«Надеюсь только на себя». О жизни после детского дома

«Все детство я смотрел на вечно пьяных санитарочек»

Евгений, 35 лет, Красноярск:

Мать оставила меня в роддоме: я инвалид с рождения, у меня ДЦП. До пяти лет я воспитывался в доме малютки. Потом перевели в специализированный дом-интернат для детей с психическими отклонениями, хотя я психически здоров. В 90-е было тяжело всем, не только детдомовцам. Государство почти не обеспечивало. Санитаркам, которые должны были следить за нами, было все равно, ведь им не платили зарплату. Они ходили на работу бухать. Все свое детство и юность я смотрел на вечно пьяных санитарочек. За малышами следили старшие дети — «старшаки» или «академики», как их называли санитарки. Им надо было подчиняться беспрекословно. Старшие были нашими богами.

Мой детдом находился в центре жилого комплекса. Городские дети лазили к нам через забор, чтобы поглумиться. Мы иногда давали отпор, стрелки забивали: тайком убегали из детдома к озеру и там решали проблемы. Среди городских были и дети, с которыми мы дружили, с некоторыми общаемся по сей день.

Я иногда бываю в детдомах, привожу подарки. По сравнению с тем, что было раньше, — небо и земля. Сейчас ребенку подзатыльник дадут — сразу шумиха поднимается. А меня в детстве не просто били. Мне санитарка сломала ногу в двух местах, когда я случайно уронил стол с одеялами. Никакой ответственности за это она не понесла и еще долго работала в детдоме. Но жизнь ее потом все равно наказала: она пьяная сгорела в собственном доме.

Иногда к нам попадали дети, которые до десяти лет жили с родителями. Для них это становилось серьезной психологической травмой. Я слышал, как они плакали по ночам. Если бы я знал другую жизнь, может быть, у меня и была бы обида на мир, но детдом был моим единственным домом.

Как и любому ребенку, мне хотелось, чтобы у меня была мама, братья, сестры. К другим детям иногда приходили родители, приносили гостинцы. Я завидовал, потому что ко мне никто не приходил. Я искал маму несколько лет, но тщетно. Мне помогал наш врач, хороший мужик. Однажды по телевизору я увидел рекламу справочной службы: «Мы найдем любой номер телефона». Я решил попробовать. Позвонил туда, назвал полностью Ф. И. О. родителей. Оператор нашла только номер отца. Я позвонил ему и соврал, что я одноклассник его жены и ищу ее, чтобы пригласить на встречу выпускников. Не знаю, почему не признался, побоялся, наверное. Отец дал мне телефон. Мамы не было дома, трубку взяла моя старшая сестра. Попросил передать маме, что ее ищет Евгений.

Вскоре мне позвонил директор детдома: «Пришла женщина, говорит, что она твоя мама». Так в 22 года я с ней и познакомился. Мама узнала меня сразу: я очень похож на своего отца. По ее словам, она от меня не отказывалась, в роддоме ей сказали, что я умер при рождении. Но мне кажется, ей просто было стыдно, что у нее родился ребенок-инвалид. Она тогда занимала руководящую должность и была не последним человеком в городе.

Мы стали общаться. Я ждал направления в психоневрологический интернат или дом престарелых (в то время туда отправляли и молодых) — куда «путевка» придет, но мама забрала меня домой. Мы прожили вместе год. Младшая сестра меня сразу не приняла, старшая — более-менее. Я тогда наивный был: думал, у меня теперь семья, люди, которые обо мне позаботятся и о которых буду заботиться я. А они, видимо, привыкли жить каждый сам для себя. Начались ссоры. Мы так и не поняли друг друга, наши пути разошлись. Своего жилья у меня не было, родные не помогли, поэтому обратился в соцзащиту, и меня отправили в дом престарелых, где я живу вот уже десять лет.

Первый год у меня была жуткая депрессия, но люди, с которыми я тут познакомился, сказали, что так нельзя и надо жить дальше. Они помогли мне выбраться из этой ямы. Вскоре я узнал, что по документам я недееспособен. Вот так мне детдом подгадил. Я три года через суд доказывал свою дееспособность.

С родными не общаюсь, а всем детдомовцам, которые пытаются найти родственников, говорю, что не стоит. Будет только одно разочарование

Пришлось полежать в психушке месяц на освидетельствовании. Я воспринимаю это как приключение. Охранник, который вел меня в палату, сказал, что соседи у меня уголовники: двое насильников, убийца и наркоман со стажем. Захожу в палату, а там здоровый мужик сидит: «Ты кто по жизни?» Я не растерялся, вспомнил, что в одном фильме герой на этот вопрос ответил «мужик». И я так ответил. «Раз мужик, иди с нами в карты играть».

Здоровяка этого за убийство судили. Он дачи охранял и грабителей поймал, завязалась драка, ну и вот… Наркоману было лет сорок, он с гордостью рассказывал о своих 30 годах стажа, анекдоты травил. А вот насильники были действительно психопатами. Меня здоровяк под охрану взял, но по ночам все равно было страшно. После психушки я некоторое время с ним общался. Хороший мужик. Как-то позвонил и сказал, что уезжает и что ему приятно было со мной познакомиться. Я так понял, его оправдали.

В свое время я не учился, но в доме престарелых окончил вечернюю школу, а потом колледж по специальности «социальный работник». Сейчас получаю высшее образование, защита диплома в следующем году. Работаю в этом же доме престарелых, занимаюсь разными социальными проектами. В этом году отвозили в детдом игрушки, носки и кофточки, которые связали обитатели нашего дома.

С родными не общаюсь, а всем детдомовцам, которые пытаются найти родственников, говорю, что не стоит. Будет только одно разочарование.

«Люблю ворон, мы с ними прошли много помоек»

Юнира, 53 года, Салават:

Когда умерла моя мама, мне было полтора года. Отец сразу бросил нас, а 13-летний брат не мог меня воспитывать. Так я попала в детдом. 14 лет я ждала, когда обо мне вспомнят и заберут. Стоя у решетчатых ворот детдома, я в каждом прохожем видела маму, бабушку, но все проходили мимо.

Я выживала как могла. Было жестко: голод, холод, побои и безразличие воспитателей. Всегда думала: вот вырасту, куплю много-много сахара. Иногда на улице находила огрызок яблока или черствую корку хлеба — ничего вкуснее не было. До сих пор помню этот вкус и даже сейчас ночью ем хлеб и прячу его под подушку. Я любила и люблю всякую живность, особенно ворон, с ними я прошла через много помоек. Сбегала из детдома несколько раз с одной мыслью — найти маму. Через несколько лет меня разыскал старший брат, который на тот момент служил в армии. Он сделал запрос и приехал в детдом, привез вкусностей, которых мы почти не видели.

В 14 лет — это был конец 70-х — мне дали девять рублей — и вперед, во взрослую жизнь! Еле поступила в училище на швею: характеристику в детдоме не ахти какую написали, зато дали комнату в общежитии. Детдомовские привычки остались: чувство голода, страх, недоверие к миру. Я старалась никому не говорить о прошлом. В 19 лет родила дочь, одна, без мужа. Страшное дело. Годы в детдоме казались раем по сравнению с тем, через что пришлось пройти потом. Председатель профкома отправляла меня на аборт, но я отказалась. Когда я пришла из роддома в общежитие с ребенком на руках, заведующая меня не пускала. После родов я весила 38 кг, молоко пропало. Добрые люди помогали едой и одеждой.

Воспитывала дочь с сожителем, но замуж так и не вышла: слишком много боли причиняют мужчины, а, может, это моя судьба — так жить

Свою дочь я хотела растить в нормальных условиях, сытой в первую очередь. Я хотела, чтобы у нее было все, чего не было у меня. Когда дочери исполнилось полтора месяца, я вышла на работу: мыла полы в общежитии. Руки опускались, когда не хватало еды, денег, но я заставляла себя бороться. Стыдно признаться, я несколько раз воровала у семейных — то картошку, то еще что-нибудь. Я стояла в очереди на квартиру, меня постоянно отодвигали назад, тогда, по совету одной женщины, я написала письмо в Москву, Терешковой. Все наладилось: через месяц мне дали квартиру. Через несколько лет я устроилась на свою самую любимую работу, в кинологию: 13 лет была вожатой служебных собак. Родила вторую дочь. Воспитывала ее с сожителем, но замуж так и не вышла: слишком много боли причиняют мужчины, а, может, это моя судьба — так жить.

Брат тоже хлебнул горя. Рано начал пить. Живет в деревне, где я родилась. Недавно ездила к нему, ходили на могилу к матери, ревели в голос вдвоем.

Жизнь меня закалила. Все говорят: ты что так материшься, такая взрывная, тебе больше всех надо? Я такая, по-другому не могу. Скоро мне исполнится 54 года, у меня двое внуков. Работаю дворником — опять собаки, опять вороны.

«Мы живем в бараке: на одной половине — я, двое детей и муж, на другой — брат и дядя, которые спиваются»

Надежда, 33 года, Екатеринбург:

Я росла без отца: мама забеременела от женатого мужчины. Жизнь с мамой помню смутно.

Когда мне было два года, мама родила брата. Рожала дома, пьяная, роды принимала соседка. Это была середина 80-х. Мама торговала вином, ну, и сама много пила.

Когда мне было пять лет, нас с братом забрали в детский дом. Что бы кто ни говорил, но нас там кормили, одевали, обували. И я не помню, чтобы нас били. Через полтора года нас с братом отправили в разные интернаты учиться. Раз в месяц приезжала воспитательница из детского дома и привозила вареную сгущенку. Каждое лето нас отправляли в загородные пионерлагеря. В старших классах ездили в Ейск на все лето. Во всех группах воспитывали по-разному: кого-то и били, и едой наказывали. Но мне везло. Единственный раз воспитательница меня не ударила, но швырнула, когда застукала с сигаретой.

Маму я видела, когда училась в первом классе, потом ее посадили за убийство. Класса с пятого я стала ездить к брату и бабушке. Выпустилась в 2000 году, отправили учиться в Березовский, общежитие предоставили, стипендию платили целых 120 рублей и кормили бесплатно, а все остальное — как хотите. Я не доучилась, бросила: жить в общежитии было невозможно — алкаши, наркоманы, полный беспредел.

Я стараюсь все делать сама, чтобы ни от кого не зависеть и никому не быть обязанной

Я вернулась в свою комнату в 20 квадратных метров в двухэтажном бараке. Бабушка лежала парализованная от пьянства. Через три дня она умерла. Я осталась абсолютно одна, без денег, без документов, без зимних вещей. Еще учась в интернате, мы бегали на рынок подхалтурить, поэтому я пошла торговать.

В 17 лет я забеременела. От отца ребенка никакой помощи не было, и мы расстались. К родам из тюрьмы освободилась моя мама. Первый год она не пила, держалась, а потом начала снова. Я очень боялась, что из-за нее у меня могут забрать ребенка, и выгнала ее из дома. Через полгода мама умерла.

К 29 годам я заведовала магазином детских товаров. К нам на склад пришел работать мой будущий муж. В тот день шеф попил мне крови, да еще сын что-то натворил, и я предложила новому коллеге выпить после работы бутылку подаренного коньяка. Через неделю мы подали заявление в ЗАГС.

Сейчас старшему сыну почти 15 лет, младшему — 10 месяцев. Мы до сих пор живем в той же комнате, но разделили ее на две половины: в одной — я, двое детей и муж, в другой — брат и дядя, которые спиваются. Они не буянят, побаиваются, что я могу вызывать полицию.

От государства я ничего не жду. Что я детдомовская, не скрываю, но и не кричу об этом на каждом шагу. У большинства стереотипы, что детдомовские очень агрессивные и всегда чего-то требуют. Я стараюсь все делать сама, чтобы ни от кого не зависеть и никому не быть обязанной.

«Мать присылала нам письма без обратного адреса»

Василий, 30 лет, Санкт-Петербург:

До девяти лет я с матерью, старшей сестрой и младшим братом жил в Иркутской области. Мать воспитывала нас одна. Однажды она привезла меня с сестрой к бабушке в Мордовию и уехала, пообещав, что разберется с делами и вернется с братом. И пропала. Сестра старше меня на два года, больше помнила маму и была на нее сильнее обижена, чем я. А я всегда мыслил рационально и не помню, чтобы испытывал к матери какие-то сильные негативные эмоции.

Бабушка жила в глухой деревне, до ближайшей школы — несколько десятков километров. Органы опеки забрали нас в реабилитационный центр, а через год отправили в детдом. Вполне нормальное место, никакого треша. Бабушка нас навещала, а мы ездили к ней на каникулы. Раз в два-три года бабушке приходило письмо от мамы в духе «как дела, что нового». На конверте не было обратного адреса. Я как-то написал письмо в «Жди меня», и мама узнала, что я ее ищу. Тогда она прислала в детдом письмо с извинениями. Она писала, что ей было тяжело в те годы, поэтому пришлось нас оставить, что ей стыдно за это и она сожалеет. Я написал ответное письмо, но больше ничего от нее я не получал.

По просьбе сестры я нашел нашего младшего брата и организовал встречу с ним и матерью в Москве. Мы погуляли, пообщались — и, собственно, все

В девятом классе я по экспериментальной программе попал в патронатную семью. Общаемся до сих пор. Мой мир перевернулся: живя в детдоме, я приходил из школы, делал уроки, смотрел телевизор и ложился спать, а тут появилось больше свободы. В десятом классе у меня появились новые одноклассники из городских. Я начал общаться, ходил вечером гулять. Это помогло мне немного адаптироваться к внешнему миру.

После школы уехал в Саранск поступать в университет, потом переехал в Петербург, где и живу до сих пор. Работаю программистом. По просьбе сестры я нашел нашего младшего брата и организовал встречу с ним и матерью в Москве. Мы погуляли, пообщались — и, собственно, все. Сестра прямо сказала, что это чужие люди, и больше с ними не общается. Раз в месяц я перекидываюсь с матерью парой слов в сети и присылаю фотографии. Вот и все общение.

«В детдоме мне было лучше, чем дома»

Ирина, 30 лет, Москва:

Мама отказалась от меня в роддоме. Не знаю почему. Отец отдал меня на воспитание бабушке с дедушкой: он работал дальнобойщиком, ему некогда было со мной возиться.

Я прожила у них много лет. Потом бабушка погибла в аварии, и дедушка отдал меня отцу, потому что был уже слишком старый. Некоторое время я жила с отцом, мачехой и сводным братом. Отец много пил, пьяный мог меня избить или начинал приставать. Я очень боялась его. Меня почти не кормили, я часто ночевала у соседей. Однажды пожаловалась директору школы, что больше не могу так жить. Так в 12 лет я попала в детдом.

Детский дом — государство в государстве. Воспитатели не были нам родителями, просто следили, чтобы мы соблюдали распорядок дня и учили уроки. Дети были разные, многие дрались и матерились, но я человек миролюбивый и старалась не нарываться. Кормили хорошо, но денег на одежду и какие-то мелкие расходы у нас не было. Мы часто ездили на экскурсии, а как-то спонсоры выдали нам путевку в Геленджик — это был единственный раз, когда я увидела море. На лето меня забирала к себе наш бухгалтер, но не под опеку — у нее и так было трое приемных детей.

Домашним родители помогают с получением образования, а нас не спрашивают, интересна эта профессия или нет — просто посылают учиться туда, где есть свободные места

Мы учились в обычной общеобразовательной школе. Домашние дети не принимали нас в свою компанию, просто потому что мы жили в детдоме. С нами мало общались, мы держались обособленно.

После окончания 11-го класса меня отправили в педагогический колледж. Домашним родители помогают с получением образования, а нас не спрашивают, интересна эта профессия или нет — просто посылают учиться туда, где есть свободные места и дают койку в общежитии. Образование я так и не получила. Я не смогла работать с детьми, мне хотелось стать дизайнером. Меня отчислили. Тогда я взяла у знакомых взаймы немного денег и выучилась на парикмахера. В Ульяновске зарплаты низкие — 6000 рублей, поэтому я приехала на заработки в Москву. Первое время работала на кондитерской фабрике по 16 часов, потому что там давали бесплатное место в общежитии. Но там обманывали с деньгами. Мне удалось накопить на инструменты, и сейчас я работаю парикмахером. Снимаю койко-место в общежитии. Мечтаю получить высшее образование и сдать на права, но пока не могу себе это позволить. Конечно, мне хочется семью и ребенка, чтобы компенсировать то, чего у меня не было в детстве, но пока как-то не складывается.

Без родительской поддержки тяжело. Матери уже нет в живых, отец порезал кого-то в пьяной драке и сел в тюрьму. После выпуска из детдома меня не поставили в очередь на жилье. Я пытаюсь урегулировать этот вопрос через суд. Мне не на кого надеяться, кроме себя. Мне не хватает уверенности, я стараюсь скрывать свое прошлое, потому что к детдомовцам относятся по-разному, не всегда хорошо.