Теодор Курентзис дирижировал премьерой оперы в постановке Дмитрия Чернякова
Долгожданная опера Альбана Берга «Воццек» в интерпретации режиссера Дмитрия Чернякова превратилась в острую социальную драму
-
- Фото: Сергей Киселев/Коммерсантъ
На входе в здание Новой сцены Большого театра можно было встретить Павла Лунгина, Владимира Сорокина, Михаила Каменского, Эдуарда Боякова и много еще кого. Занавес на сцене был открыт, на ней возвышалась трехэтажная конструкция, напоминающая срез многоквартирного дома. Всего двенадцать комнат, по четыре на каждом уровне, — это, как объяснил на встрече перед премьерой Леонид Десятников, соответствует двенадцатитоновой композиции партитуры.
Дмитрий Черняков перенес действие пьесы из военного городка в современный город, обобщенный до многоэтажного дома и кафе, где происходят массовые сцены. У каждого персонажа в доме своя комната. С помощью специального приспособления приоткрывалась то одна, то другая, пока прочие оставались закрытыми черным занавесом. Опера исполняется на немецком, поэтому для публики на черную поверхность занавеса проецировалось краткое содержание сюжета каждой из картин и субтитры.
Сюжет пьесы Георга Бюхнера, которая легла в основу оперы, в переработке Дмитрия Чернякова обрел новый смысл. Семья Воццека и Мари выглядит до боли современной: приходящий отец, несчастная мать («Мари несчастна» — эта ремарка появлялась не раз) — и равнодушное ко всему общество.
Пожалуй, впервые на российской оперной сцене общество предстает как феномен, при этом образы персонажей очень конкретны.
Михаил Каменский считает, что «Воццек» — опера для молодых:
По замыслу Чернякова, финал зеркально отражает начало. Опера заканчивается так же, как и начиналась: снова многоэтажная декорация, в комнатах — персонажи и массовка, и в каждой — ребенок. Разница лишь в том, что Мари мертва, Воццек разговаривает с ее трупом. Но ее смерть ничего не меняет. В комнату вбегает сын Мари и Воццека, хватает джойстик от приставки и начинает играть в видеогонки.
На выходе из зала своими впечатлениями от работы Теодора Курентзиса поделился Эдуард Бояков:
Курентзису аплодировали изо всех сил. Большую овацию устроили, пожалуй, только Георгу Ниглю, исполнителю партии Воццека, который настолько убедительно изображал безумие, что зрители в бельэтаже машинально вскакивали с мест.
Мария Семендяева, Мария Кушнир
Победили
Вышел вчера с премьеры, и прямо ночью захотел обратно – по-новой. Они сначала разозлили, а потом заставили разговаривать с собой до четырех ночи. Как Воццек, в последней сцене…
Я не думаю, что после вчерашней премьеры у кого-то повернется язык говорить про то, что Курентзис шарлатан и позер, а Черняков -- гопник от режиссуры. Этот спектакль со счетов Большого не спишешь! А ругать их даже может и полезно, но вот с говном мешать уже не получится…
Теодор не просто подирижировал этой зубодробильной, но такой важной партитурой. Он поменял мозг у оркестра (а это без сомнения живой организм), как меняют мозг у компьютера, заставив его думать с другой скоростью и масштабом. И пусть не все получилось, но то, что получилось -- удивительно. Он играл Берга очень по-своему. Не доказывал кому-то, что умеет не хуже западных, но пропустив через кишки, сердце и голову.
Берг от Курентзиса вышел не родоначальником всех ритмов громов и молний в сочинениях ХХ века, а этаким изысканным венцем, наследником и современником Шрекера, Корнгольда и Цемлински и Рихарда Штрауса.
Митя, как всегда начал намеренно злить публику, послав к чертям всю историю бедного маленького человека, который сходит с ума от унижений и беспомощности. Перед каждой сценой патетические, через точку телеграфным, объяснения следующей сцены. Бесит. Бетонные ячейки с этаким оперным евроремонтом – бесят. Черняковская злобная отстраненность и нескрываемое отвращение к тому среднему классу, который собственно и сидит в зале – бесит. А потом вдруг не бесит…
Клерку -- Воццеку из "одинаковой" бетонной конуры, а также его жене, и его соседям для того, чтобы получить хотя бы иллюзорную возможность общения нужно в кого-то переодеться. Иначе никто и никого, и ни в кого…
Как точно выразился, кажется, Вася Бархатов: "У Чернякова чувства героев как будто погружены в морозильную камеру, но он, тем не менее, выигрывает". Еще вероятно никто не пытался этот шедевр оставить без его главного козыря -- экспрессионистских страстей в клочья, но при этом остаться убедительным. После спектакля кажется, что Берг про эту самую глухоту и невозможность общения и написал свою оперу, а все остальное -- лишь краски времени...
Не хочу шептать "убил бухгалтер" на ухо тем, кто еще может посмотреть это кино до конца. Прямо-таки кино! Из разных углов зрителю машут Кар-Вай и Триер, а постер, где на лестничной клетке мальчик-зайчик (в недоброй заячьей маске) и девочка в цветастом платье вполне мог бы быть кадром из фильма Линча…
Бегу смотреть второй состав. А потом может еще раз… еще шесть спектаклей, в одном из последних заявлена очень любопытная наша Елена Жидкова. А потом весной.
Эту реплику поддерживают: