«К ней не прилипала грязь». Катерина Гордеева, журналист

Я не думаю, что в этот день нужно молчать. Лизин фонд без нее самой — это совершенно другое предприятие. У этого фонда есть учредители, попечители и какой-то план действий. Нормально спросить через год, что происходит с фондом. И нормально получить на это ответ.

Лиза была не просто человеком, Лиза была делом. Была, если хотите, функцией. Она за всех нас делала что-то, что не всегда было приятным, чистеньким, удобным, классным. Просто к ней вообще не прилипала никакая грязь. Люди, которые должны продолжать ее дело, находятся в совершенно других условиях. Это чудовищная ответственность и труд, который менеджеры на себя взвалить отказались. За это взялись другие люди. К ним есть вопросы, они на них отвечают. Но никто из них не Лиза.

Я очень хорошо помню рождественское утро прошлого года, и до сих пор не могу поверить, что Лизы нет. У меня до сих пор ощущение, что она откуда-то появится, ведь такие люди не могут исчезнуть. Я вижу ее в каждом аэропорту. Мне все время кажется, что вот эта маленькая блондинка, идущая впереди меня, сейчас обернется и окажется Лизой. Просто по какой-то причине она не выходила на связь все это время.

У нее было умение понять, кто и как живет. Как и умение сбить с ног сумасшедшим подарком

Больше нет человека, который так бесшабашно, так бездумно, так порой по-дурацки вызывал осуждение людей более здравых, умных, крепко стоящих на земле.

Моя любимая связанная с Лизой история произошла, когда я была беременна третьим ребенком. Я, суеверный человек, тогда очень сильно переживала. И тут мне звонит Лиза: «Ты можешь заехать на полтора часа?» . Я заехала, там безумно накурено, вино, мат-перемат. И вдруг, в углу, среди вещей для бездомных, детских валенок, упаковок с лекарствами и обезболивающих, стоит красивый, с меня ростом подарочный пакет. Это был Babyshower — набор, который дарят только забеременевшим женщинам в Америке. Тут проявилось все мое суеверие. Я сказала: «Лиза, подожди, у меня срок три месяца!» Она ответила мне: «Ничего, ничего, все пригодится!» В наборе было всё: начиная от памперсов и заканчивая молокоотсосом. Я тогда сказала, что не попру все это в Петербург. А Лиза мне сказала: «Все думают, что ты хорошо живешь. А я знаю, что ты живешь неважно. Тебя ждет водитель».

У нее было умение понять, кто и как живет. Как и умение сбить с ног сумасшедшим подарком. Или в жутко тяжелый для тебя момент, который ты не можешь ни с кем обсудить, позвонить и спросить: «Любимая, как дела?» И вот ты садишься на стул и спрашиваешь в ответ: «Откуда ты знаешь?» А она отвечает: «Ниоткуда, я просто решила тебе позвонить». Ты начинаешь ей рассказывать историю, она слушает ее примерно до половины, после чего говорит: «Все, мне нужно бежать, у меня самолет, Донецк, дети, бездомные…» Но дослушивала она тебя ровно до той точки, до которой тебе нужно выговориться. И этот навык почти невозможно наработать. Это то, с чем человек рождается, и то, чему невозможно научить. И по этому я тоже очень скучаю.

Когда накануне катастрофы она разместила пост, посвященный Вере Миллионщиковой, написав «До встречи, Вера» – черт его знает, понимала ли она то, что делает

Я скучаю по ее идиотским постам в «фейсбуке», с этими цветами и «добрым утром». Я все думала: «Лиза, ты же образованный человек, ну какие цветы». А теперь понимаю, что мне этого не хватает.

И мне не хватает того, о чем мы не успели договорить и наобщаться. Лиза очень быстро жила.

Когда накануне катастрофы она разместила пост, посвященный Вере Миллионщиковой, написав «До встречи, Вера» – черт его знает, понимала ли она то, что делает, или, как обычно, нет.

Этого больше нет. Мне, к сожалению, придется сказать, что второй такой человек — это Антон Носик, которого мы тоже потеряли в этом году. Они в чем-то для меня очень похожи. У меня образовалась огромная дырка на месте, которое занимали эти люди.

И я не очень понимаю, как ее восполнить.

«Может случиться так, что ты не успеешь попросить у человека прощения за неосторожно сказанное слово». Зоя Светова, журналист, правозащитник

Я очень дружила с Верой Миллионщиковой, главным врачом Первого московского хосписа. Там я и познакомилась с Лизой. Мы состояли в одном попечительском совете, потом — в жюри конкурса «Гражданское достоинство», распределяющем президентские гранты для некоммерческих правозащитных организаций. Мы с Лизой всегда голосовали одинаково, потому что одинаково представляли, что такое гражданское общество в России.

Но потом мы в каком-то смысле оказались по разные стороны воображаемых баррикад. Доктор Лиза ездила в Донбасс, где спасала детей; она никогда не выступала с заявлениями о политике властей, и за это ей даже приписывали «сотрудничество» с ними. Я же жестко высказывалась о политике и считаю, что никак нельзя объяснить и оправдать ни аннексию Крыма, ни войну в Донбассе. Лиза, конечно, много говорила, что не поддерживает войну, но она никогда не критиковала тех, кто ее начал. В этом было наше расхождение. В последний раз я ее видела чуть больше года назад на экспертном совете при уполномоченном по правам человека Татьяне Москальковой. Мы даже толком не поздоровались.

Лиза попросила передать мне сообщение: «Скажи Зое Световой, что я не враг, а врач»

И буквально через пару дней я узнала, что ей присудили государственную премию за выдающиеся достижения в области правозащитной деятельности — ту самую, которую в этом году получила Людмила Алексеева. Я написала в фейсбуке: «Интересно, скажет ли Лиза Глинка на церемонии вручения о том, что нужно освободить Олега Сенцова». Лиза на эту запись отреагировала очень нервно, прислала мне в ответ фотографию раненных в Донбассе детей. Я понимаю, что задела ее, но на самом деле не хотела сказать ничего плохого. Буквально через несколько дней Лиза погибла.

Позже один наш общий знакомый сказал, что Лиза попросила передать мне сообщение: «Скажи Зое Световой, что я не враг, а врач». Это было радостно, но и очень тяжело, ведь какое я имею право судить, кто с какими вопросами должен обращаться к президенту? Ее деятельность по спасению больных детей с востока Украины была правильной. И если она считала, что невозможно задать Путину вопрос о Сенцове, она должна была поступать так, как считала. В тот момент для нее важнее всего было спасение детей.

Это сообщение, которое я получила после ее гибели, меня с ней примирило. И я поняла, что мы должны внимательнее относиться к словам и критике друг друга. Ведь мы не всегда понимаем чужую мотивацию, и может случиться так, что ты не успеешь попросить у человека прощения за неосторожно сказанное слово.

«Лиза всегда делала все бескорыстно и по первому зову — как скорая помощь». Михаил Барщевский, юрист, правозащитник

Лиза — дальняя родственница моей жены, мы познакомились много-много лет назад, когда она только приехала в Россию. Это было начало девяностых, и она только задумывала заниматься благотворительным фондом. В то время казалось, что эта затея — какая-то американская химера, ничего не получится. А потом мы все увидели, что она воплощает задуманное в жизнь.

Наша семья восхищалась ее преданностью делу. Мне, например, психологически всегда было тяжело понять, откуда в ней столько заботы о бездомных. Но она делала все, что считала правильным и важным. Я часто обращался к ней как к врачу: у нее были прекрасные связи и с американскими, и с израильскими врачами. Она умела связать с нужными специалистами, всегда делала это бескорыстно и по первому зову — как скорая помощь.

Скажу банально, но ведь это про Лизу: смерть забирает лучших — тех, кто мог бы сделать еще так много. Она жила для людей, а не для себя.

«Ее милосердие было совершенно лишено сентиментальности и самолюбования». Ирина Прохорова, публицист, издатель

Мое знакомство с Доктором Лизой нельзя назвать очень близким, но ее неординарность была видна невооруженным взглядом. Обычно мы встречались в партии «Гражданская платформа». Я никогда не видела человека, настолько поглощенного идеей спасения каждой отдельной жизни. Когда мы обсуждали какие-то тактические вопросы, она говорила: «Вы что, меня не слышите? Там-то и там-то людям плохо, нужно собирать деньги и спасать их!» Ей были чужды абстрактные рассуждения о мире во всем мире и судьбах человечества. Цель была простая: если где-то есть место, где страдают люди, особенно дети, нужно срочно посылать помощь, пренебрегая политической конъюнктурой: Владивосток ли это, или Донбасс.

Находясь с великим человеком рядом, не всегда можешь сразу и по достоинству оценить масштаб личности. Говоря словами классика, лицом к лицу лица не увидать. Она, бесспорно, пользовалась огромным уважением и восхищением, но подчас ее кажущаяся прямолинейность и «упертость» у многих вызывали раздражение. А на поверку оказалось, что она была самой прозорливой из нас, ведь важнее миссии, чем спасение конкретных людей, просто нет.

Многие называли ее святой, и это название справедливо. Ведь святой — это вовсе не обязательно отшельник, не от мира сего, воздевающий глаза к небу. Лиза была воительницей за жизни людей, она боролась с несправедливостью этого мира не молитвами, а делами. Ее милосердие было совершенно лишено сентиментальности и самолюбования. Других таких людей я не знаю…

«Она делала все, чтобы никто так не называл ее святой: много курила и очаровательно материлась». Леонид Никитинский, журналист

Иногда группы Совета по правам человека выезжают в разные регионы. Мы ездили с Лизой в Абакан и Екатеринбург. У нее было очень много друзей, с ней было легко, и в каждой поездке мы много болтали: мы одинаково смотрели на мир. Как-то в Абакане она наорала на губернатора: «Почему у вас в больницах пациенты лежат без памперсов!» Она его страшно пристыдила и сказала, что если проблему не решат немедленно, она сама завалит памперсами всю Хакасию. Губернатор немедленно все сделал.

Она умела держаться без пафоса и очень не любила, что кто-то относился к ней как к святой. Она делала все, чтобы никто так не думал: много курила и очаровательно материлась.

«Лиза никогда не взвешивала на весах рассудочности, какой проблемой нужно заниматься». Михаил Федотов, глава Совета по правам человека

Мы с Елизаветой Петровной последние шесть лет прожили в практически постоянном контакте. До того как она согласилась войти в Совет по правам человека (СПЧ), мы не были с ней знакомы, но были наслышаны друг о друге. Когда я пригласил ее войти в состав Совета, она сразу же согласилась. С этого начались наше сотрудничество и очень крепкая дружба.

Мы были друг для друга золотыми ключиками. Когда мне не удавалось решить какую-то проблему, ее имя открывало любые двери. То же делал и я для Лизы, когда у нее возникали проблемы в чиновничьих кругах.

Лиза была человеком, с одной стороны, бесконечно добрым, с другой — бесконечно жестким. На пути к своей цели она была строга со всеми: для нее не имело значения, кто перед ней — министр или губернатор. Она была человеком, который откликался на чужую боль, может быть, раньше, чем человек сам мог эту боль почувствовать.

Она просто занималась острыми проблемами. Так возник проект помощи детям Донбасса, за который Лизу не только критиковали, но и угрожали ей

Лиза никогда не взвешивала на весах рассудочности, какой проблемой нужно заниматься. Она просто занималась острыми проблемами. Так возник проект помощи детям Донбасса, за который Лизу не только критиковали, но и угрожали ей. Это ее не останавливало. Она продолжала вывозить больных и раненых детей из зоны конфликта. Их лечили, а потом возвращали домой. Крики о том, что доктор Лиза ворует детей в Украине, — наглая ложь.

Мы с Лизой 16 раз приходили в СИЗО к Надежде Савченко, и именно благодаря Лизе Савченко осталась жива и вред ее здоровью от голодовок был минимизирован. Истерика в украинских (и не только украинских) СМИ по этому поводу была жесточайшей. Они писали, что мы делаем все для того, чтобы Савченко признала вину, раскаялась и пошла на сделку со следствием. Это вранье!

Лиза была уникальным человеком. Мы все ее любили и любим, и Лиза навсегда останется в составе СПЧ.