Эллендея Проффер Тисли: Бродский страшно тосковал по Ленинграду

Не было бы Эллендеи и Карла Проффер и их издательства «Ардис» — не было бы у нас Бродского, Войновича, Саши Соколова и других. Приезд Эллендеи в Россию на презентацию собственной книги для многих стал праздником. Ксения Собчак оказала нам огромную помощь в организации этой встречи, отдав в наше полное распоряжение свой ресторан «Твербуль». Никаких светских блесток и беготни папарацци — в ожидании госпожи Проффер в полутемном зале «Твербуля» собрались и шептались Владимир Познер, Михаил Фридман, Леонид Ярмольник, Виктор Ерофеев, Кирилл Серебренников, Николай Картозия, Сергей Минаев, Татьяна Арно, Максим Виторган, Виктория Исакова и другие. За отдельным столом сидели друзья Эллендеи, которые тесно общались со всеми писателями, дебютировавшими в «Ардисе»: переводчик Виктор Голышев, который и перевел книгу «Бродский среди нас» на русский, журналист Маша Слоним, долгое время трудившаяся в штате «Ардиса», художник Борис Мессерер, оформивший легендарный самиздатовский альманах «Метрополь», и писатель Евгений Попов.

Фото: Юлия Майорова

«Ардис» с 2002 года не принадлежит Эллендее Проффер, о чем жалеют все, кто застал бурную деятельность крошечной компании, состоящей всего из шести человек, в нашей стране в семидесятых. Евгений Попов вспомнил, как это было: «В те годы обстановка в стране была такая: либо ты печатаешься у коммунистов со всеми вытекающими последствиями в виде очерков о БАМе и прочей ерунде, или ты печатаешься в так называемых антисоветских изданиях вроде “Граней”, за что тебя посадят. И вот, был придуман совершенно гениальный третий путь поверх барьеров — “Ардис”. Это издательство сыграло в моей жизни огромную роль. Во-первых, оно перевыпустило альманах “Метрополь”, из-за которого и меня, и Виктора Ерофеева исключили из Союза писателей, потом — альманах “Каталог”, который повлек обыск у меня и у Пригова, и мою первую книгу. Думаю, “Ардис” сыграл гораздо большую роль в развитии русской литературы, чем ярые антисоветские издательства. Я не разделяю левой идеи, в отличие от основателей этого издательства, но главное ведь не “левое-правое”, а чтобы люди были хорошие. Вот, благодаря им мы с вами сидим в “Твербуле”, а не в кочегарке какой-нибудь. Дело Эллендеи было великим».

Фото: Юлия Майорова

«Я видела, как это было изнутри, — поддержала его Маша Слоним, — это было подвижничество. Работали по ночам, а днем воспитывали деток. Карл умудрялся и в университете преподавать. Долги, кредиты в банках, волосы дыбом — но работа шла, издавали книгу за книгой. За работой в “Ардисе” прошло мое первое время за границей. Я оказалась в эмиграции и сразу же попала к Профферам. И они меня научили работать! Я вообще не умела, меня за три дня научили печатать вслепую и набирать страницы со страшным количеством опечаток. Я поняла, что такое настоящая работа, поняла, что я могу стоять на собственных ногах без подпорок в виде семьи и друзей, которые в Советском Союзе были у нас всех. Это был страх, ужас и восторг — оказаться один на один со своей жизнью. И это Бродский послал меня в “Ардис”, сам купил мне билет».

Эллендею представил гостям Николай Усков, семью которого связывает с Профферами давняя и нежная дружба. Он попросил ее рассказать о том, на что стоит обратить внимание при чтении книги «Бродский среди нас». «Эта книга — новый, американский, нетипичный взгляд на Бродского, — ответила Эллендея. — Возможно, мы с Карлом смогли заметить такие качества Иосифа, которые, будучи не очень яркими в России, раскрылись в эмиграции. В России к Бродскому относятся как к богу, а для меня он был обычный человек с большим талантом, поэтому в мемуарах много настоящей любви. Когда я начинала эту работу, я сказала Иосифу: “Мы хотим знать все о Пушкине, любой факт из его жизни — разве ты думаешь, что о тебе никому не будет интересно узнать?” Он же не хотел, чтобы обсуждали его жизнь, дескать, пусть лучше говорят только о творчестве. И был неправ. Потому что вокруг его персоны скопилось множество мифов и легенд, от которых меня, честно говоря, просто тошнило. Потому что на самом деле этот человек был намного более интересным, чем все легенды о нем».

Фото: Юлия Майорова

Профферы познакомились с Бродским в 1969 году по рекомендации Надежды Мандельштам. В тот момент он уже был известен на Западе, но не благодаря стихам, а из-за гонений. Карл и Эллендея не имели представления о его творчестве до личного знакомства и попали в его дом только потому, что вдова Мандельштама настоятельно рекомендовала им это сделать. Они не посмели ослушаться. Когда они поняли, кто такой Бродский, они активно начали устраивать его жизнь на Западе и помогли сделать первые важные шаги: поселили в своем доме, Карл Проффер добился для него места «приглашенного поэта» при Мичиганском университете. Однако, как рассказала Эллендея, дружба поэта с Профферами на всем ее протяжении была непростой: «После смерти Карла я захотела включить в мемуары заметки, которые он написал, пока умирал — ему делали радикальную химиотерапию, и он писал, буквально лежа на хирургическом столе. Несмотря на то что Карл описывал нашу огромную любовь к Бродскому как к человеку, а не только как к поэту, в его записках были и негативные оценки, особенно того, как Бродский создавал собственный миф, слишком щепетильно выбирал, кому и что надо рассказывать для поддержания этого мифа. Когда я прислала Бродскому копию заметок Карла, он был поражен тем, как человек, настолько его любивший, мог быть таким объективным. Иосиф был ранимым. Он был уверен, что он мог контролировать создание своей истории. Он грозил мне судом в том случае, если записи Карла увидят свет, и даже в своем завещании написал о том, что не нужно писать его биографий. После прочтения этого текста между нами случился скандал и мы не разговаривали с месяц — это было очень в духе Бродского, и было решено, что книга при жизни Иосифа издана не будет. Я не была разочарована в нем после этой истории. Разочарование было, пожалуй, только тогда, когда он говорил, что афроамериканцы — нелояльные государству граждане Америки. Просто он был настолько антисоветским, что ненавидел все левое движение».

Фото: Юлия Майорова

Николай Усков попросил Эллендею раскрыть секрет: как молодая семья, придерживающаяся левых взглядов, по приезде в Россию смогла найти общий язык со столькими писателями, которые были антисоветскими до мозга костей, настоящими империалистами. Эллендея рассказала, что с Бродским им, судя по всему, просто повезло, но с некоторыми людьми они все же разошлись на почве политики: «У американцев принято быстро сходиться после ссор и продолжать нормально общаться. Ты ведь не можешь быть согласен с человеком абсолютно во всем, разница во взглядах не означает конец дружбы. У Иосифа к этому было совершенно другое отношение, тем не менее для нас он сделал исключение, и я даже не знаю почему. Он “простил” нам наше неприятие войны во Вьетнаме. Но из-за нее мы потеряли контакт с великим переводчиком английской прозы и поэзии Андреем Сергеевым, который из-за разницы взглядов на войну так сильно поссорился с нами, что мы прекратили общаться».

Ирина Хакамада поинтересовалась, была ли у поэта ностальгия или это чувство было выжжено политическим режимом. «Это гламурное слово “ностальгия” надо выбросить из русского языка, — ответила Эллендея. — У Иосифа была жуткая тоска, он серьезно страдал из-за того, что не увидит больше ни Ленинград, ни своих родителей, ни детей. Почему он так любил Венецию? Из-за Ленинграда». Борис Мессерер рассказал свою историю про ностальгию Бродского: «Мы с Беллой Ахмадулиной были у Иосифа в Нью-Йорке в 1977 году. Не успели мы переступить порог его квартиры на Мортон-стрит, как он решил посадить нас в автомобиль и повез куда-то с большими водительскими прегрешениями — благо тогда на дорогах не было камер. И вот, он привозит нас на грязное-грязное побережье, отовсюду сваи торчат, вдалеке виден Нью-Джерси. Сначала мы удивились, зачем же он нас сюда приволок. Но потом, постояв с минуту, в один голос воскликнули: “Да это же Петербург!”»

По просьбе Ксении Собчак госпожа Проффер вспомнила историю про джинсы Бродского, которая, как оказалось, кого-то задевает за живое: «В свой позапрошлый приезд в Петербург я давала интервью на радио — говорили о Бродском, и во всех вопросах слушателей, которые звонили в прямой эфир, были какие-то враждебные оттенки. И среди них один с угрожающей интонацией, словно это был допрос, поинтересовался, правда или нет, что Набоков купил джинсы для Бродского. Разумеется, он не покупал — он просто знал, что мы с Карлом едем в Россию, и дал нам денег, чтобы мы привезли от него какие-то гостинцы и Бродскому, и Надежде Мандельштам, сказал: “Купите для этих людей то, что надо”. Разумеется, джинсы — это всегда было то, что надо!»

Напоследок Николай Картозия захотел узнать о том, как Бродский относился к диссидентам. «Относился известно как — плохо, — ответила Эллендея, которая довольно подробно описала в своей книге позицию поэта, касающуюся диссидентов. — С теми из них, кто гостил у нас, он был ласковым и милым, однако ему не нравилось, что диссиденты привлекали внимание к своим персонам, притом что страдало от режима очень много людей. Он презирал их».

Гости продолжили перешептываться за вином и листать свежую книгу, атмосфера как будто не изменилась, но беседа с Эллендеей и другими друзьями поэта произвела удивительный эффект: Бродский как будто появился в «Твербуле», среди нас.

Эллендея Проффер Тисли: Бродский среди нас. Отрывок из книги