Косовский кинорежиссер Блерта Башоли: Фильм «Улей» помог мне и другим людям понять свои чувства и освободиться от боли
Дебютный фильм косовского режиссера Блерты Башоли «Улей» в 2021 году взял три главные награды кинофестиваля в Санденсе, а потом попал в шорт-лист премии «Оскар». Башоли рассказывает о последствиях Косовской войны через историю вдовы Фарии, которая, оставшись без мужа, организовала бизнес, несмотря на давление традиций и предрассудков. 12 мая «Улей» выходит в российский прокат. В интервью «Снобу» режиссер поделилась своими воспоминаниями и мечтами о будущем своей страны
Прошло много лет с распада Югославии. В борьбе за суверенитет и территорию одни устраивали этнические чистки, а другие защищали родные деревни. До сих пор тела многих не найдены и не опознаны, а стороны конфликта обвиняют противников в военных преступлениях. В «Улье» политические разногласия не волнуют Фарию (Иллка Гаши), ей приходится содержать детей и свекра-инвалида Хаджи (Чун Лайчи) в отсутствие супруга. Она вместе со знакомыми вдовами скована патриархальными порядками и религиозными запретами: прошло шесть лет после трагедии, но все эти женщины не могут заново выйти замуж и пойти на работу из-за тлеющей надежды на возвращение любимого и правил мусульманского общества. Останки убитых нашли, но свекр Фарии категорически отказывается сдавать кровь для ДНК-теста, чтобы удостовериться в гибели сына. Женщина устала бездействовать и потому организует бизнес по производству национального блюда — айвара.
Полнометражный дебют косовского режиссера Блерты Башоли основан на реальных событиях. Он получил три главных приза на кинофестивале в «Санденсе» не за острую тему или профеминисткую историю, а за репрезентацию застывшего от скорби общества. Фария и многие балканки — живые свидетели войны — видели, как их отцов, мужей и детей уводили на расстрелы, но не слышали выстрелов. Поэтому они не могут спокойно существовать, пока не узнают всей правды. Подобная надежда, как и чувство вины, обездвиживает, заставляет ждать чего-то, а не действовать самому, жертвовать настоящее и будущее в угоду прошлому.
Эта формула жизни типична для траурного кино Балкан, она видна в победителе «Недели критики» Каннского кинофестиваля «Снеге» (2008, реж. Айда Бегич). Там женщины тоже готовят домашние консервы, только вместо айвара — сливовое варенье. Приезд сербских бизнесменов, которые хотят выкупить землю и построить на ней отель, нарушает замкнутый круг выживания, ведь они обещают обеспечить будущее каждой вдове. У Бегич появляется фигура врага и лживого помощника, она показывает виновников трагедии — у Башоли их нет, есть только уставшие от ожидания женщины, которые хотят жить ради будущего, но им мешают правила патриархального общества.
Выжившие старики требуют от вдов верности, забывая, что жизнь не остановить, тем более, когда на лицах уже есть ее следы. Главная героиня Фария — идеальный пример. Она не спит по ночам, втайне от родственников курит и пытается заменить отсутствующего отца: рубит дрова, учит детей чинить сломанный кран и рыбачить. Социум заставляет ее быть женщиной, а она ежедневно выполняет «не женский» труд. Поэтому Фария осознает, что надо стать независимой, учится водить машину и предлагает соседкам продавать айвар в супермаркетах. Но проблема традиционного общества — в зависимости женщины от мужчин: у них она занимает деньги и берет уроки вождения, к ним идет предлагать свой товар, и только они могут торговать на рынке.
«Улей» хочется назвать феминистским кино, но Башоли не ставила цель бороться за права женщин — хотя в ее фильме есть многие «маячки». Самый яркий — возникновение женского сообщества, когда соседки делятся школьными учебниками, вместе обрабатывают красные перцы и готовят айвар, приносят свое золото для оплаты долга, радуются первому контракту с супермаркетом, а потом молча собирают разбитые банки. Они понимают друг друга практически без слов и предпочитают помощь и молчание пустым разговорам.
Их работа дает надежду, что из замкнутого круга траура можно вырваться, вложив свою боль в общее дело. Но Башоли считает, что этого недостаточно: трудно начать жизнь заново, когда дела из прошлого не завершены. Линия освобождения женщин связана с центральной — опознанием тел убитых. Сюжет «Улья» начинается с Фарии, ищущей тело мужа среди кучи одинаковых мешков с останками. Он исчез, но остались личные вещи, общие фотографии, инструменты и ульи — вещи есть, а человека нет. За шесть лет Фария могла бы смириться с потерей мужа, но этого не произошло. Башоли считает, что трагедию подобных масштабов нельзя принять и забыть, ее надо помнить. «Ульем» она напоминает, что ужасная катастрофа с расстрелами мирных жителей произошла совсем недавно, их убийства не смогли предотвратить страны-соседи и ООН. Боль сама никуда не уходит, ее нужно «похоронить» или перебороть. Фарие это удалось: в 2005 году она с другими женщинами создала компанию KB Krusha, которая работает до сих пор.
Интервью с режиссером Блертой Башоли
В балканских фильмах легко прослеживается образ сильной женщины: она устала от жизни, молчалива, курит и заботится о всей семье в отсутствие мужчины. Как вы создавали образ главной героини Фарии, чья история основана на реальных событиях?
Конечно, образ, прежде всего, был вдохновлен реальным человеком. Во время нашей первой встречи я почувствовала то же, что увидела по телевизору: передо мной был сильный человек. Это скромная женщина, она не любит много говорить, но именно рассказ о ее жизни вдохновил меня. Мне не хотелось создать типичное феминистское кино с главным героем-символом: для балканских женщин нормально быть сильной, потому что они прошли через страшное. У меня есть примеры даже среди родственников. Например, моя мать почти не рассказывает о своих чувствах во время войны, о страхе и усталости, хотя ей пришлось спасать детей. Она для меня самый сильный человек на Земле. И женщины, подобные ей, окружают меня всю мою жизнь.
Центральный образ фильма — улей, который напоминает устройство деревни. Женщины «жужжат» на собраниях, они «добывают мед», готовят национальное блюдо айвар и продают его, делают всю работу вместо мужчин — «трутней», следящих за порядком. Какие еще смыслы вы вкладывали в этот образ?
Я не думала о звуковом аспекте, что женщины «жужжат», но это интересное наблюдение. Фария мне рассказала, что, когда она начала заниматься пчеловодством, ее постоянно кусали пчелы, потому что они чувствовали печаль и злость. Также она сравнила военных вдов с пчелами, с которыми надо очень нежно обращаться, иначе «укусят». Наша героиня долго уговаривала других вдов создать общий бизнес — «для себя», несмотря на традиции мусульманского общества. Поэтому мне захотелось сделать улей центральным образом, транслирующим чувства Фарии, женского и балканского сообщества.
В прошлом году Педро Альмодовар снял похожее кино о раскопках прошлого: фильм «Параллельные матери» посвящен поискам останков жертв режима Франко. В Испании редко снимают картины о тяжелом наследии, а балканское кино уже больше 15 лет занимается темой памяти. Так, ваш дебют напоминает «Снег» (2008, реж. Айда Бегич) и «Путь Халимы» (2012, реж. Арсен А. Остойич). Я не критикую вашу культуру, кино или конкретный фильм, но кажется, будто в Косово и соседних регионах время застыло из-за живой памяти о войне.
Проблема в том, что воспоминания «не похоронены». Я пережила войну и могу сказать прямо, что война никому не приносит пользы. А после увиденных ужасов очень тяжело восстановиться, и тела многих до сих пор не найдены. Когда сейчас говоришь с выжившими, которые потеряли родственников, то понимаешь, что для них ничего не кончилось и никогда не кончится до выяснения всей правды. Думаю, что то же самое в Испании и других странах. «Улей» лишь показывает, насколько наше общество пытается все замалчивать, из-за чего боль никуда не уходит. Знаю, что фильм помог мне и другим людям понять свои чувства, ощупать воспоминания и освободиться от боли. Остается только надеяться, что история не повторится.
На Балканах идея кровной связи все еще не исчезла, люди очень трепетно относятся к своим родственникам. Судя по фильмам, тяжелее всего приходится родителям, которые потеряли на войне детей. Отец мужа Фарии отказывается сдавать кровь для анализа ДНК — то ли потому, что боится правды, то ли из-за упрямства. Типична ли эта ситуация?
Да, и его образ в фильме очень близок к реальному. Через отца я хотела отразить старшее поколение, которое оковано традициями и болью в условиях, когда требуется узнать правду. До сих пор многие отказываются делать ДНК-тест, хотя тела их детей обнаружены, и вероятность идентификации высока. Даже когда приходит положительный результат тестирования, они не верят и надеются, что их дети на самом деле где-то в сербской тюрьме. Мне было важно показать, как отношение к опознанию тел меняются со временем: сначала полный отказ, но часто спустя дни, месяцы и годы семьи идут на сотрудничество.
