Гнилая ниточка. Как одна «абсолютно счастливая женщина» справлялась с алкогольной зависимостью в семье
Алевтина Кондратьевна всю жизнь боролась с пьянством в семье, в одиночку финансово тащила мужа и ребенка в трудный период и не опускала руки. Теперь пристрастие к алкоголю появилось у ее внука Славика — героиня намерена помочь и ему. В семейной истории разбиралась Катерина Мурашова
Ко мне на прием пришла пожилая женщина, которую сразу захотелось обозначить словом «старушка». С ясными глазами, аккуратно, чисто одетая, с самодельной, но явно привычной укладкой на жиденьких волосиках. Однако без малейшего следа женственности и красоты.
Поздоровалась, присела, сложила на коленях морщинистые, с короткими чистыми ногтями, но явно привыкшие к работе руки.
— Внучок, Славик, у меня вот регулярно попивать начал. А нехорошо ведь это в таком-то возрасте.
— Сколько лет Славику? — спросила я, отметив нестандартное для речи современного человека слово «попивать». Что-то оно в ситуации значило, не забыть бы потом выяснить что именно.
— Восемнадцать вот будет.
— Да уж. Вы живете вместе? — я спрашивала, чтобы узнать, может ли бабушка хоть на что-нибудь в жизни внука влиять, хотя для себя уже почти решила: не может, кто будет бабушку в семнадцать-то лет слушать?
— Нет. Он с матерью, с невесткой моей живет.
— А ваш сын? (Наверное, умер, — почему-то подумала я. — Вполне возможно, что не без участия алкоголизма. Вот она теперь о внуке и беспокоится. Понятно почему.)
— А сын — он со мной. Мне-то соседка посоветовала к вам записаться — была она у вас с дочкой, им очень помогло, ругаться стали меж собой куда меньше. Вот она мне и говорит: сходи ты туда, Кондратьевна, насчет своего Славика, вдруг скажут тебе чего дельное и удастся ниточку-то гнилую разорвать…
«Гнилая ниточка!» — теперь я ухватила словосочетание, сказанное дружественной, видимо, близко осведомленной о делах семьи соседкой, и поняла, что дело тут, кажется, не только в Славике.
— Расскажите мне про свою жизнь, — попросила я.
— Что ж тут рассказывать, оно, в общем-то, просто все. Я, можно сказать, из простой семьи. Мать на заводе работала, добрая, хорошая женщина, с деревенскими корнями, на руку и слово тяжелая могла быть, но в основном за дело. С отцом они из-за водки все время воевали, он мастером на заводе работал, голова светлая у него была, если б не пьянство, мог бы и дальше пойти… Ну вот у него нрав был крутой, особенно как выпьет больше своей нормы. Матери многие товарки говорили: выгони ты его к чертям собачьим и живи с детьми спокойно. А она им всегда отвечала: он мой муж и отец моих детей, здесь его дом и здесь я, его жена. Любили они друг друга всегда, так я сейчас думаю, хотя ни слова о любви ни разу промеж них и не слыхать было. Но мы с братом, пока росли, всегда обоих родителей уважали, да и между собой жили дружно: внутри, может, когда и дрались, а снаружи — каждый друг за дружку горой. Сама я замуж вышла счастливо, по большой любви. Чего он во мне нашел, я не знаю, Алексей никогда мне о том не говорил, а я так просто влюбилась в него без памяти: красавец он в молодости был, черный, статный, глаз горит, пальцы, помню, такие сухие, нервные были. А ко всему прочему еще и умница, инженерные свои дела на пять с плюсом разбирал, а потом уж доцентом в институте работал.
— А вы кем работали? Какое у вас образование?
— Техникум легкой промышленности у меня. И работала, в общем-то, по специальности. В перестройку в торговлю ушла, у мужа-то, сами небось помните, инженерная работа-то тогда разом вся схлопнулась…
— То есть в перестройку семью кормили вы?
— Не без того, — женщина довольно улыбнулась воспоминаниям. — Но вот тогда-то мой Леша и начал пить горькую. Пить он, сразу видно было, не умел. И допивался, надо сказать, просто до зеленых чертей. Гонял и их, и меня. А я-то с маленьким ребенком…
— Страшно было?
— Может, оно кому и страшно показалось бы, — усмехнулась Алевтина Кондратьевна. — А я-то с детства привычная, поэтому руки не опускала, боролась как умела, тогда как раз все эти новомодные штуки появились: кодирование, подшивание, мы с ним все это прошли…
— Помогло оно?
— Помогало на время, а потом опять… Но я не сдавалась, а потом уж дело ему помогло, нашел он хорошую работу в институте, а там пьяным и даже подшофе не придешь — вот все и выправилось понемногу. Там его тоже поддерживали, из своей выгоды тоже: уж больно хорошо он до студентов всю эту математику доносил…
— То есть ваша семейная жизнь наладилась?
— А вот и нет, — старушка мне лукаво подмигнула. Или показалось? — Как только все у него наладилось, тут мой Алешенька от нас с сыном Кирюшей и съехал.
— У него появилась другая женщина?
— Удивительно, но — нет. Стал он жить один — работал и восемь разных газет выписывал. Каждый день их все читал и вырезки какие-то делал, наклеивал их в альбомы по темам…
(Длительный период бурного пьянства не разрушил изначально сильный интеллект целиком, — подумала я. — Но какие-то стойкие когнитивные нарушения явно сформировались.)
— Вам было обидно? Вы фактически в одиночку финансово тащили семью в трудный период, боролись с пьянством мужа, а когда вроде все стало хорошо…
— Да не помню уже о том теперь… Он же, хоть и ушел, с Кирой всегда хорошо общался, мне деньги давал как часы… Когда Кира вырос, машину ему свою отдал. Может, я специально забыла? Мы же с ним потом опять…
— Вы с Алексеем снова, еще раз, стали жить одной семьей? Когда?
— Это уж много позже. Сначала я много лет с Игорьком жила…
— Вы второй раз вышли замуж?
— Нет, Игорек — это мой брат, младший. Его жена из дому выгнала, ну — куда же ему? А мы же с ним родные люди, да и квартира эта нам с Кирой от родителей осталась. Вот он ко мне и пришел. И остался уж до конца.
Я помотала головой, собираясь с мыслями.
— Почему Игорька выгнала жена? (Я должна была спросить, хотя фактически уже знала ответ на этот вопрос.) До какого конца он жил с вами?
— Да пил Игорек-то у нас, увы. В школе еще начал, с друзьями, потом в институте продолжил — студенческие всякие такие дела, вечеринки, мы ему говорили, а он нам: да как же без этого? Чего тогда вообще там делать? Ну и вот. Нет, вы не подумайте, он работал почти все время, машина у него была, он ее водил, дом потом купил в Псковской области… Но — пил… Я ж не могла его бросить, правда? Через пьянство в конце концов и умер, печень у него отказала.
— Кира в это время где был?
— Кира в это время первый раз женился и жил с женой отдельно. А мы, значит, с братом вдвоем. Я за ним в конце и ухаживала, конечно. Кира, если надо, приезжал, мне помогал, он дядю всегда жалел, а Игорь его любил как своего. Игорь — он, пожалуй, вообще самый добрый из нас всех был. Вот никогда, даже пьяный в хламину, голоса не повысит, все вежливо так… спасибо… пожалуйста…
— А когда вы снова воссоединились с Алексеем?
— А это уж много, много позже, когда он адрес свой стал забывать. Мне раз соседка его позвонила: «Алевтина Кондратьевна, Алексей уж три часа кряду стоит у меня под окнами во дворе и, кажется, не знает, куда ему идти. Я к нему спускалась, он мне сказал: отстаньте от меня, я сам знаю, что мне делать! Но там сейчас дождь идет, а он — в пиджаке…» Я, конечно, мигом на такси поехала, он мне как ребенок обрадовался, я его домой отвела и сразу — в ванну, чтоб согрелся. Потом мы с Кирой все обсудили и решили, что надо его оттуда забирать, сам он уже жить не может. А у меня как раз Игорек умер и комната свободная… Ну а как? В интернат его отдавать? Но он же не одинокий, жена у него есть и сын. Шесть лет без малого Леша еще со мной прожил, я его каждый день гулять водила, и кушал он хорошо, я ему кнедлики готовила, он их всегда, еще с молодости любил. Киру и меня долго помнил, а вот Славика уже нет, каждый раз, как тот придет, спрашивал: кто этот мальчик?
— Почему Кира живет с вами, а не со своей семьей?
— Почему, почему… Будто сами уже не догадались! — Алевтина Кондратьевна обиженно поджала губы, как будто я нарушила правила какой-то игры. — Жена его выгнала, сказала, что не хочет с пьяницей жить. А он, между прочим, как и отец его, кандидат технических наук! И деньги им всегда давал и дает. И на дачу возит, и все, как позовут, так бежит и делает.
— И как вы с Кирой живете? Дружно?
— Да в общем-то да. Я ему супчики настоящие варю. Он всегда супы любил, а невестка-то по-современному все — полуфабрикаты эти или вовсе готовое, покидал туда-сюда, вот и еда. С выпивкой его тоже борюсь, конечно, но это уж с переменным успехом, когда найду заначку, когда нет. Хитрый он у меня… Только вы не подумайте, что это я жалуюсь! Вовсе нет! Кира у меня прекрасный человек, а я, если подумать, так ведь очень счастливая же женщина! Вот смотрю на других, хоть бы и сверстниц своих, и понимаю. Я никогда не была одна, всегда кому-то нужна, всегда мне есть о ком заботиться… Славика бы вот только от водки этой как-нибудь отвратить… Он ведь у нас раньше-то в математической школе учился, сам туда поступил, а потом, после восьмого класса, съехал и вот…
«Да уж, проблема, — подумала я. — Позаботиться о Славике Алевтина Кондратьевна просто по возрасту уже не успеет…»
— Я готова поговорить со Славиком, — сказала я. — Запишите его…
— Так, а он как раз тут, в коридоре сидит! — обрадовалась старушка.
***
Рассказ Алевтины Кондратьевны, не скрою, произвел на меня сильное впечатление. Но сразу разговаривать на его основе со Славиком я была не готова. Мне нужно было выстроить и обточить уже свой собственный рассказ так, чтобы он имел максимальное суггестивное воздействие.
— У тебя есть девушка? — спросила я у Славика.
— Есть.
— Это серьезные отношения?
— Да, вполне, мы, когда учиться закончим и работу найдем, собираемся пожениться.
— Тогда в следующий раз приходи вместе со своей девушкой.
— Да? Прикольно. Спасибо, приду. Она один раз тоже к психологу с мамой ходила, ей понравилось, там надо было рисовать и всякие тесты были.
— Тестов не будет, — сказала я.
***
Славик и его девушка были похожи между собой. Они сидели рядом и часто дотрагивались до рук друг друга. Славик, я обратила на это внимание, унаследовал пальцы деда — сухие, тонкие, постоянно шевелящиеся.
— Алкогольдегидрогеназа и ацетальдегиддегидрогеназа, — сказала я.
— Что?! — одинаково вскинули головы молодые люди.
— Это ферменты. Первый окисляет этанол и превращает его в токсичный для организма ацетальдегид. Второй расщепляет уже ацетальдегид до уксусной кислоты и воды. Первый у тебя, Славик, скорее всего, работает плохо.
— Почему? — спросил Славик.
— И что это значит? — спросила девушка.
— Это значит, что когда ты выпьешь, у твоего организма нет или почти нет здоровой реакции: в организм поступил яд, надо немедленно тошниться, плохо себя чувствовать и вообще бежать отсюда подальше. Есть только приятное опьянение. Так?
— Так, — кивнул Славик. — Я от выпивки редко блюю, и вообще устойчивый. А почему так?
— Четвертое поколение алкоголиков, — пожала плечами я. — Защитный механизм сломан. Так что тебе спиться — не фиг делать. Если не уже.
— А как же… — девушка выглядела растерянной.
— Как ты сама относишься к тому, что твой Славик время от времени напивается?
— Ну, у нас же в компании не он один пьет… И он действительно не так противно, как другие…
— Теперь ты знаешь, почему это так, — отрезала я. — Знаешь и никогда не сможешь забыть, что у тех, других — более здоровая реакция.
Славик выглядел задумчивым.
На мой взгляд они были готовы.
— А теперь я расскажу вам историю одной абсолютно счастливой женщины, — сказала я.
Мой рассказ был довольно длинным. Была в нем пара моментов, в которых я прямо сама пугалась. Один раз — когда в рассказе Алевтина Кондратьевна с тихой улыбкой водила на прогулки глубоко дементного, когда-то убежавшего от нее доцента Алексея, девушка закрыла лицо одной рукой, а второй — крепко вцепилась в тонкие пальцы Славика. Славик слушал все очень внимательно, неотрывно глядя на меня и приоткрыв рот.
— Такое вообще может быть?.. — тихо спросила девушка, когда я закончила свой рассказ.
— Еще и не такое может… — тоном ведьмы из мультфильма ответила я и, сделав серьезное лицо, сказала деловито: — А теперь вот срочно (времени у вас, увы, практически уже нет) решайте оба. Ты (я указала на девушку) — если все пойдет как идет — хочешь ли ты включаться в продолжение вот этой вот счастливой истории? А ты (обращаясь к Славику) — хочешь ли прожить свою жизнь в четверть возможного, как прожили твои прадед, дед и отец?
Они оба были отнюдь не дураками и сразу поняли, что ответ они должны дать не мне, а себе самим и отчасти — друг другу.
***
Спустя какое-то время Алевтина Кондратьевна скромно сидела на лавочке в поликлиническом коридоре и при моем приближении сказала, что пришла меня поблагодарить: невестка Капитолина сообщила ей, что с выпивкой у Славика как отрезало, и в техникуме он записался на какой-то конкурс по математике и занял там второе место.
Ну что ж, подумала я. Значит, действительно испугался, и на том пока спасибо. А как дальше будет — увидим.