готовы демонстрировать, что они в «випе», что они в уникальном месте, что у них есть айфон, а не «Нокиа», и так далее. Мне не кажется, что между этими двумя Россиями какая-то пропасть. Пока ничего, кроме денег, их не разделяет — ни воспитание, ни культура. Это фальшивый конфликт.

СЗато между поколениями у вас пропасть настоящая.

Между поколениями пропасть есть всегда. Даже если бы это была Россия 50–60-х, 60–70-х, всегда молодежь хочет что-то разрушить и что-то свое создать, а старшие хотят сберечь. То есть вот этот конфликт между родителями и детьми, мне он кажется глубже, и он интереснее, и преодолевать его сложнее, чем сталкивать и наблюдать за Россией айфона и шансона. Это некая обложка, фантик — айфон и шансон, а главное, что есть родители, есть дети. Я сам лично занимался организацией свадеб, когда подрабатывал. И сталкивался с тем, что дети сидят унылые, а папа рассказывает, как столы стоят, где кто выступает, кто придет. Мне было интересно, почему молодежь молчит и дает все решать родителям. На что они мне сказали, что это не их свадьба. Им бы уехать побыстрее в свадебное путешествие и там вдвоем побыть. А празднования свадьбы хочет папа. У меня многие родители моих знакомых, которые были на премьере, говорят, что у них было все то же самое. Вот пример мамы одного из актеров фильма: «Мы в 70-х годах, когда женились, у нас же то же самое было. Приехали эти родственники, я ничего этого не хотела, но спорить не могла, потому что это все на их деньги делалось. У нас была свадьба, которую мне не очень приятно вспоминать, потому что там было много лишних людей. Но вот так надо было». 

СУспех, подобный вашему, развязывает руки, дальше вы могли взяться за что угодно, но выбрали сиквел «Горько!». Почему?

Это будет совершенно другой фильм. То, что мы сделали в «Горько!» — это комедия узнавания. В комедии узнавания событий может быть немного, но реакции персонажей настолько яркие, и так они их проявляют, что мы многое о героях узнаем, и это компенсирует нехватку событий. Примеры таких комедий — Островский и почти все фильмы Данелии, к примеру. Комедии узнавания противостоит комедия положений, когда самое смешное — это те нелепые ситуации, в которых оказываются персонажи. Ну, например, «Лжец, лжец» с Джимом Керри. Герой Керри не может врать, и каждая ситуация, возникающая в связи с этим, — фантастическая. В таких комедиях характер не очень характер. Достаточно того, что врун, врун и все. Наша вторая часть, скорее всего, комедией узнавания уже не будет. И главной нашей задачей будет не достоверность. Скорее всего, вторая часть, то, как мы ее пишем, ближе к комедии положений, к забавным ситуациям, в которые попадает семья. Вот они являются семьей, они семьей стали, объединены неким родством, а дальше — их фантастические, фантасмагорические приключения, но уже немножко в другой среде.

СПродолжение — это всегда попытка повторения успеха предыдущего фильма, эксплуатация его популярности. И все-таки — почему сиквел, а не оригинальное кино?

Так сложились обстоятельства, да и мне кажется, что и продолжение вполне может быть оригинальным фильмом. Наша задача — попытаться сделать немножко другое кино. Мы попытаемся оказаться в другой ситуации и там похулиганить.

СКакое событие вы можете назвать самым важным в этом году?

То, что вышел Михаил Борисович. Мне кажется, в жизни нашей страны ничего важнее нет. Но я сейчас не готов об этом говорить, наверное, на том уровне, на котором нужно, формулировать то, почему меня так лично это трогает. 

СВы как-то трактуете это освобождение?

Я не сторонник конспирологических теорий, мне кажется, все очень просто. Для Путина было важно, чтобы его попросили, а, видимо, обстоятельства сложились такие, что Михаил Борисович посчитал возможным это сделать. Вот моя трактовка. Что касается Берлина, то на его месте, мне кажется, любой бы поехал за границу, по целому ряду обстоятельств. И сейчас, мне кажется, ему лучше быть в Германии.

СА вы себя где видите дальше? Вы только что говорили о том, что уровень кинопроизводства в России и за границей несравнимы.

Я говорил об уровне культуры. Безусловно, есть страны, где с кинопроизводством все еще хуже. Тем не менее все люди разные, это дело вкуса, но для меня очень важен юмор. Даже в самой драматической истории, если дать ее мне, я попытаюсь найти юмор. Не убивая драму, не убивая боль. Но для меня юмор — это всегда точка отсчета. И вот тот юмор, которым мне интересно заниматься, да и вообще, юмор, он не так-то легко переходит границы. Больше даже скажу, вот та комедия характеров, которая про людей, про узнавание, — она вообще очень редко пересекает границы. Если в твоем опыте нет свадеб русских простых людей, то смеяться, конечно, тяжело, потому что это очень странные действия. Поэтому я, например, не думаю, что даже теоретически возможно, чтобы я, например, куда-то переехал. Мне кажется, мое место здесь.С