Вадим Рутковский: Кошачий лай на обломках империи и насупленная молодежь. Две биеннале двух столиц

На каждой биеннале есть по одному основному проекту и уйма параллельных программ, описать которые здесь не представляется возможным — именно потому, что их много. Жаль, потому что среди них есть выдающиеся — например, приписанный к молодежной биеннале кураторский проект Антонины Баевер, групповая выставка «Москва. Барокко. 2014», развернутая галереей «Триумф» в особняке по адресу: Новокузнецкая, 40. На нее, кстати, стоит поторопиться — она длится до 17 июля, в отличие от долгоиграющих основных экспозиций: выставка в Государственном Эрмитаже закроется 31 октября, в Музее Москвы — 24 августа. На что там смотреть?

1. «Манифеста-10»

Странствующая выставка — ровесник объединенной Европы — путешествует по городам, чаще всего не столичным. Юбилейная остановилась в почти мифологическом городе-мороке, «бледном, худом, евроглазом прохожем», и не где-нибудь, а в самом сердце, в Эрмитаже — несмотря на все скандалы и сложности: бойкотировать ее в знак протеста против репрессивной государственной политики новой России призывали по обе стороны границы. Куратор Каспер Кёниг поделился сомнениями и тягостными раздумьями во вступительном слове, не преминув подчеркнуть авторитарность страны, в которой приходится работать, но тут же уточнивший, что нельзя ставить знак равенства между правительством и народом, а народ не виноват.

Фото: Михаил Григорьев/Art1

Фото предоставлено пресс-службой

Очевидно, что Кёнига, как бы возмутительно это ни звучало, искусство заботило сильнее политики. Вы и без меня видите, как различные законодательные инициативы той серой слизи, что клокочет в стенах Госдумы, извращают критическую точку зрения. И на той же «Манифесте» повышенным вниманием пользуется курьезная, скорее, работа Марлен Дюма «Великие люди»: художница сделала карандашные наброски именитых российских гомосексуалов, уравняв в правах Петра Чайковского и Антона Красовского, включила зарубежных гостей и отчего-то Николая Гоголя (Томмазо Ландольфи в фантастической новелле «Жена Гоголя» высказывал, конечно, парадоксальную версию интимной жизни писателя, но до гомосексуализма, кроме Дюма, пока никто не додумался). Попытки сконцентрироваться исключительно на искусстве — сродни той, что предпринял Борис Михайлов, с живописной отстраненностью фотографировавший для «Манифесты» людей на Майдане, — вызывают эдакое интеллигентское осуждение. И биеннале уже изрядно досталось за недостаток радикализма. Лучше бы оценили красоту и стройность концепции, играющей не столько с временем в утилитарном, сиюминутном смысле, сколько с местом действия.

Кёниг придумал увлекательное путешествие по обломкам империи, все еще хранящим величие. Главная часть основного проекта размещается в Главном штабе, пережившем, наконец, многолетнюю реконструкцию (хотя есть мнение, что и не пережившем — архитектуру Росси изувечили как могли). Путь начинается с масштабной абстракции Оливье Моссе, пролегает через мышиную нору (инсталляция Хуана Муньоса «В ожидании Джерри» вдохновлена мультиком, но Джерри тут — как Годо — не показывается) и кошачьи подвалы: Эрик ван Лисхаут запечатлел на видео свой вклад в улучшение жилищных условий эрмитажных кошек — их в музее, оказывается, целый штат, — вдоволь наигрался со словами pussy и riot, выставил на всеобщее обозрение творчество прикрепленных к кошкам служительниц — стихи «две крупных виноградины на узеньком лице, на хвостике пушистеньком колечки из бизе, четыре стройных лапочки в сметане сполоснув, явился на свидание усы — ушастый друг» — и позволил взглянуть на Эрмитаж — одно из неавторизованных чудес света — с животной изнанки.

Мимо грубо сколоченной грезы — «Красного вагона» Ильи и Эмилии Кабаковых — ведет в зал другой постимперской утопии, сотворенной Тимуром Новиковым. Его «тряпочки» срифмуются с завершающими первый этап/этаж пути гигантскими занавесами, в которые Доминика Гонсалес-Ферстер превратила свою коллекцию платков. А кодой умирающей утопии и манифестом бронебойной силы искусства станет циклопическая инсталляция Томаса Хиршхорна «Срез», заполнившая весь внутренний двор Главного штаба: это выстроенный в натуральную величину и наполовину разрушенный, лишенный фасада жилой дом, среди останков которого, на едва уцелевших стенах квартир можно разглядеть подлинники Малевича, Филонова и Ольги Розановой (картины заимствованы из коллекции Русского музея).

Фото: РИА Новости

Фото предоставлено пресс-службой

Фото: Михаил Григорьев/Art1

Фото: РИА Новости

Фото предоставлено пресс-службой

Фото: Михаил Григорьев/Art1

Фото предоставлено пресс-службой

Я понимаю, отчего выставка в Главном штабе может вызывать недоумение: она слишком просторна. Любая из известных мне биеннале — Московская ли, Венецианская или Парижская (там, правда, триеннале, но не суть) — стремится поразить избыточностью, склоняет к греху арт-чревоугодничества, испытывает порог восприятия на прочность, перегружая визуальными образами. На петербургской много пустого пространства и воздуха; это ненасильственная, расслабленная выставка. Отчасти это связано с тем, что к минимуму сведено видео: в основном проекте всего около полудюжины видеоработ, включая архивные «песни-пляски» Владислава Мамышева-Монро и документации акций — «передвижных» проектов Жорди Коломера No?Future!, колесившего вдоль по Питеру на машине с соответствующей неоновой вывеской, и Франсиса Алиса «Лада Копейка» — подростком он вместе с братом пытался сбежать из родной Бельгии в Россию, тогда авантюра не удалась, сейчас получилось: 25 июня Алис на вожделенной «копейке» врезался в дерево во дворе Зимнего. Отчасти — с тем, что отобранные работы (среди них практически нет незначительных) не теснятся, им в Главном штабе вольготно: и Анри Матиссу, переехавшему на новое место жительства (он поменялся местами с живописью весьма воинственных дам, уже помянутой Марлен Дюма и Николь Айзенман), и Брюсу Науману — его «Картографированию мастерской» отдан зал, уютный видеосумрак которого служит местом отдыха для прогуливающихся парочек. Неожиданный вид на набережную Мойки открывается из игриво-зловещей «Красной комнаты» Жоэля Тёрлинкса, с агрессией и витальностью забавляется Отто Цитко, чья монументальная стенная роспись захватила еще два зала. А отдельной строкой стоит упомянуть самый, пожалуй, хрупкий и магический объект основного проекта – световую инсталляцию Вадима Фишкина «Скорый день», позволяющую провести целые сутки за 24 секунды. Это не новая работа, но в Петербурге она особенно уместна — тут такие чудеса случаются запросто, и время, обычно вязкое, медленное, может спрессовываться и исчезать.

Фото предоставлено пресс-службой

Фото: Михаил Григорьев/Art1

Фото: РИА Новости

Фото предоставлено пресс-службой

Еще интереснее квест, который приходится проделывать по залам Зимнего дворца и Нового Эрмитажа, где работы современных художников притаились среди «старого» искусства. Это путешествие напоминает вторжение Александра Сокурова, предпринятое в «Русском ковчеге»: стираются границы не между стилями и школами, но между веками; бродя с картой по залам, растворяешься не в музее-мегаполисе — в истории, а Эрмитаж превращается в сад расходящихся тропок. Работы, выставленные на «Манифесте», вступают с историческими декорациями во вполне себе интимные связи. Даже фортепианная аудиоинсталляция Сьюзен Филлипс «Круговорот реки» кажется материализовавшейся в парадную лестницу Нового Эрмитажа. Карла Блэк выбрала для своей белой инсталляции Двенадцатиколонный зал, который в результате скинул искусственные стены, годами заслонявшие окна (изначально построенный для императорской нумизматической коллекции, он был отдан экспозиции графики и изрядно «затемнен»). Тацуя Ниси буквально встроился в интерьер Эрмитажа, соорудив вокруг старинной люстры (она под сигнализацией и то ли воет, то ли плачет, если приблизиться к ней вплотную) дешевую советскую квартирку, с часами «Янтарь» и олимпийским мишкой на трюмо. Обнаженная Ева с полотна Герхарда Рихтера дополняет эрмитажный эротизм. А укрывшийся в «нежилом» районе почты «Уголовник» Павла Пепперштейна оказывается живительным и веселящим глотком после фирменных эрмитажных ужасов — проще всего дойти до Пепперштейна мимо «хорроров» с Пазырыкского кургана. В общем, не слушайте злопыхателей: манифесты и политики приходят и уходят, искусство же вечно. Даже если оно современное. О чем десятая «Манифеста» сообщает очень убедительно.

2. Биеннале молодого искусства

Эта московская международная выставка возникла в 2008-м как молодежная биеннале «Стой! Кто идет?», в 2012-м сменила концепцию, отказавшись от названия, но решив приглашать крупного международного куратора для создания «именных» основных проектов. В 2014-м таким стал Дэвид Эллиотт, придумавший выставку «Время мечтать». В названии — скрытая цитата из речи Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта», что не мешает ему звучать несколько легкомысленно, но речь, конечно, не о сладких грезах и выставочном аналоге молодежного ромкома: Эллиотт предлагает сконцентрироваться на «хронической нестабильности нашего времени и острой необходимости обретения молодым поколением мечты, надежды, возможности вложить силы в совершенствование мира». Он говорит об этаком союзе социальной активности, идеализма и искусства. Что, конечно, здорово, только выглядят герои этой биеннале достаточно насупленными и сердитыми людьми. Даже веселые, в общем-то, вопросы секса в исполнении многих художников наливаются тяжестью сексуальной озабоченности; такие баламуты, как китайская команда Double-Fly Art Center, издевающаяся над капитализмом и совриском в формате пародийной гей-оргии, редкость.

«Время мечтать» — антоним «Манифесты», не только потому, что на одной в участники легко записывают Пиранезе, а на другой возраст художников ограничен 35 годами. Выставка в Музее Москвы — как раз из тех биеннале, что я упомянул выше: на не самой большой площадке — двух этажах одного из корпусов Провиантских складов — искусство представлено в избытке; очень много видео, образы захлестывают и подчиняют. При этом самой резкой и щемящей работой оказывается скромный листок бумаги с машинописным текстом, буквально пара предложений, в которых некий Франсуа описывает, как поцелуй бойфренда во время экскурсии в Бухенвальд (лагерь смерти, где нечто подобное невозможно вообразить) вернул ему веру в человечество. Бойфренд и есть художник, Исаак Чун Вай, попросивший друга описать случившееся и превративший это описание в работу «Свидание с парнем в Бухенвальде», очень внятный пример нефальшивого гуманизма и искусства политического и идеалистического одновременно.

Именно интимный акцент на человечность роднит лучшие работы «мечтателей»: чуть более меланхоличное и чуть менее ироничное, чем обычно, видео Евгения Гранильщикова «Похороны Фуко». Запечатленный опять же на видео опыт арт-социальной активности камбоджийца Кхвай Самнанга, посыпавшего голову песком в тех городских пространствах, которым грозило уничтожение (и вроде как отстоявшего их). Инсталляцию Донны Онг «Лес отвечает», элегантно смешивающую профанное с сакральным, наивную анимированную живопись, изображающую девственные, еще не пережившие нашествие колонизаторов тропические леса, и объекты из пустых бутылок. Урбанистический сюр Анук Миладинович «Доступ». Или реалистический сюр Даниэля Джамо, написавшего Ангеле Меркель письмо от лица всех «румынов, не говорящих по-немецки». А на другом полюсе — молодежная (если не сказать молодецкая) монументальность: макабрическая живопись воронежца Кирилла Гаршина. Барочное видео Войтека Дорошука «Пир». Черный деревянный кривой «Пустой дом» двух нижегородцев, стрит-артиста Артема Филатова и автора проекта «Заброшенная деревня» Владимира Чернышева. Гротесково-величественный пластиковый барельеф краснодарцев из дуэта Recycle «Ключи от рая». Войдут ли эти авторы в царствие небесное, не нам судить, но на участие в «Манифестах» будущего имеют полное право.