Такие люди, как Филип Сеймур Хоффман, должны умирать иначе. В самой беспредельной комедии прошлого века, «Голом пистолете», лейтенант Фрэнк Дребин (в исполнении тоже уже покойного Лесли Нильсена) рассуждал о героической смерти — мол, упасть на рога лапландскому оленю, это да! Смерть от наркотического передоза не такая экзотическая, но тоже не без романтического ореола «жить быстро, умереть молодым». Так уходят рок-идолы. Обычные люди, как правило, нет. Вот и в новейшей, вполне мейнстримовой комедии «Этот неловкий момент» герой Зака Эфрона фантазирует, как прервет наступившую старость: сядет в отреставрированный «Ягуар», закинется кислотой и на полной скорости врежется в разделительный столб. И натыкается на трезвое возражение подружки: в маразме ты перепутаешь кислоту со слабительным, въедешь в столб, обмочишься и кончишь дни в доме престарелых.

Любая не склонная к шарлатанству гадалка напророчила бы Филипу Сеймуру Хоффману, успешному актеру, игравшему второплановые роли в голливудских и главные — в независимых фильмах, примерному семьянину и отцу троих детей, мирное и спокойное окончание дней в какой-нибудь комфортабельной богадельне. Однако вышло иначе — он умер от героиновой передозировки, немного не вписавшись в канон «fast live die young»: дотянул до сорока шести и не был рок-идолом. Напротив, он был одним из самых некрасивых, вопиюще антисексуальных актеров наших дней — одышливый и рыхлый, с похожим на опару телом, бледной веснушчатой кожей.

При этом любили его рок-идолам на зависть — фейсбучная лента моих товарищей со вчерашнего дня вся пестрит фотографиями Хоффмана. Потому что любить его было легко — за то, что не стеснялся быть естественным, а значит, уже не таким безобразным. За острый и живой взгляд из под белёсых ресниц. За выдающийся актерский дар, позволявший ему быть непохожим, оставаясь узнаваемым. За радикализм ролей. Среди них и порочный обладатель комичного фальцета, почти влюбившийся в убийцу-смертника Трумэн Капоте в принесшей Филипу Сеймуру «Оскар» кинобиографии «Капоте». И то ли основатель сайентологической церкви, то ли — по версии самых отпетых поклонников фильма — сам князь тьмы в «Мастере».

Кстати, для Пола Томаса Андерсона Хоффман был почти талисманом — он играл почти во всех (исключение — «Нефть») его фильмах. Этот внимательный к американским идолам режиссер чувствовал бурную энергию, скрывавшуюся под оболочкой самой заурядной внешности. Энергию, которой рок-звезды взрывают стадионы. Уже после смерти выйдут новые «Голодные игры», где у Хофмана вполне рок-н-ролльная роль — мастера-церемониймейстера революции, вплоть до самого финала второй части франшизы прикидывавшегося этаким луноликим собратом Константина Эрнста — телевизионным слугой кровавого режима. В следующей серии он покажет иную сторону своего героя Плутарха Хэвенсби: актер успел сняться в большинстве своих сцен, так что премьере «Голодных игр» ничего не угрожает.

Хоффман умер еще и удивительно несовременной смертью. В распускающиеся психоделическими цветами 1970-е никто бы не удивился, даже в 1990-е всё выглядело бы ОК — тогда в меню московского клуба «Рай» входили кокаиновые дорожки, ими же московские тусовщики расплачивались с таксистами («Путин все прекратил», — досадливо вспоминал на днях один ветеран частного извоза, проезжая мимо кислой «Солянки»), а маркером американского богемного десятилетия стала смерть Ривера Феникса на пороге бара «Гадюшник» (Viper Room). Сегодня, когда в Америке не найти ни единого бара, где можно выкурить обычную, никотиновую сигарету, а в России — ни одного магазина, торгующего алкоголем после одиннадцати вечера, овердоз — нонсенс; как говорил после выстрела Гедды Габлер типичный представитель «приличного общества», ибсеновский асессор Бракк, «ведь так не делают!». Хоффман сделал, не заботясь о мнении благонравных кликуш. Большой актер.