Зима близко. Как в России выжить без дома
Карина, бывшая бездомная: «Все эти восемь лет я спала по два-три часа в сутки»
Тучная 47-летняя женщина в дешевом спортивном костюме показывает мне маленький потрепанный фотоальбом: «Это моя старшая дочь Катя, ей 28, она очень плохо видит. Это мои сыновья Валера и Васятка. А это Сергей, он хочет в армию, но его из-за проблем со здоровьем не берут. Вот мои близнецы Гена и Саша. У Саши недавно эпилепсию обнаружили. Тут мои младшие: Каришка, ей 15, и самый младший Витюшка, ему 13. А это я…» — со снимка улыбается стройная ухоженная девушка в цветастом платье. Кажется, что между ней и женщиной в трениках целая пропасть — лет сорок, не меньше. На самом деле двадцать, восемь из которых прошли на улице.
«Сейчас, сказать вам честно, дом в аварийном состоянии. Весь покосился, вот-вот рухнет. Крыши наполовину нет, дверь до конца не закрывается, и страшно холодно. Осенью через щели затапливает, а зимой стены покрываются инеем». Последние 12 лет Карина живет в селе Незнаново Рязанской области. До этого она жила в сарае в Быково, а еще раньше — в Москве. На вокзалах, в палатках, в подъездах, на крышах — где придется.
Сразу после детдома, в 16 лет, она пошла работать на Златоустовский металлургический завод. Жила в общежитии, долгое время не подозревая, что ей, как сироте, полагается квартира («Уже после я обращалась, пыталась ее добиться, но я же человек маленький, разве я добьюсь?»). Потом устроилась санитаркой в больницу, вышла замуж и переехала к свекрови. Та к невестке относилась, мягко говоря, прохладно и со всей горячностью «отыгрывалась» на внуках: «Как-то даже умудрилась засунуть одного в духовку, представляете?» Однажды, вернувшись с работы, Карина обнаружила все свои вещи на лестничной клетке. Муж, как всегда, не заступился, она взяла детей — старшей дочери было тогда 8 лет — и ушла. «Я до того устала от всего происходящего, что была согласна жить даже на улице, лишь бы не видеть, как издеваются над моими детьми».
Идти Карине было некуда и не к кому, и месяца полтора они «шатались по Златоусту», потом добрались на электричках до Челябинска, где полгода жили на вокзале, а оттуда — снова на электричках — уехали в Москву.
Спрашиваю, что было самым страшным, и Карина отвечает, не задумываясь: «Зима».
Ночевать приходилось либо прямо на снегу, либо в лучшем случае на клеенке, картонке или одеяле. Если очень везло, можно было остаться в подъезде, но оттуда непрошеных соседей часто спускали с лестницы жильцы («Три часа ночи, дети спят, мороз — им все равно»), или на вокзале, где уже другая угроза: «Менты детей избивали, хватали за шиворот — и давай дубинкой колотить. И мне доставалось, ведь я, как и любая мать, заступалась». Самой удачной и спокойной оказалась «зимовка» в Сергиевом Посаде, когда Карину и ее детвору приютил местный батюшка.
«Вы не представляете, как мы радовались, когда в Москве наступала весна, когда становилось тепло!» Тогда все семейство переезжало к речке. Пока старшие дети купались или ходили по ближайшим домам и просили еду, глава семейства сидела с младшими в палатке. «Кстати, Каришку я родила прямо там, без врачей» (на щекотливый, но неизбежный вопрос — все-таки из дома она уходила только с тремя детьми — Карина прямо не отвечает: «Просто я на улице познакомилась с парнем с Украины… ну и вот»).
Вообще жить за эти годы доводилось в самых неожиданных местах. Например, одно лето они вместе с еще двумя семьями провели на крыше многоэтажки: «Бывает, я оттуда посмотрю на звезды, посмотрю вниз: батюшки! Аж голова кружится». Жильцы дома оказались на редкость заботливые и лояльные, сами приносили продукты и одежду и не прогоняли, пока «не объявился один наркоман, который все там спалил». Так Карина с детьми снова осталась без жилья и части вещей. Пришлось возвращаться на привычный круг: подъезды, вокзалы, менты, побои, милостыня. Вырваться из него под силу не всякому, а тут еще и «отягчающее обстоятельство». Точнее, сразу семь (было бы восемь, если бы не украли сына Гену).
«Все эти годы я дремала по два-три часа в сутки, никаких снов не видела, от любого шороха просыпалась. Эта постоянная тревога за детей просто не давала мне спать, до такой степени было боязно». Но что бы с ними ни происходило, мысль вернуться в Златоуст, к свекрови и мужу, у Карины никогда не возникала.
Главная причина бездомности
По итогам исследования, большинство людей (38%) оказываются на улице из-за различных семейных обстоятельств. На втором месте (19%) — махинации с жильем при купле, обмене, аренде и т. п. Третье место разделили принудительное выселение (11%) и освобождение из мест лишения свободы (также 11%). Еще 10% опрошенных сказали, что продали свое жилье, 3% обосновали бездомную жизнь «личным выбором», еще 2% — выпускники детдомов, которые не получили полагающуюся квартиру. Оставшиеся 6% респондентов выбрали вариант «другое».
На процентное соотношение и состав бездомных прямо влияет общественно-политическая ситуация. Так, с началом приватизации на улице оказалось достаточно много людей с высшим образованием, интеллигенции — жертв квартирных мошенников. Теперь больше необразованных, в основном гастарбайтеров. Раньше, по словам экспертов, это были преимущественно белорусы и молдаване, сейчас — выходцы из Средней Азии.
Так совпало, что незадолго до начала упомянутого исследования вступил в силу новый Жилищный кодекс РФ, который допускает выселение без предоставления другой жилплощади. «В 2012 году таким образом по суду было выселено больше 12,5 тысячи человек, — замечает Анна Федотова, координатор проекта “Курский вокзал. Бездомные, дети”. — В стране, где 65% территории лежит в зоне вечной мерзлоты, а средняя температура минус 5, принимать нормативные правовые акты, которые подводят людей к жизни на улице, — это преступление».
Мнения о главной причине бездомности, не укладывающейся в статистику, разнятся. Завсектором социальной помощи бездомным Департамента соцзащиты Андрей Пентюхов называет корнем всех бед алкогольную зависимость (некоторые убеждены, что она бывает и следствием уличной жизни) и «желание человека перехитрить другого, в результате чего он сам оказывается обманутым». Анна Федотова главной причиной считает «беззаконие в самом широком смысле. И прямое, когда выселяют одиноких стариков или обманывают сирот, и косвенное: домашнее насилие, на которое нельзя найти управу». Иногда сходится сразу несколько причин: сначала человек, например, растет в детдоме, потом не получает положенную жилплощадь, затем попадает либо в плохую компанию и садится, либо в плохую семью и уходит, и в итоге оказывается на улице.
Бизнес на вшах: как выжить на улице
История Карины — исключение из всех правил. Взять хотя бы трезвый образ жизни. «Это большая редкость, — замечает Анна Федотова. — На улице не пьют люди либо психически ненормальные, либо очень цельные, у которых еще осталась надежда, чувство достоинства и инстинкт самосохранения».
Что касается детей, то, по мнению Федотовой, возможно, они как раз и были той соломинкой, за которую Карина держалась и благодаря которой не опустилась. Помимо дома человек, оказавшийся на улице, теряет и социально значимые связи, а значит, и ресурсы, ценный источник «подпитки». Карина эти годы все-таки провела с семьей. Да, неполной и постепенно увеличивающейся, но все-таки семьей.
«Кстати, в чем в чем, а в родах бездомным не отказывали никогда, по крайней мере, я ни разу не слышал», — говорит Рамиль Гутов, врач-терапевт отделения по оказанию медицинской и социальной помощи лицам БОМЖ ГБУЗ «ГП №5 ДЗМ», занимающийся лечением бездомных уже больше 20 лет. Есть бригада акушерско-гинекологического профиля, которая, помимо прочего, может отвезти даже без документов в роддом при 36-й больнице.
«Наша медицина не особо добра ко всем простым смертным, а к тем, кто на улице, тем более. Как-то у человека замерзли ноги, и мы вызвали скорую, — рассказывает один из бывших бездомных. — Одна бригада вообще не приехала, другая приехала, посмотрела и уехала, а третья поставила диагноз: гангрена». Когда я пересказываю эту историю Гутову, он не удивляется: «К сожалению, человеческий фактор никто не исключал: и хамство, и социальное убожество — все это есть и в среде врачей. Формально, если у человека нет документов, удостоверяющих личность и подтверждающих российское гражданство, и страхового полиса, рассчитывать на медицинскую помощь он не может. Но если есть угроза жизни, скорая обязана, вне зависимости от того, есть ли у человека документы и как он пахнет, оказать ему помощь: с переломом, скажем, отвезти в травмпункт, с осложненным — в стационар» .
Гутов вспоминает, как много лет назад раз в квартал бесплатно централизованно выдавали препараты для вакцинации бездомных против дифтерии и столбняка. Система была более открытой для сотрудничества, люди, включая врачей, более добрыми и менее циничными.
Сейчас бездомным помогают НКО и волонтерские движения: доктор Лиза и ее «Справедливая помощь», «Курский вокзал. Бездомные дети» и «Друзья на улице», православная служба «Милосердие» и т. д.; государственные учреждения (Центр социальной адаптации) и «Социальный патруль», то самое отделение по оказанию медицинской и социальной помощи лицам БОМЖ в Нижнем Сусальном переулке. В Москве это единственное «низкопороговое» медучреждение, в котором не требуют документы. Правда, они все равно понадобятся там, куда могут направить из отделения: в больницах, онкологической поликлинике, диспансерах.
«Единственное условие приема на Нижнем Сусальном — пройденная санитарная обработка, — рассказывает Рамиль Гутов. — Хотя и на ее отсутствие закрывают глаза, если ситуация тяжелая, ургентная, и человеку надо жизнь спасать, неотложную помощь оказывать. Скажем, у него ножевые ранения и кровь фонтаном. Какая уж тут обработка?»
Пройти санобработку и принять душ в Москве можно на дезинфекционных станциях. Правда, их всего три, и говорят, там не всегда все работает. Раньше туда можно было попасть за деньги и то не всем — только больным педикулезом, что, как рассказывают, позволяло вшивым бездомным «делать бизнес» — продавать здоровым братьям по несчастью вшей по 10 рублей за штуку. С 1994 года дезстанции стали бесплатными и доступными для всех, а после душа на Ижорской, 21, и на Ярославском шоссе, 9, теперь предусмотрена выдача сменной одежды и питание.
Если по какой-то причине полноценно помыться нельзя, врачи советуют набрать бутылку воды, зажать ее на 20-30 минут под мышкой, чтобы она нагрелась, и умыться.
Также врачи рекомендуют иметь несколько пар хотя бы самых дешевых носков на смену (а в сырую погоду, говорят, отличными впитывающими стельками могут служить женские прокладки). Дело не только в правилах гигиены и физическом комфорте: «Это и на отношении окружающих скажется, потому что обонятельный анализатор самый древний, и чувство омерзения от зловонного запаха все равно возникнет, как бы ты ни относился к бездомному».
Еще один медицинский совет — 3-4-часовой сон в строго горизонтальном положении. Да, полусидя, на корточках, уткнувшись в колени, можно согреться, занять меньше места, не так сильно привлекать внимание — и быстрее угробить ноги. «Даже если обычный человек несколько суток проведет не ложась, ноги у него станут такими же, как у бездомных, — говорит Гутов. — Закон притяжения Земли точно так же работает, физиология та же, и ресурсы венозных клапанов в ногах тоже не бесконечны. Если кровь скапливается внизу, вена истончается, раздувается, вода уходит в окружающие ткани, образуется отек, любой ушиб или порез становится большой проблемой». Другая проблема в том, что жизнь на улице вынуждает постоянно быть начеку, то есть оставаться без полноценного сна и быстро истощаться физически и психически. К слову, Гутов признает, что успешное преодоление проблем и возвращение к нормальной жизни зависит главным образом от мотивации, жажды жизни и прочих психических и психологических аспектов.
Андрей Пентюхов на вопрос, ведется ли с московскими бездомными работа в этом направлении, отвечает: «Благотворительная католическая организация Caritas совместно с нашими психологами проводит в нашем центре социальной адаптации занятия по арт-терапии: за несколько часов надо заполнить пространство холста. Но у меня встречный вопрос: а как с ними можно работать? Если они с утра умылись-оделись и быстрее бегут, чтобы их не “припахали”. Им все обязаны — такой у них настрой».
Даже если так, этому можно найти объяснение, считает Анна Федотова: «Травма бездомности, я считаю, самая тяжелая для человека. Это не армия против армии, это ты один против всего мира в мирное время. Это твоя личная война». И начинается она, как правило, внезапно и без предупреждения.
Денис, соцработник, бывший бездомный: «Запьешь — и придется начинать все с нуля»
В жизни 36-летнего Дениса до поры до времени все складывалось хорошо: жена, родители и четырехкомнатная квартира, в которой они все дружно и счастливо жили. Когда жена забеременела, на семейном совете было принято решение разменять апартаменты на «двушку» и «однушку». Но этим планам помешала внезапная трагедия: родители и жена, которая была уже на 6-м месяце беременности, погибли в автокатастрофе. Вскоре после этого родная тетя Дениса, риелтор, которая занималась их жилищным вопросом, решила его в свою пользу: забрала все деньги от продажи квартиры себе, а племянника оставила ни с чем. В полиции — тогда еще милиции — ему сказали, что «никакой махинации тут нет».
На нашу встречу Денис приходит в новой куртке, отутюженных брюках и безупречно чистых ботинках, от него приятно пахнет парфюмом. Его бездомный стаж — 2,5 года, а история отдаленно напоминает историю одного присяжного из фильма «12» Никиты Михалкова. Со своей второй женой Денис познакомился у ларька: у нее выпали деньги, он ей об этом сказал — так они начали общаться. Позже он переехал в квартиру на «Тимирязевской» к теще, жене и ее детям 6 и 12 лет, которые знали его историю и называли папой.
Принципиальное отличие Дениса от героя Маковецкого в том, что, даже будучи бездомным, он оставался трезвым и чистым.
Потеряв семью и жилье, он дал себе слово сохранить человеческий облик и работу. Это стало его правилом номер один. До трагедии Денис был сначала мясником, потом курьером, а позже устроился в газету: проверял, доносят ли ее до подписчиков. Существенный плюс был в ежедневной оплате, что позволяло, например, следить за собой. «Я старался не опускаться, не сидеть грязным и вонючим и ездил на рынок на “Автозаводской”. Там в душевой можно за 50 рублей мыться целый час».
Если ты живешь на улице, очень важно держаться компании. «Самое страшное — это малолетки. Они собираются выпить, а тут ты под руку подворачиваешься. Докопаться могут просто от нечего делать — кого кислотой обливали, кого керосином и поджигали. Они же без башки». Сообща куда больше шансов защититься, найти выход из положения, не остаться без денег да и попросту не сойти с ума: «У одного крыша быстро поедет». Денис работал, ездил на «Автозаводскую» и искал ночлег вместе с Максимом, теперь уже благополучно переехавшим в унаследованную им квартиру в Серпухове. Дружат они до сих пор.
Денис признает, что согреваться без алкоголя, когда на улице ощутимый минус, а ночевать приходится в лучшем случае в подъезде, не так-то просто. И это несет главную угрозу для бездомных. «Стоит запить, опуститься, и придется снова все начинать с нуля, доставать себя с самого дна, — говорит Денис. — Многих улица ломает, это очень тяжело пережить, а когда ты там уже больше полугода, то руки опускаются».
Денис продержался на улице год, а потом узнал о социальных гостиницах и следующие полтора года провел сначала в соцгостинице Марьино, потом в Марфино. Там ему предложили стать соцработником — Денис согласился и теперь, уже несколько лет спустя, собирается повышать квалификацию и продолжать помогать бездомным: «Мне это нравится, потому что я сам через это прошел и знаю не понаслышке, как тяжело поднимать себя с самого дна. Еще я знаю, что есть люди добрые, есть люди злые, есть те, кто помогают вещами и деньгами, а есть те, кто выгоняют тебя из подъезда, даже если ты сидишь чистый, трезвый и никому не мешаешь». Через некоторое время Денис все-таки покинул пешую бригаду «Социального патруля», но ненадолго: «Теща все хотела меня охранником устроить, потому что боялась, что я вшей принесу детям. Хотя это невозможно: мы работаем в форме, которую регулярно обрабатываем. Ну я и уволился. А после того, как с женой разошелся, вернулся обратно». В патруль, но не в соцгостиницу: сейчас Денис снимает квартиру на юго-востоке Москвы.
Ресоциализация бездомных: пока что больше на словах
По самым скромным оценкам Департамента соцзащиты, бездомных в Москве минимум 10 тысяч человек. А социальных гостиниц и мест бесплатной ночевки в пределах МКАД и сразу за ним всего шесть. Общее число коек в них — 1053.
На сайте ведомства сообщается, что «прием в учреждения осуществляется в добровольном порядке, без затребования документов, удостоверяющих личность, и вне зависимости от прежнего места жительства, в том числе в зимнее время в нетрезвом состоянии». Но и бездомные, и волонтеры рассказывают про соцгостиницы иное: как принимают за пьяного и выгоняют человека после инсульта, как не пускают трезвых москвичей, как дают переночевать не больше трех суток подряд и не больше 15 суток за сезон (хотя, по правилам, жители Москвы могут остаться там на год, гости — на месяц), как рано утром выставляют на улицу. Кроме того, Департамент уверяет, что «любой бездомный гражданин, желающий вернуться к нормальной жизни, имеет такую возможность».
«Когда пытаешься пристроить в центр социальной адаптации кого-нибудь, кто только попал в ситуацию и не хочет скатиться, там отвечают: “Ты молодой и здоровый, руки-ноги у тебя есть, вот иди и решай свои проблемы сам”, — говорит Анна Федотова. — И возьмут его года через два, когда человек к ним приползет на зубах, без рук, без ног, с кучей болезней. И уж тогда будут удивляться: и почему он, такой-сякой, ничего не хочет». Андрей Пентюхов на подобные претензии отвечает, что это проблема кадров: «Очень сложно найти работников, людей с душой, которые бы адекватно относились к людям, адекватно оценивали ситуацию, проблемы, с которыми к ним пришли. Нельзя написать четкий регламент и инструкции, потому что это человеческие судьбы. Их все на бумагу не положишь».
Как бы там ни было, пока ресоциализация и адаптация бездомных происходят по большей части на словах. Пентюхов признает, что процент тех, кто может начать самостоятельную жизнь после ЦСА, мизерный. «Если “ресоциализировались” четыре человека: два отправились в дом инвалида, два — в дом престарелых, очевидно, что это уже не ресоциализация, а социальный паллиатив», — замечает Федотова.
По ее мнению, для каждого бездомного необходим индивидуальный план реабилитации, которая была бы в три раза дольше стажа бездомности и помогала бы постепенно восстанавливать даже самые элементарные навыки: подъем по будильнику, сон без верхней одежды и т. д. Но в России этого пока нет. Зато есть ожидание небывалой сознательности и целеустремленности: «Меня поражают эти завышенные требования к бездомным, — говорит Анна Федотова. — Они должны хотеть, они должны трудиться, они должны-должны-должны… Когда они на улице, они должны в первую очередь просто выжить. А мы хотим, чтобы они были такими, какими мы сами не являемся: чтобы они не пили, не курили, не хамили, были честными, решали бумажные вопросы…» С последним соцучреждения худо-бедно помогают, восстанавливая москвичам паспорта. Иногородних просто отправляют по прежнему месту жительства, что далеко не всегда имеет смысл: бывает, что дома человека никто не ждет, никаких документов у него нет, а за их отсутствие за пределами Москвы штрафуют на 2000 рублей, которых у него тоже нет.
Еще одно детище департамента — мобильная служба социальной помощи бездомным гражданам «Социальный патруль», которая, помимо прочего, осуществляет «доставку нуждающихся граждан в учреждения социальной помощи для бездомных граждан». «Мы могли бы этого и не делать, потому что по закону эта помощь оказывается в заявительном порядке, — замечает Пентюхов. — Но я прекрасно понимал, что подавляющее большинство людей на улице в социальные учреждения сами не придут, поэтому последние пять лет мы занимаемся уличной работой. Вышли в народ, как говорится». «Выход в народ» совершается пешими бригадами и работниками соцпатруля на 30 машинах ежедневно, круглосуточно, в том числе по вызовам.
Впрочем, и с этой службой, по словам Анны Федотовой, не все так гладко: «Бывает, звонишь в “Социальный патруль”, а они отвечают: “Мы вам не такси!” Или: “А этот бездомный молодой? Мы выезжаем только к старым, больным, немощным, замерзающим, желательно москвичам”. Понимаете?»
Василий, соцработник, бывший бездомный: «Некоторым просто нравится такой образ жизни»
Экс-сотрудник пешей бригады «Соцпатруля» — 38-летний Василий. Он проработал там три года и был не прочь сменить профессию (что он и сделал некоторое время назад, устроившись на склад кладовщиком-комплектовщиком). Василий говорит: главное, что он не сдавался и «потихонечку шел вверх»: давно бросил пить, недавно — курить, в прошлом году женился и переехал к жене. До этого два года снимал вместе с другом квартиру, а еще раньше — жил в соцгостинице.
Вернувшись в 2010 году из тюрьмы, Василий обнаружил, что идти ему некуда. Поддавшись на уговоры подруги-коллеги со швейной фабрики, его парализованная мама решила обменять «двушку» в Алтуфьево на «однушку» с доплатой — и оказалась в Бескудниково, в квартире сына этой самой подруги. «Ее туда впихнули на полгода, безо всяких прав, безо всего, — рассказывает Вавилий. — Когда она спросила про документы, ей ответили: “Тебе что, плохо живется? Тогда мы тебя сейчас вывезем на твоей инвалидной коляске в лес и там оставим”. Документы к тому моменту давно уже выкинули и ее, и мои». К счастью, до леса дело не дошло, и мама Василия попала в пансионат для ветеранов труда в Коньково, где живет до сих пор (наивно спрашиваю, не пробовали ли они вернуть квартиру? «Нет, — мрачно отвечает Василий. — Тут без вариантов»).
Сам он, по совету мамы, поехал в «дешевую гостиницу в Люблино», которая «оказалась просто бесплатным бомжатником». Василий предполагал остаться там на пару дней, а застрял на полтора месяца. Уехал из Люблино после того, как ему пообещали место администратора, но обманули. Следующие полтора года Василий жил в Марфино, параллельно работая там номинально дворником, а по сути разнорабочим. «Но мне это изрядно поднадоело, и я решил, что надо что-то улучшать, и устроился социальным работником».
Василий честно признается, что к тем людям, с которыми общался по долгу службы, относится не очень хорошо. Да, он согласен, что «упасть можно в любой момент, а вот выбираться оттуда сложно», и понимает, что «такой разнузданный образ жизни — это болото, которое затягивает». Но о своей бывшей работе рассказывает все-таки с явной досадой: «К некоторым подходишь: “Чем-то помочь, какие-то проблемы?” — “Да не, все нормально”. То есть валяться в непонятном состоянии где-то на картонке — это нормально?! Есть такие люди, они просто бичи — у них есть квартира, прописка, но им просто по нраву такой образ жизни. Он ни к чему не обязывает, сердобольных же хватает: и приоденут, и помоют, и покормят. Так что для некоторых жизнь на улице — это их сознательный выбор».
«Селективный» законопроект
Судя по проекту федерального закона «Об ограничении бродяжничества, социальной поддержке бездомных граждан и ресоциализации лиц, занимающихся бродяжничеством», Департамент соцзащиты примерно того же мнения о бездомных, что и Василий. По словам Андрея Пентюхова, на улице две трети «бродяг, которые не хотят ничего делать» и для которых предлагается ввести обязательный регистрационный учет. Для бездомных людей, у которых есть паспорт, работа, но нет регистрации по месту жительства, учет будет добровольным. «То есть закон, — говорит Анна Федотова, — поделит людей без определенного места жительства на каких-то идеальных бездомных и ужасных бродяг». А планируемые «свидетельства бездомных», которые они получат после учета, только закрепят их незавидную социальную роль.
Андрей Пентюхов говорит о «праве жить на улице» и «правах населения на благоприятную санитарно-эпидемиологическую обстановку», об административной ответственности за уклонение от регистрационного учета и планируемых поправках в законе о полиции, о специальном соцучреждении закрытого типа и — внезапно — о Европейской конвенции по правам человека 1950 года. Речь о статье 5.1.е, то есть о «законном заключении под стражу лиц с целью предотвращения распространения инфекционных заболеваний, а также законном заключении под стражу душевнобольных, алкоголиков, наркоманов или бродяг». «Мне это не нравится, поскольку у нас возможно много злоупотреблений при применении такого порядка, — замечает правозащитница Светлана Ганнушкина. — В любом случае, необходим строго детализированный закон, определяющий и ограничивающий полномочия правоохранительной системы в его реализации. У нас же будут хватать на улице гуляющих людей и тащить в полицию. Традиции таковы, что любые меры помощи мы можем превратить в репрессивные». Особое беспокойство вызывает расплывчатая формулировка о состоянии, «оскорбляющем человеческое достоинство», и действиях, «противоречащих понятиям общественной нравственности». Если имеется в виду нарушение общественного порядка, то наказания за него и без того предусмотрены Уголовным и Административным кодексами РФ и распространяются в том числе на бездомных.
А департамент предлагает следующее: сотрудники МВД доставляют бродягу в зловонном состоянии, уклоняющегося от регистрации, в приемник-распределитель, материалы предоставляются в суд, где «определяется степень вины данного гражданина», после чего его могут привлечь к административной ответственности в виде содержания в специальных учреждениях от 60 дней до одного года. Помимо Европейской конвенции, Андрей Пентюхов ссылается и на отечественную практику — на опыт советских трудовых профилакториев («ничего нового, как говорится, не существует — это все хорошо забытое старое»).
Но та ли это традиция, которую нужно возрождать?
«Опыт это тяжелый, и повторять его не следует, — говорит Светлана Ганнушкина. — Более того, это и невозможно, поскольку в советское время государство худо-бедно, но возлагало на себя задачу обеспечения бездомных каким-то жильем. Теперь этого нет даже на бумаге». Зато есть то, что Анна Федотова называет «молчаливым геноцидом»: на Комсомольской площади убрали ларьки, у храма Космы и Дамиана в Столешниковом переулке запретили кормить, в часы, когда метро уже не работает, стали закрывать и вокзалы якобы на помывку. «Раньше бездомных истребляли жестоко: рвали паспорта, запихивали в электричку и отправляли подальше от города, били дубинками. А теперь, чтобы общественность не возмущалась, делают это цивильно и лицемерно».
Словом, отношения у государства с этой категорией граждан, мягко говоря, непростые. Во время нашей встречи Андрей Пентюхов не раз повторяет: «Я считаю, большинство людей улиц в нашей помощи не нуждаются». А мэр Читы Анатолий Михалёв пару лет назад и вовсе сетовал: «К сожалению, мы не имеем права лицензию на отстрел бомжей давать, (…) а других законных способов справиться с ними сегодня нет».
Юрий Потапенко, глава бюро по трудоустройству бездомных, бывший бездомный: «Людей нужно подталкивать в правильном направлении»
«А у нашего государства до проблем бездомных руки никогда не доходят, понимаете? Никто из чиновников не хочет ими заниматься, все ждут, когда царь-батюшка стукнет кулаком об стол — вот тогда все побегут наперегонки выполнять. А так им некогда, они очень заняты, коттеджи свои строят. И рисуют себе какую-то глянцевую картиночку, мол, у всех все есть, все довольны. Как в знаменитой песне: "Я другой страны не знаю, где так вольно дышит человек"».
Во время нашего телефонного разговора Юрий Потапенко несколько раз извиняется и переключается на вторую линию. Интервью по скайпу начинается с того, что он вновь отвлекается на звонок. Почему он нарасхват, понятно: защитник слабых и обиженных, гроза чиновников, любимец журналистов, за словом в карман не лезет и всю дорогу сыплет поговорками. У Юрия Ивановича крепкое телосложение, грозный вид и добродушная улыбка. Ему почти 60, но — что нехарактерно для людей с такой судьбой — выглядит моложе. У него за плечами 7 классов образования и в общей сложности 30 лет 2 месяца и 17 дней тюремного заключения. А еще — история, которая может показаться неправдоподобной.
В 1999 году после отмены приговора по решению Верховного суда Потапенко, имевший несколько тюремных сроков, наконец, покидает Магадан. «У меня тогда ни кола, ни двора не было. По всей России-матушке мотылялся: Краснодар, Москва, Питер, Новосибирск… Таких бедолаг, как я, — бездомных, отсидевших, — сотни тысяч, все скитаются, мотаются в поисках счастья, угла, работы, но ведь таких никто не берет».
В итоге Юрий Иванович осел в Екатеринбурге, где ему удалось устроиться подсобным рабочим. И там же он вскоре создал дом пребывания для «бедолаг», где они могли поесть, помыться, отдохнуть, переночевать и посмотреть телевизор («такой у меня механизм адаптации»), а потом даже найти работу. В апреле 2006 года «биржа труда» Потапенко получила длинное название НП «Бюро по трудоустройству лиц, попавших в экстремальную жизненную ситуацию» и статус юридического лица, после чего не Потапенко стал искать работодателей, а работодатели — Потапенко. «У меня заключена куча договоров со строительными компаниями о найме рабочей силы и подборе персонала и куча договоров с бывшими бездомными. То есть я являюсь связующим звеном между ними и теми, кто берет их к себе на работу. Трудовой договор со своими подопечными без документов я заключить не могу, поэтому заключаю договор гражданско-правового характера, и они работают, получают зарплату — все в рамках правового поля». К слову, заботу о восстановлении документов и оформление временной регистрации тоже берут на себя юристы бюро.
Сколько же людей стараниями Потапенко вернулось к полноценной жизни? «26,2% моих подопечных заводят семьи, рожают детей, социализируются. Это неплохой процент, я думаю. Мне удается вытаскивать людей из той ямы, в которой они находились, и подталкивать их в правильном направлении». Аккуратно уточняю: «То есть все-таки не всех?» Юрий Иванович чуть наклоняется и понижает голос: «Скажу честно: большинство так и остается за бортом жизни».
Для полного реабилитационного процесса не хватает психологов и других специалистов. «За рубежом на одного бездомного приходится 6-7 волонтеров, — говорит Потапенко. — Еще нужны финансы, а у нас 2/3 бюджета оседает в Москве. Я бы рад размещать у себя по две тысячи человек, а не 74, как сейчас, но пока никак. В городе есть здания, которые пустуют годами и десятилетиями, отдали бы нам — так нет. Хотя, некоторое время назад администрация города предоставила нам в аренду помещение в 100 кв. м с 50-процентной скидкой”. Еще одна мечта Юрия Ивановича — добиться закона о реабилитации бывших заключенных. Он даже выступал с докладом в Общественной палате, но «дальше фиктивных программ для галочки дело не продвинулось».
И все-таки Потапенко убежден: если кто и может решить проблемы «бедолаг», то это он. Себя он называет не теоретиком, а практиком, человеком без высшего образования, но с опытом, которым он готов делиться. Желающие создать аналогичные центры приезжают к нему в Екатеринбург со всей страны, а на реализацию проектов бюро получает гранты, как российские, так и зарубежные, например, Посольства США и Посольства Королевства Нидерландов.
«Кто мне помог всего этого добиться? Никто. Я сам по себе волевой. Я человек верующий, никогда не пил ни водку, ни вино, — при этих словах Потапенко крестится, — у меня трезвый, порядочный образ жизни, и от своих подопечных я требую того же». Еще одно требование Юрия Ивановича — подъем не позже 6.00. Сам он по давней привычке встает в 4.45, выгуливает собаку, в 5.40–5.45 за ним приезжает водитель и везет в двухэтажный дом пребывания. В момент нашего разговора там вовсю шел ремонт, а на выигранный бюро президентский грант закупалась новая мебель, бытовая техника, постельные принадлежности, медицинские препараты и многое другое.
Про таких, как Потапенко, говорят «из грязи в князи»: в прошлом бездомный, теперь уважаемый человек, «сосед» Владимира Потанина в энциклопедии «Who is who в России», 12 лет как счастливый семьянин. Пока мы общаемся, рассматриваю бесконечные грамоты и благодарственные письма, которые в офисе уже не умещаются, вот и приходится хранить в квартире. В съемной. «В некотором смысле я и сейчас лицо без определенного места жительства. Прописки у меня до сих пор нет, регистрации тоже, видите?» — Потапенко показывает паспорт; штампа там действительно нет.
Родительскую «двушку» в Новокузнецке он потерял, пока сидел по тюрьмам («Отец и мать умерли, а тогда было так: полгода не прописан — квартиры лишают»), а ипотеку не дают. На вопрос «почему?» Юрий Иванович лишь разводит руками: ему хватает и на аренду жилья и офиса для сотрудников, и на личного водителя, и на машину… Так что в личных планах Потапенко все-таки добиться ипотеки и обзавестись собственным жильем. И стать отцом.
Александра Лукасевич, специалист по лечению и реабилитации наркозависимых (МОНАР): «Помыть, одеть и накормить бездомного — это только начало пути»
История польской ассоциации МОНАР началась в 1978 году, когда психолог Марек Котаньский создал в городе Глоскове общину для реабилитации наркозависимых. С тех пор организация заметно разрослась и географически (центры МОНАР появились во многих городах Польши и за ее пределами, в том числе в России), и профессионально (наркозависимым и бездомным оказывают психологическую поддержку, помогают восстановить социальные связи и найти работу). Это неправительственная общественная организация, которую финансируют в том числе государственные и муниципальные структуры. Монаровцы ведут большое число проектов в Европе и Азии, ездят на стажировки в другие страны и принимают зарубежные делегации у себя.
Принцип работы в МОНАР такой: первым делом комплексная диагностика, затем направление человека на реабилитационную программу, рассчитанную на полгода и больше. «Многим кажется, что бездомного человека достаточно помыть, одеть и накормить — и все его проблемы будут решены. Но это не так, — говорит Александра Лукасевич. — На самом деле тогда только наступает момент, когда с ним можно начинать работать. Многие бездомные страдают как физическими, так и психическими нарушениями. Для работы необходимо привлекать междисциплинарную команду».
Специалист по лечению и реабилитации наркозависимых, Александра уже 7 лет возглавляет два варшавских приюта МОНАР: для бездомной молодежи и для бездомных, которые проходят лечение по программе заместительной метадоновой терапии. В ее команду входят психологи и психиатры, специалисты по лечению зависимостей и юристы, соцработники и так называемые «воспитатели». Бездомных в Польше около 43 тысяч, примерно десятая часть из них — в Варшаве. В столичное отделение МОНАР за 2012 год обратилось 1755 человек. Спрашиваю у Лукасевич, каков результат. «Наши успехи нельзя назвать впечатляющими: лишь около 10% наших "воспитанников" удается оставить уличную жизнь на длительное время. Как сложилась судьба остальных 90%, мы знаем далеко не всегда». На вопрос, что самое сложное при работе с бездомными, Александра отвечает, что труднее всего вселить в них надежду и веру, что когда-нибудь их ситуация нормализуется. «Даже нам порой трудно увидеть перспективы, что уж говорить о них самих», — говорит Лукасевич.
Самой большой победой Александра считает случай ее подопечного Анджея. Когда несколько лет назад он только попал в приют, кроме тюремного прошлого и героинового настоящего у него не было ничего: ни дома, ни родителей, ни друзей, ни сил избавиться от зависимости, от которой он страдал 20 лет — половину своей жизни. Теперь 50-летний Анджей сам занимается уличной работой с бездомными и зависимыми, оказывает им первую помощь. Живет он в квартире, полученной от муниципальных властей. Вместе с женой и ребенком.
Анджей, рабочий, бывший бездомный: «Больше не хочу искать приключений на свою голову»
Его тезке, тоже «выпускнику» МОНАР, обзавестись семьей пока не удалось, но он не огорчается: «Мне 31 год, я еще молод и смотрю в будущее довольно оптимистично. В ближайших планах — улучшить внешний вид. На улице было много драк и скандалов по пьяни, так что мне бы не мешало вставить зубы». В целом, по словам Анджея, живется ему очень неплохо. Во всяком случае лучше, чем пять или десять лет назад. Спрашиваю, что было тогда «Я не просыхал ни дня и мало что помню. Я просто существовал как растение», — Анджей грустно улыбается своей беззубой улыбкой.
Анджей рос в неблагополучной семье. Когда ему исполнилось 16, мать-алкоголичка выписала его из квартиры, а сама уехала в неизвестном направлении. Это была их последняя встреча. Следующие десять лет он вел «кочевой образ жизни»: иногда ночевал в гранитной мастерской, в которой когда-то работал, но чаще — на улице. За труды Анджей получал 5 злотых в час и тут же спускал их на алкоголь, наркотики и игровые автоматы. К счастью, теперь это в прошлом. Как и прежняя его компания. «Я боюсь рецидива, поэтому осторожничаю, не стремлюсь контактировать со своими бывшими друзьями, — рассказывает Анджей. — Они до сих пор пьют, играют, принимают наркотики. У нас нет больше общих интересов, и я не хочу искать приключений на свою голову».
Вместе с одним из бывших приятелей Анджей и оказался в приюте в 2009 году. Они хотели только перезимовать в тепле, и с наступлением весны его товарищ действительно вернулся на улицу («он стремился к свободе в его понимании»), а Анджей решил задержаться и провел там три года, занимаясь лечением, восстановлением документов и поиском работы.
Спрашиваю, что бы он посоветовал бездомным. Анджей устало вздыхает: «Я им просто сочувствую. Они живут сегодняшним днем и не думают о будущем, не стремятся изменить что-то радикальным образом». Помолчав, добавляет: «Вернуться к нормальной жизни под силу каждому. Я это точно знаю по своему опыту».
Сейчас он работает в мастерской, которая занимается строительством лестниц и памятников. Знают ли на работе о его прошлом? «Да, все в курсе, я не стесняюсь и говорю все как есть. Если кого-то это смущает, это их проблемы». Анджей хороший специалист и не боится остаться без работы. Но все ли так охотно берут к себе бывших бездомных? «Безусловно, многие руководствуются стереотипами и не стремятся трудоустроить таких людей, — рассказывает Александра Лукасевич. — На время реабилитации мы прописываем наших “воспитанников”, приводим их в порядок. Они выглядят как обычные люди и часто признаются начальству в том, что они бездомные, лишь спустя какое-то время». В основном речь о неквалифицированном труде в строительных фирмах и в общепите. Тех, кто хочет работать по специальности, МОНАР отправляет на курсы профобучения и стажировку, после которой можно восстановить лицензию и вернуться в профессию.
В прошлом году Анджей покинул приют — переехал в квартиру, которую ему предоставил город. И в этом тоже заслуга МОНАР: «Для того чтобы бездомный человек получил от властей социальное жилье, он должен соответствовать целому ряду критериев, в том числе иметь ранее прописку на территории Варшавы, — поясняет Александра. — Средний срок ожидания составляет три года, но мы ведем переговоры с властями, чтобы облегчить и ускорить этот процесс. По принципу housing first, то есть "сначала жилье"».
Карина, бывшая бездомная: «Я такая одна на миллион»
Карина снимала сарай в Быково, когда о ней узнал Данила. Как-то раз он оказался на автомойке, где подрабатывали ее дети. «Потом он зашел к нам, а у меня там буквально семеро по лавкам мал мала меньше, — рассказывает Карина. — Увидел, что я не пью, не курю, что дети чистенькие и ухоженные, все расспросил, потом все как-то перепроверил, узнал, почему мы с детьми оказались на улице. Он очень хороший человек». Сначала Данила стал платить за сарай, потом снял для Карины и детей квартиру и нанял им репетиторов, а в 2001 году купил, отремонтировал и подарил дом. Тот самый, в Рязанской области, где они живут до сих пор. После того как их благодетель развелся с женой и переехал, связь с ним была потеряна.
Сейчас Карина уже бабушка. У ее старшей дочери четверо детей, и она часто спрашивает: «Мама, как ты вынесла эти 8 лет? Нам с мужем даже вдвоем тяжело с детьми, а ты умудрилась нас всех поднять совершенно одна, не отказалась от нас, не бросила, не спилась, не скурвилась». «А в соцопеке мне знаете что сказали? “Ты настоящая русская женщина. Мы в первый раз такую встречаем”. А может, я и есть одна такая — на сотню, а то и на миллион».
Помимо разваливающегося дома, Карина пытается решить проблемы со здоровьем (больные ноги, врожденный порок сердца, водянка мозга, постоянные головные боли) и оформить пенсию по инвалидности. На поддержку или хотя бы понимание инстанций рассчитывать не приходится: «Они мне прямо так и заявили, что я притворяюсь и пенсию ни как инвалид, ни как мать-одиночка не получу. И еще сказали, что у них нет средств мне помочь, зато есть средства отнять моих детей. Это им легче». Устроиться на работу шансов нет («Кому нужен больной человек?»), поэтому постоянно приходится то обращаться к батюшкам за деньгами на анализы и лекарства, то искать людей, готовых купить детям учебники. «Ну а что делать, если мне правда нужна помощь? Я даже умудрилась как-то на телевидение попасть, на Первый канал. Ко мне тогда после съемок подошел кто-то из ЛДПР, дал визитку и обещал подсобить. Но до него что-то не дозвониться».
В завершение разговора Карина говорит, что, как бы там ни было, она выжила и будет жить несмотря ни на что. «Жизнь у меня была так себе, — она со вздохом прячет фотоальбом. — Хорошего ничего не скажу, потому что хорошего ничего и не было. Как родилась несчастливой, так и живу. И, разумеется, воспоминания вроде восьми лет на улице остаются с тобой навсегда и никогда из твоей памяти не сотрутся. Иногда я думаю: может, это было мое испытание? Может, Господь проверял меня так? Наверное, это мой крест. Вот и все».