«Мы были выше бога, который сотворил нас». Отрывок из книги об Адаме и Еве
Американский литературовед, лауреат Пулитцеровской премии Стивен Гринблатт написал книгу «Взлет и падение Адама и Евы». В ней автор рассказывает о том, как сюжет о первых людях осмыслялся в разные эпохи. На русском языке она вышла в подразделении издательства АСТ — «Лед». «Сноб» публикует отрывок из главы «Житие Адама и Евы»
В конце 1945 года египетский крестьянин Мохаммед Али аль-Самман вместе с одним из шести своих младших братьев отправился в горы, недалеко от своей деревни к северу от Луксора на поиски сабаха — удобрения, образующегося из разлагающейся материи на старых кладбищах и в заброшенных поселениях. Работая мотыгой, он случайно наткнулся на запечатанный красный глиняный кувшин высотой чуть меньше метра. Сначала он боялся снять печать, опасаясь, что кувшин заколдован и служит темницей для злого духа, но любопытство и корысть победили — Мохаммед потянулся внутрь сосуда. К его разочарованию, в кувшине обнаружился не тайник с золотыми монетами, а всего лишь тринадцать книг в кожаных переплетах, а также несколько обрывков бумаги. Мохаммед забрал найденное в деревню, где безуспешно попытался обменять книги на сигареты или несколько пиастров. От парочки ему удалось избавиться, а остальные он определил в кучу соломы, которую использовали для обогрева большой глиняной печи. Мать юноши вырвала несколько листов, чтобы разжечь огонь, но первооткрыватель, должно быть, все же догадывался, что его находка может стоить больше, чем дрова, поскольку он спас остальные книги и отложил их в сторону.
Новости об открытии Мохаммеда начали просачиваться за пределы деревни. Разными извилистыми путями, попутно потеряв еще несколько страниц, находка, в конце концов, достигла Каира, где торговцы древностями быстро поняли ее потенциальную ценность. Однако до того как книги нашли покупателя, об их существовании узнало египетское правительство и, сумев конфисковать все книги, кроме одной, поместило их в Коптский музей Каира. Там они пылились на полке еще десять лет, прежде чем был запущен проект по их расшифровке и переводу.
Книги из кувшина датируются примерно 350–400 годами н. э. и являются копиями более ранних текстов. Клад стал известен как библиотека Наг-Хаммади, по названию ближайшего к месту обнаружения города. Тексты были записаны на листах папируса, и объединены не в свитки (древний формат, знакомый читателю по свиткам Торы, которые до сих пор используются в синагогах), а в «кодексы» — более удобную форму, которую мы продолжаем использовать и сегодня. Христиане были одними из первых, кто начал использовать кодексы для записи священных текстов, и вот чудесным образом у ученых в руках оказалось их целое собрание.
Сохранность библиотеки зависела от климата, чистой случайности, а также от того, насколько хорошо она была спрятана. Написанные на коптском языке, который был распространен в Египте до арабского завоевания, книги были намеренно скрыты. Неудивительно, что те, кто аккуратно запечатал сосуд и закопал его в столь отдаленном месте, не оставили своих имен, но, вероятно, это были монахи из близлежащего монастыря, встревоженные все более строгим контролем над книгами, признанными христианскими властями еретическими. Церковь в то время считала важным провести границы канона и установить четкие различия между приемлемыми и опасными верованиями (последние, например, можно найти в библиотеке Наг-Хаммади). Тот, кто спрятал книги, очевидно, не хотел уничтожать драгоценные тексты, многие из которых насчитывают столетия. Возможно, укрыватели надеялись, что преследованию придет конец, и тогда они смогут вернуться к книгам, над которыми долго корпела их община. Но охота на инакомыслящих только набирала обороты, и закопанные рукописи остались нетронуты, а потом были забыты на полторы тысячи лет.
Когда тайная библиотека, наконец, снова увидела свет, наибольший интерес во всем мире вызвала уникальная копия так называемого Евангелия от Фомы, которое должно было раскрыть неизвестные доселе высказывания Иисуса — этот вопрос горячо обсуждается до сих пор. Но во многом самыми поразительными находками были тексты об Адаме и Еве. Один из них, «Апокалипсис Адама», написан от лица первого человека, говорящего со своим любимым сыном Сифом. «Когда сотворил меня бог из земли и Еву, твою мать, — вспоминает отец, — я ходил с нею в славе». Слава, о которой идет речь, как ясно дает понять Адам, принадлежала не только ему. Наоборот, он был в долгу перед женой: «Она поведала мне слово Гносиса (Познания) Бога, Вечного». И знание, которое они разделили, сделало их обоих безмерно могущественными: «Мы были выше бога, который сотворил нас, и Сил, которые с ним, тех, которых, мы не знали».
«Мы были выше бога, который сотворил нас»: в этой версии истории творения люди становятся сильнее Бога, он же кажется все более ревнивым и боязливым, а мужчина зависит от смелости и мудрости женщины. Ева — настоящий герой «Апокалипсиса Адама», ибо именно она смело присвоила для себя и всего человечества знание, которое скрывал завистливый Творец.
Другой трактат из библиотеки Наг-Хаммади, «Свидетельство истины», написан не от лица Бога или первых людей, но от лица змея. Приказы Бога, согласно «Свидетельству истины», прозрачны до ужаса. Что за божество запретит людям есть с дерева познания? Истинно любящий Творец, несомненно, поощрял бы знание, а не отказывал бы в нем. Бог Бытия нам не друг. В этой версии событий именно змей становится великим благодетелем для людей.
Очевидно, что для некоторых членов христианского сообщества история Адама и Евы означала нечто радикально отличное от того, что мы привыкли ожидать. Их мучили подозрения в том, что Яхве завистлив и подл. Они вложили в уста первым людям слова, которых не найти в скупых стихах Библии. Они прославляли змея, побуждавшего людей вкусить плод, и женщину, которая в погоне за знанием осмелилась нарушить запрет Яхве. Правда, их интерпретация так и не стала популярна: им пришлось закопать свои книги в землю. Возможно, поэтому они и сами были забыты, подобно библиотеке Наг-Хаммади.
Но монахи-пустынники были не единственными, кто задавался вопросами об истории происхождения людей и старался найти слова, которых нет в Библии. Вот начальные слова «Жития Адама и Евы», текста, который начал распространяться на греческом языке в I веке н. э.
Когда они были изгнаны из рая, то сделали себе шатер, и провели там семь дней, рыдая и глубоко скорбя в большой печали. Но через семь дней они захотели есть и начали искать пищу, но не нашли ничего... И они шли и искали девять дней, и не нашли ничего, что имели в раю, но нашли только животных для пищи. И Адам сказал Еве: «Это Бог, послал нам животных и скот, чтобы есть; но мы обычно ели пищу ангелов».
Вероятно, возникший в еврейской среде и составленный на семитском языке, этот рассказ о первых людях быстро мигрировал в раннехристианские общины и появился в списках на множестве других языков, от латыни до коптского, армянского, грузинского и славянского. Этот апокриф продолжали читать веками.
Вместе с огромным корпусом комментариев (иудейских и христианских) мировая популярность «Жития Адама и Евы» указывает на то, что к поздней античности стихи книги Бытия казались уже не манящими и лаконичными, а этически путаными и обходящими насущные вопросы. Читатели желали знать больше. Как первые люди отреагировали на изгнание из рая? Бились ли они в ворота и выпрашивали разрешения вернуться? Они хоть поняли, что с ними произошло? Куда они пошли и как им удалось выжить? Что они говорили друг другу в последующие месяцы и годы? Сохранилась ли их любовь? Что они рассказали детям о своем прегрешении? Наблюдал Творец за их страданиями с равнодушием или удовольствием или, может быть, с болью сожаления? И как они пережили осознание конечности жизни — сначала убийство их сына Авеля, а затем собственную смерть?
Задавать такие вопросы могло быть небезопасно. Апокрифические сцены, не записанные в Библии, всегда относились к сложным и спорным темам: источник греха, характер брака, различия в морали мужчин и женщин, справедливость Божьего гнева, личность Сатаны, возможность искупления. И иудеи, и христиане бились над тем, чтобы разобраться, какие из множества текстов станут центральными, утвержденными священными текстами веры — каноном, — а какие окажутся за его пределами, и будут обозначаться греческим словом apocrypha – «скрытый». Процесс этот отнял много времени и усилий, вызвал множество споров, некоторые из них до конца не разрешены и по сей день.
Несмотря на широкое распространение, «Житие Адама и Евы» ни в одной из своих многочисленных версий никогда не было принято в канон и не попало в апокрифические книги, которые часто появлялись в виде приложений к рукописным Библиям, а затем и к печатным ее изданиям. Наоборот, этот текст всегда оставался «вне», его невозможно было ассимилировать или полностью изничтожить.
Отправляясь на территорию вымысла, анонимный автор (или авторы) отвечали на почти непреодолимую потребность показать недавно изгнанных из рая Адама и Еву живыми людьми, попавшими в ужасное положение. Отсюда начальная сцена, приведенная выше. В саду рацион людей был идентичен ангельскому. Когда провинившаяся пара впервые почувствовала голод, они, к своему ужасу, поняли, что их аппетит можно утолить только той пищей, которую едят звери. Таким образом, впервые люди были вынуждены осознать свое родство с животными.
Автор этого жития даже предположил, что Адам в своем отчаянии изобрел экстремальный ритуал покаяния. Он сказал жене, что будет стоять по шею в водах Иордана сорок дней; как более слабая из них двоих, Ева могла ограничиться тридцатью семью днями в реке Тигр. Но прежде чем тридцать семь дней миновали, Еве явился ангел и сказал, что милостивый Бог услышал ее стенания и принимает ее покаяние. Ангел обещал привести ее к еде, которой она алкала и которую Бог с любовью приготовил для нее. Замерзшая Ева вышла из реки («ее плоть дрожала от холодной воды подобно траве»*) и радостно поспешила к мужу. Но когда Адам увидел ее, он закричал от тоски, ибо понял, что спутница его снова была обманута. За маской ангела скрывался их враг, Сатана.
Ева бросилась на землю и потребовала от Сатаны ответить, за что он так их ненавидит. Здесь «Житие Адама и Евы» повторяет то, что стало одним из основных мотивов во всех вариациях истории первых людей. Дьявол объясняет Еве, что именно из-за Адама он и его собратья (мятежные ангелы) были изгнаны с небес. Когда их призвали поклониться Адаму, они отказались, так как считали себя выше него. За этот отказ они были низвержены в ад. Теперь они ищут возмездия любым доступным им способом.
Адам, все еще стоящий в воде и полный решимости выдержать весь срок покаяния, сильно разозлился на жену. Ева в отчаянии двинулась на запад, обрекая себя на жизнь в одиночестве, пока за ней не придет смерть. Итак, мы имеем не только первый союз, но и первое расставание. Но оказалось, что Ева была на третьем месяце беременности, и когда пришло время родов, она закричала от боли.
Услышав ее крик, Адам воссоединился с женой, и они продолжили совместную жизнь со своим новорожденным. «И сразу малыш пошел и сорвал цветок руками своими, и дал его матери, и его именем прозвали Каина»*.
В книге Бытия нет и намека на эти сюжеты. Но анонимный автор «Жития» (и те, кто жадно вчитывались в текст) пытался осмыслить последствия катастрофы, понять, какой могла быть жизнь прародителей и найти понятный мотив — и правдоподобную личину — для змея. Им нужна была предыстория, детали, которые придали бы смысл поступкам, которые в скупом библейском повествовании возникают как будто из ниоткуда: «И сказал змей жене: нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3:5–6). Даже если оставить в стороне проблему говорящей змеи — какими голосовыми связками? на каком языке? с какой степенью сознательности? — остается проблема мотивации.
Мудрецы-раввины долго размышляли над словами Бога в первой главе Бытия: «Сотворим человека по образу Нашему». Кто здесь «мы»? В древнееврейском языке, по-видимому, нет «царского мы», pluralis majestatis. В парадигме римской или вавилонской религии множественное число могло означать, что Яхве обращается к собратьям-богам, как это часто делали Мардук или Зевс. Но если подобная идея и была когда-то приемлемой для евреев, любой, кто предложил бы ее во времена написания книги Бытия, был бы объявлен еретиком. Особенно абсурдно такое объяснение стало позже, когда ранние христиане начали утверждать, что множественное число относится к Троице.
*Житие Адамы и Евы: X, Латинская версия. — Прим. ред.