История одного усыновления

— Я могу с вами без ребенка поговорить? Я бы не хотела, чтобы он слышал некоторые вещи.

— Да, конечно.

— Но если вы скажете, что это неправильно, я его немедленно...

— Я не скажу.

Чего-то боится? Или просто неловкость?

Дама, сидящая передо мной, была уже не слишком молода, но симпатична и ухожена. Осторожная косметика, строгий костюм с неожиданно кокетливым платочком в горошек.

«Вероятно, у нее подросток, — подумала я. — Будет жаловаться. Тот высококачественный тип людей, которым неудобно говорить о чужих недостатках “за глаза”. Попытаюсь помочь, но самого подростка, возможно, действительно придется пригласить».

— Понимаете, у меня приемный ребенок, — начала дама по имени Вероника, первой же фразой опровергая все мои предыдущие построения. — И я воспитываю его одна.

«О! Кажется все гораздо сложнее, — мысленно признала я. — Приемный ребенок по всей видимости мальчик, наверняка целый ворох проблем — здоровье или поведение, а скорее, и то и другое сразу, одинокая женщина без опыта материнства...»

— У меня с ним нет никаких проблем, — продолжила между тем Вероника.

Я решила, что предсказания сегодня мне явно не удаются и попросила:

— Расскажите, пожалуйста, подробней. О ребенке, о вашей семье. Когда и как вы его усыновили, что было с ним и с вами до этого события.

Из рассказа Вероники выяснилось, что мальчику Леше сейчас десять лет и он действительно единственный ее ребенок. Усыновляли они его вдвоем с мужем, но вскоре после этого события муж из семьи ушел, сообщив Веронике, что давно собирался это сделать. В ответ на ее удивление («но зачем же тогда?..») сказал, что специально прошел вместе с ней непростую процедуру усыновления, так как паре получить ребенка легче, своих детей у Вероники быть не может, а ему не хотелось оставлять ее в одиночестве. К Леше бывший муж не испытывал абсолютно никаких чувств и как-то обмолвился, что если уж брать в дом кого-нибудь чужого и не очень здорового, то лично он бы предпочел щенка бульдога.

После расставания с Вероникой («я очень, очень хорошо к тебе отношусь, но пойми, мужчине нужен его собственный, кровный сын») ее бывший муж быстро снова женился на молодой женщине, которая родила ему одну за другой двух дочек. На Лешу он исправно платит неплохие алименты, дарит мальчику дорогие и полезные подарки на все праздники, а с Вероникой у него просто прекрасные отношения, и она всегда может рассчитывать на его разовую помощь, если ей понадобится что-то конкретное. 

— Леша знает, что он приемный?

— Да, конечно. Когда мы его усыновили, ему было четыре года. Он мало жил в детдоме и его почти не помнит, только какое-то мыло, которое пинали по полу другие дети, а он его зачем-то ловил. Зато Леша хорошо помнит свою родную мать. Она умерла от наркомании. Он называет ее «моя первая мама», и раз в год мы ездим на ее могилу. Еще два или три раза в год мы навещаем его бабушку. Она неплохая женщина, к сожалению, сильно пьющая. Леша понимает, что такое алкоголизм и наркомания, понимает, что у него риск по обеим линиям, и пока вроде бы готов это в будущем учитывать. 

— Расскажите мне, пожалуйста, о Леше подробней.

— Он очень нервический. Может практически по любому поводу последовательно заплакать, засмеяться, опять заплакать, а потом вполне искренне заявить, что ему это все равно. При этом он очень добрый, ласковый, любит животных, я завела ему двух хомячков, и он второй год прилежно за ними ухаживает.

— Что с интеллектом?

— Когда мы его усыновили, ставили задержку развития. И физическую, и психическую тоже. Я с ним сразу много занималась, и интеллектуально он догнал своих сверстников быстрее, чем выправился физически. На фоне ровесников Леша и сейчас слегка субтилен, хотя и занимается футболом.

— Учеба в школе?

— Твердые четверки практически по всем предметам. По окружающему миру, по словам учительницы, пять с плюсом. Там он не просто много знает, он собирает и оформляет гербарии, держит и кормит жуков, вывел из икры головастиков и почти довел их до лягушек, а потом выпустил в пруд.

Заочно Леша уже был мне весьма симпатичен, но я так и не поняла, с чем ко мне пришла Вероника.

Решила больше не гадать, а спросить напрямую:

— А ко мне-то вы с чем?

— Я постоянно испытываю по поводу сына чувство вины. Это отражается и на Леше, и на наших с ним отношениях.

— Интересно. А в чем же эта ваша вина заключается? Вы дали дом и семью мальчику с непростой судьбой, он успешно развивается. Что не так?

— Мне кажется, я не так к нему отношусь. И он тоже это чувствует. Недавно Леша что-то испортил (я даже не помню, что конкретно произошло, опять какие-то его естественно-научные эксперименты, что-то типа смешать дрожжи со сметаной и посмотреть, что будет), я его отругала, а он мне вдруг говорит: «Мам, может быть, ты меня лучше все-таки в детдом отдашь?»

Я задумалась. Отмахнуться от такого (дескать, да что там «не так», все родители чувствуют и действуют по-разному, ерунда это все, плюньте и забудьте) явно не получится. «Нервический» мальчик Леша не мог «просто так», после пустячной выволочки, предложить отдать его в детдом.

Может быть, она его просто бьет?

— Опишите это «что-то не так» и ваше чувство вины. Когда оно возникает?

— Да почти всегда, когда я Лешу вижу или даже думаю обо всем этом. Я его люблю, тут никаких сомнений. Мне с ним приятно и интересно, хотя и нелегко, конечно, бывает. Он — наполнение моей жизни. Но понимаете, получается, что я с самого начала обманула всех, и Лешу, и тех людей, которые меня к усыновлению готовили. Обманула сознательно. И сейчас обманываю.

— Обманули всех? Но в чем же конкретно? — я приготовилась к явлению какого-нибудь скелета.

— Я хотела и взяла ребенка чисто для себя. О нем я вовсе не думала. Мне говорили, что я не должна даже думать об усыновлении, чтобы решить какие-то свои проблемы, и я кивала и говорила: да, конечно, это я для него. Но это было неправдой на сто процентов. Я могла бы и не Лешу усыновить, а кого-нибудь другого. Мне было в общем-то все равно. Я понимала, что мне просто нужен кто-то... Я была до вас еще у одного психолога. Он сказал, что ничего страшного, если для себя. Если у тебя всего много — денег, времени, любви — и тебе надо этот избыток куда-нибудь потратить, и вот, это нормально. Но это же тоже было не про меня! Я прекрасно знаю, что я это сделала не от избытка, а от недостатка! Мне хотелось не отдать избыток, а заполнить пустоту! И вообще я даже про тот пресловутый «стакан воды» думала! Представьте: четырехлетний ребенок, несчастный, плохо говорит, а я... Не нужно мне, наверное, было, я недостойна.

На «недостойности» мое терпение иссякло.

— Вы что, Вероника, с дуба упали? — дружелюбно осведомилась я.

— В к-каком смысле?

— Обычных, не усыновленных детей, тех, которых еще нету, не родились еще которые, зачем, по-вашему, заводят?

— Ну... — Вероника задумалась и вдруг просияла, догадавшись: — А вот как раз от этого избытка, о котором психолог говорил! У меня это есть, и я буду делиться и тратить на детей!

— Вероника, выключите на время чувство вины и включите мозг. Если бы дело обстояло таким образом, то лучше всего размножались бы люди с хорошим достатком и прочным общественным положением, живущие в развитых странах. Мы же на практике видим прямо обратную ситуацию. А практика, как известно, критерий истины.

— Да, пожалуй, — подумав, согласилась Вероника. — А что же тогда? Чисто инстинкт?

— Инстинкт — это само собой разумеется. Но надо же понимать, как он устроен и как в природе реализуется. Зверь, готовясь к размножению, хочет отдать избыток чего-то у него имеющегося (орехов или мяса) или думает о благе нерожденных детенышей? Нет конечно! Он ощущает это как недостаток! Некую пустоту, которую можно и нужно заполнить. И заполняет ее. И тогда и только тогда вместе со всеми тревогами ощущает наполненность. Именно так, и только так все это устроено природой. Детей, родных или приемных, все заводят исключительно для себя!

— Но те люди, с которыми я вместе, они говорили...

— Так и вы ведь тогда им говорили!

— И правда. Значит, я нормальная? И у нас с Лешей все нормально? И я могу не переживать?

— У вас с Лешей все замечательно. У него есть мама, приходящий папа и даже отличное увлечение всем естественно-научным (вы должны это всемерно поддерживать, даже если он смешает между собой все продукты из холодильника, ибо естествоиспытательство — это для Леши отличный шанс прорваться сквозь стигмы его генетики и раннего периода жизни).

— А как же матери на форумах, которые «я живу для детей» и «я все делаю так, чтобы было лучше моему ребенку?»

— Бог им судья. Если они врут, все нормально. Если говорят правду, ребенок автоматически попадает в группу риска. Один человек не может быть целью и смыслом жизни другого. Это ноша непосильна даже для взрослого человека.

— Спасибо. А можно Леша все-таки зайдет?

— Да он вроде не нужен?

— Он хотел у вас про суриката спросить. Правда ли, что он у вас живет, и как с ним вообще...

— Пусть заходит, чего же, — вздохнула я. — Поговорим про сурикатов.

В жизни случаются странные перевертыши. Спустя несколько дней ко мне пришла подруга Вероники. Высокая и решительная, со стрижкой ежиком. «У меня дочка», — сразу сказала она после того, как представилась.

— Тоже приемная? — догадалась я.

— Нет, абсолютно родная. Я ее родила в сорок лет, для разнообразия, ну и чтоб было еще чем заняться. У меня и инстинкта-то никакого не было, и потом не включился. Я не склонна лицемерить и притворяться, и все сказали, что я чудовище и детей заводят, чтоб их любить и бла-бла-бла.

— Сколько лет дочке?

— Одиннадцать.

— И как?

— Нормально. Мы ругаемся, конечно, но, по-моему, вполне в пределах. Она у меня спортсменка, я хожу за нее болеть.

— А ко мне пришли, чтобы?..

— Я волновалась все же немного, что вот, у меня инстинкта нет, а Вероника сказала, что вы сказали, что это вроде как раз он и есть. Оно так?

— Так, — подтвердила я.

— Ну тогда ладно, — сказала она.

И почти сразу ушла.