Убить или не убить — вот в чем вопрос
«В России нет закона — есть столб и на столбе корона». Это скоморох говорит. Россия восьмидесятых годов семнадцатого века накануне царствования Петра I. Он уже совершеннолетний, женат и рвется к реальной власти, но пока правит не столько даже царевна Софья, сколько ее фаворит боярин Василий Голицын. Именно о нем Борис Акунин написал пьесу «Убить змееныша», где в полном соответствии со своим острым и пристрастным взглядом на русскую историю решительно противопоставил просвещенного и гуманного Голицына вздорному самодержцу Петру, мечтающему о том, чтобы «весь народ ходил в ногу». Мечты его сбылись, хотя в новом спектакле РАМТа «Последние дни» этому решительно никто не радуется.
Российская история — конек режиссера Алексея Бородина, чей «Берег утопии» по Тому Стоппарду в трех спектаклях уже стал классикой. Только он может так смело и безрассудно соединить в одной постановке «Медного всадника» Пушкина, пьесу Булгакова о Пушкине «Последние дни» и пьесу Акунина, причем последний, чувствуя неловкость своего пребывания в подобной компании, даже цитирует в программке из «Театрального романа»:
«На Парнасе было скучно.
— Чтой-то новенького никого нет, — зевая, сказал Жан-Батист Мольер.
— Да, скучновато, — отозвался Шекспир».
И только в театре Бородина молодой зритель может три часа не шелохнувшись сидеть на спектакле, где главное — это бесконечные разговоры о власти и политике. Но ведь сидит же, да еще в переполненном зале!
Пьесу Булгакова, где, как известно, Пушкин ни разу не появляется на сцене, а только умирает после дуэли с Дантесом где-то за кулисами, ставят очень редко. Поэтому текст ее — а это весь первый акт спектакля — звучит неожиданно свежо и интригующе. Смертельную войну власти и поэта переживаешь как в первый раз. Постановка у Бородина не много-, а даже перенаселенная — и откровенно условная. Сложная система ширм и зеркал (тщательная работа Станислава Бенедиктова) позволяет легко переходить из дома Пушкина на Мойке в канцелярию Третьего отделения, а потом из Кремля в Преображенское, где располагался двор Петра. Многие актеры играют по две-три роли, но этого не замечаешь, потому что режиссер предложил им существовать в особой отстраненной манере, с чем они блестяще справились. Возможно, ему это было нужно для того, чтобы подчеркнуть взгляд на далекие события именно из сегодняшнего времени, но мне это неожиданно напомнило манеру поведения на сцене артистов Ленкома в спектаклях Константина Богомолова, в частности, в блистательном «Борисе Годунове», который совсем недавно был зачем-то снят из репертуара.
Что-то такое витает в театральном воздухе, если два таких разных режиссера требуют от исполнителей не проживать роли, а осмыслять их, выступая от себя лично. Это уже и не переживание, и не представление, а что-то третье.
Один из самых интересных образов у Булгакова — шпик Битков (Александр Гришин), который сначала просто шпионит в пушкинском доме под видом часовщика, а потом, сопровождая тело поэта в Святогорский монастырь, чуть не плачет: «Эх, меня там (на дуэли. — Прим. ред.) не было…» Все знают, что более чем пристрастно распорядился Булгаков образами Натали и ее сестры Александрины — но Акунин в своей пьесе о Петре сумел пойти дальше. Такого рассказа о том времени еще не было, и артистам есть где развернуться. Василия Жуковского у Булгакова и Василия Голицына у Акунина играет Илья Исаев — и это настоящее актерское открытие.
