«Кайф не в том, чтобы попасть, а в том, чтобы промахнуться». Валдис Пельш и Александр Абрамов о фильме «Ген высоты — 2. Гора всех гор»
В конце прошлого фильма «Ген высоты, или Как пройти на Эверест» вы заявили, что расшифровать «ген высоты» съемочной группе так и не удалось. В продолжении фильма вы ставили перед собой такую задачу?
Нет. В начале «Гена высоты» мы сказали, что обязательно расскажем, зачем эти люди, презрев опасности, забыв о своих семьях, обязанностях, долге и прочем, идут на вершину горы, зная, что они могут не вернуться. И в конце я честно сказал, что мы не знаем. Наш фильм закончен, но у нас нет ответа, зачем это происходит.
С К2 мы уже не пытались ответить на этот вопрос, а просто хотели вместе с нашими героями пройти самую сложную гору, самый сложный путь, который выпадает альпинистам, потому что К2 считается венцом альпинистской карьеры. У нас собралась уникальная компания. Мы не нашли финансирования, но, когда узнали состав экспедиции, просто приняли решение, что снимаем за свои деньги.
С новым фильмом вы еще глубже погрузились в тему альпинизма, хотя снимали кино для широкой аудитории. Вы тоже «заболели» горами?
Горами мы не «заболели», но мы больны другой, как мне кажется, гораздо более интересной и более «охватной» болезнью: мы любим рассказывать истории. И вот по прошествии шести лет появилась возможность снять кино — не менее интересное, еще более сложное, более ответственное. И более рискованное. Потому что вероятность возвращения группы без материала была больше, чем на Эвересте.
В первый раз, в 2015 году, на Эвересте мы попали в непальское землетрясение, и экспедиция вернулась без фильма, его пришлось доснимать в 2016 году. Но такие землетрясения бывают раз в 80 лет. А К2 — это гора, которая постоянно ставит восходителей и в данном случае съемочную группу перед такой лотереей. Это такая русская рулетка, где шансов у вас процентов 50, не больше. И был момент, когда у меня и у всей съемочной группы было четкое ощущение: «Нет, не в этом году».
Из-за погоды?
Погода, снегопад, лавины. И очень плохой прогноз. За пять-семь дней до штурма ощущение было, что все, надо готовиться к тому, что мы возвращаемся и фильма не будет. Значит, будем пытаться найти финансирование. А на К2 сложнее найти финансирование, чем на Эверест. Ряд потенциальных спонсоров нам честно сказали: «Дорогие друзья, на Эвересте у вас соотношение походов к летальным исходам было 13 к 1, а здесь это каждый четвертый случай. Мы не будем финансировать этот фильм, чтобы не ассоциироваться с возможной гибелью участников экспедиции».
То есть вы не нашли финансирования?
Мы частично его нашли. Помог наш старый добрый друг, который еще на Эверест нам давал денег. Это уже традиция, мы в конце пишем: «Спасибо такому-то за то, что денег дал, а в горы не пошел». И вот он сказал: «Я опять дам денег. А вы можете мне опять сказать спасибо за то, что денег дал, а в горы не пошел».
Можете озвучить примерную стоимость таких съемок?
Приблизительно 700 000 долларов. Были компании, которые предоставляли нам технику, другие в имиджевом плане нас поддержали, но все равно как-то так. И конечно, была мощнейшая поддержка «Клуба 7 вершин», потому что они взяли на себя все обязательства по пребыванию экспедиции в Каракоруме, и это достаточно серьезные вложения. Но для «Клуба 7 вершин», я думаю, это тоже вернется сторицей, потому что после фильма «Ген высоты, или Как пройти на Эверест» они стали самой известной альпинистской компанией в нашей стране. В первую очередь, когда люди задумываются о том, чтобы идти в горы, они думают о «Семи вершинах».
И надо отдать должное «Семи вершинам» и лично Александру Абрамову — они тоже рисковали. Для них это была серьезная финансовая нагрузка, потому что приблизительная стоимость выхода, одного места в экспедиции, составляла 80–85 тысяч долларов. Для нас дешевле, но это потому, что мы съемочная группа.
Драматургический вопрос: если бы не было хеппи-энда, фильм бы вышел?
Если бы мы не дошли до вершины, фильм бы не вышел. Но мы рассматривали вероятность восхождения даже альпиниста из всей группы. Даже одного из операторов. Оба наших оператора — и Володя Бродяга, и Луис Лопес — были самыми опытными членами экспедиции, потому что они уже были на вершине К2. Мы пытались минимизировать риски, поскольку членами экспедиции мы не рискуем, они сами идут, а вот операторов мы нанимаем и несем за них ответственность. Поэтому мы пригласили двух операторов, которые уже совершали восхождения и знали эту гору.
Как взаимодействовали операторы и восходители?
Операторы шли с двумя группами и работали по самостоятельному графику: сами решали, когда уйти вперед, чтобы дождаться группы и снять ее подход, снять прохождение мимо или когда идти за группой, чтобы снять, допустим, великолепные кадры наших восходительниц, сестер Кати и Маши. Их красивые попы — это тоже операторская находка, когда оператор по вертикальной стенке следовал за ними и показывал нам, насколько это тяжело. Плюс камеры были у некоторых участников экспедиции. Например, Саша Абрамов попробовал себя блогером и снял замечательные кадры. Катя и Маша тоже сняли замечательные кадры, спасибо им огромное. Не все альпинисты брали на себя этот труд, потому что это действительно очень тяжело.
Но то, что они дополнили фильм своими съемками, — это факт. Более того, они оказались в немножечко более выигрышной ситуации, потому что их восхождения более подробно показаны благодаря тому, что они пошли на этот труд. Так вот, заканчивая историю, если бы хотя бы один оператор поднялся на вершину К2, то фильм был бы. Если бы никто из группы не поднялся, то мы бы вернулись.
Герои экспедиции менялись по мере восхождения? Возможно, становились более раздражительными? Все-таки первый «Ген высоты» — это реалити.
Новый фильм — это тоже реалити. И мы не знали, кто станет самыми востребованными его героями, до момента первых акклиматизационных выходов. И после первого же конфликта «белок», как прозвали близняшек Катю и Машу за их фантастическую скорость на горе, мы поняли: «Вот это да, это картинка». И мы уже знаем, кого зритель в первую очередь полюбит и выделит для себя.
Нам говорили: «Вы знаете, может быть, чуть меньше скандальности?» Мы отвечаем: «Наоборот, дорогие друзья». Но мы ничего не разжигали. Мы поэтому идем с любителями, потому что профессионалы терпят. Они сидят в палатках и терпят. А нам нужны эмоции, нужны слезы, нужна ругань и доказательство собственной правоты, неприятие другой точки зрения — что и происходило.
У вас не возникало ощущения, что альпинисты-любители воспринимают это восхождение как туристическую поездку и не понимают, что каждая гора может стать последней?
Это великий спор, поединок брони и снаряда. Профессионалы говорят: «То, что вы показываете, — это профанация. Это не альпинизм, это тепличные условия». Без сомнения, условия экспедиции «Клуба 7 вершин» гораздо более комфортные, нежели чем в классической профессиональной однопалаточной или двухпалаточной экспедиции на какой-то серьезный восьмитысячник. Но там и люди другие.
Я не буду, наверное, снимать восхождение профессиональных групп альпинистов, потому что там не будет ничего. Там будет так: они терпят, они идут, они терпят. И иногда, повернувшись камеру, говорят: «Здесь вам не равнины, здесь климат иной». Мне интереснее наблюдать за индивидуальными эмоциями. И на К2 все сошлось. У нас были профессионалы — Сережа Богомолов, Дима Москалев, которые шли, и нам было интересно за ними наблюдать, потому что за ними стояли их истории. И были альпинисты-любители, которые шли со своей жизнью, со своими эмоциями. В результате получился такой классный микс.
У меня было это ощущение, и для фильма как раз было очень полезно это показать. Если бы это была команда профессиональных альпинистов, действительно, это был бы совсем другой фильм. Там бы было: «Ну, че? Как сходили? — Все норм, все нормально». Это люди, которые прожили длинную альпинистскую жизнь. Они уже привыкли ко всему и привыкли терпеть. В альпинизме, даже если тебе не нравится твой напарник, ты до конца экспедиции будешь молчать. Потом ты никогда с ним, может, больше не встретишься, но проявлять свои эмоции ты не будешь, потому что вы все на подводной лодке. А в коммерческом альпинизме нет этого понимания.
Раньше еще оставались советские альпинисты, которые платили просто за то, что им организовывали восхождение. А сейчас это в какой-то степени стало аттракционом. Если сегодня человек платит, допустим, за восхождение на Эльбрус, он уже ощущает себя на вершине Эльбруса. Более того, он платит за то, чтобы туда взойти, получить медаль и этим всю жизнь гордиться. И он очень сильно удивляется, когда вдруг из-за погоды, его собственного самочувствия или других проблем он не поднимается.
Для многих ребят, которые не взошли первый раз (я это видел не раз в своих поездках), это страшный шок. Они пытаются разобраться, кто виноват: гид, организация или он сам. Конечно, не хочется верить, что ты сам виноват, поэтому сразу начинаешь искать, что там не так было вокруг тебя. И естественно, люди находят виноватого, говорят: «Это Абрамов, которому я кучу денег отвалил, а он мне не осуществил мечту». Для людей это примерно как если бы ты купил билетик на Эйфелеву башню, а тебя туда не подняли. Сказали: «Знаете, вы физически не готовы. И лифт сегодня сломан, так что, извините, вы не подниметесь. И билетик мы вам не вернем».
Для таких случаев в парашютном спорте и в дайвинге есть очень простая штука, называется «отказ от претензий». Ты сам лично подписываешь этот лист, где написано: «В случае моей гибели по причинам, не зависящим от организаторов, не имею никаких претензий». А причины могут быть какие угодно: погода, лавина, твое физическое состояние.
Вопрос к Александру: можешь составить психологический портрет такого человека? Вот кто эти люди, которые идут в горы?
Это абсолютно ненормальные люди, но тем не менее таких становится все больше и больше. Мы еще говорили, что альпинизм — это мазохизм. То есть люди хотят сами себя испытать. И для них это превращается в такую практику: «Если я себя испытал в чем-то маленьком, нужно испытать себя в чем-то большом». А потом нужно испытать себя уже в самом большом — на Эвересте, на К2. То есть на самом деле альпинисты постоянно ищут грань между жизнью и смертью. И всегда, знаете, как в анекдоте: «Кайф не в том, чтобы попасть, а в том, чтобы промахнуться». Чтобы успеть увильнуть в последний момент. И фильм, который мы сняли, именно об этом.
Саша выдал уже очень много великолепных сентенций, еще с первого фильма, когда он сказал, что идти на вершину Эвереста можно только в том случае, если факт покорения горы важнее факта собственной жизни. А на К2 он выдал еще одну прекрасную сентенцию — может быть, она и не его, но сказано было к месту: «Альпинизм — это лучший способ перезимовать лето».
Мне кажется, что многие участники так серьезно не настраивались. Те же «белки» явно не готовы были к тому, что что-то может пойти не так.
В этом и прелесть фильма. На первом публичном показе я надеялся, что какие-то места покажутся смешными. И из того, что мне казалось смешным, все сработало: люди смеялись, я слышал этот смех. И точно так же я видел, как люди плакали на истории Димы Москалева, на прощании с горой Сережи Богомолова, когда он просил прощения у зрителей и говорил: «Ребята, простите, я все». И точно так же было со смертью портера, которая произошла у нас в экспедиции. В этом и прелесть этого кино: оно получилось совершенно другим, непохожим на первый фильм. Более профессиональным, более разносторонним, более драматургически выверенным.
Новый фильм не сузил аудиторию?
Нет. На самом деле первоначальный вариант фильма шел три часа. Для профессиональной аудитории эти три часа выглядели, наверное, более правильно, более подробно. Час мы вырезали. В дикой ругани с режиссером, я просто говорил: «Вырезай».
Я тоже слышал отзывы ребят: «Ой, как-то уже все и закончилось». Потому что для альпинистов удовольствие — еще раз посмотреть на К2, еще раз насладиться этими гребнями. Они это чувствуют, через себя пропускают. Я думаю, что обычному зрителю будет более интересен все-таки более динамичный вариант.
Потому что настолько крутая гора. Я сказал: «Ребята, мы не можем перекормить зрителя перед штурмом. Штурм зритель должен смотреть с открытым ртом». Был единственный совет, к которому мы прислушались, его первой высказала моя старшая дочь. Она сказала: «Папа, вы очень легко показали восхождение. Раз-раз-раз — и мы на вершине». И мы дали обратный отсчет: «55 метров до вершины», «45 метров до вершины», «30 метров до вершины» и так далее.
То есть мы все время балансируем между желанием показать все, что мы сняли, и желанием сделать кино, которое будет интересно максимально массовому зрителю.
