Вадим Рутковский: Один — серый, другой — белый, два «Вишневых сада»
Ставить «Вишневый сад» — почти гиблое дело. Пьеса навязла как эстрадная песня. Впрочем, с современной драматургией все так глухо, что лучше уж лишний раз взяться за Чехова: тиражируют-то его до неприличия, а осмысленных постановок — сколько пальцев на руке. Понятно и отчего за «Вишневый сад» берутся именно сейчас: времена беспокойные, мнительной российской интеллигенцией то и дело овладевают панические настроения — последние дни настают, свободу отбирают, сад продан и вырублен под корень, жизнь прошла, словно и не жили, ничего не осталось, ничего. В прошлом году Лев Додин поставил старый текст свежо, остро, как настоящую новую драму (его спектакль, конечно же, попал в наш итоговый список лучшего за 2014-й), но и он не удержался от того, чтобы в финале пустить своих героев — уходящую натуру — под большевистский расстрел. Чем-то самим собой разумеющимся выглядят объяснительные строчки в программке театра им. Пушкина: «Владимир Мирзоев прочитал “Вишневый сад” как пьесу катастроф. Только рушатся в ней не высотные здания, не транспортные средства, а судьбы людей, родившихся на переломе двух эпох». В унисон звучит преамбула Игоря Яцко на сайте «Школы драматического искусства» — где про предсказанное Чеховым «погребение заживо» целого класса людей. Тем приятнее сюрприз, который преподнесла «Школа драматического искусства».
«Сдается мне, джентльмены, это была комедия»
Спектакль Игоря Яцко — одна из редких и вправду смешных инсценировок пьесы, не лишенная абсурда и клоунады комедия, точь-в-точь как написано у Чехова (вторая и последняя на моей памяти комедия «Вишневый сад» — великий спектакль Юрия Погребничко в театре «Около»). Текст не претерпел никаких изменений, но исполнен как замечательный гротеск и расцвечен гэгами, в нем изначально заложенными. Да, будет здесь и грозный, устрашающий шум прибывающего на станцию поезда, и неумолимый стук топоров, и пресловутый «звук лопнувшей страны» (музыкальный руководитель — Петр Айду), но общее ощущение от партитуры спектакля — озорство и радость. Он с самого начала, когда Лопахин (Кирилл Гребенщиков) с Дуняшей (Алиса Рыжова; в другом составе — Дарья Рублева) говорят будто мелодекламируют, звучит приподнято. В печальной судьбе сада сомневаться не приходится, но что ж с того? В театре, как в дионисийских играх, за смертью бога следует рождение бога; одна история заканчивается — другая только начинается. В финале потешный Фирс (Олег Охотниченко) выбирается из подполья, прямо под ноги зрителям амфитеатра, прихватив с собой старика-скрипача, как меховой зверь забирается зрительницам на колени и произносит свои легендарные слова, словно воркуя — слава богу, никакого «погребения заживо».
