История про самый дорогой тариф, живой журнал и ангела смерти

Жил в одном городе из городов Рифея человек по имени Александр, и был он бедным, занятым лекарем, пришло время, и он взял в жены девушку, которая работала в его больнице ЛОРом, и вскорости она понесла и через девять месяцев родила мальчика, которого решено было назвать Виктором, в честь деда. А в это же самое время у соседей лекаря родилась девочка, и так вышло, что, когда дети подросли, они стали ходить в одну школу и даже в один класс, и даже сидели за одной партой, и мальчик даже носил девочкин ранец до школы, когда у него не было к этому отвращения. Виктор и девочка даже учились одинаково, то есть даже оценки у них совпадали одна в одну, только в одном их интересы различались, и когда школа подошла к концу, это стало ясно. После школы девочка пошла по лекарской части, как родители Виктора, а сам Виктор пошел в учителя математики, как родители девочки. Жизнь студиозусов на какое-то время отвлекла их друг от друга, так что родители даже успели впасть в отчаяние, видя, что и тот и другая гуляют совсем с другими девушками и юношами, их ведь еще в детстве успели чуть ли не сосватать. Особенно усердствовали в сватовстве даже не сами родители, а друг обеих семей, директор школы, биологичка, в которой естественнонаучный интерес был сильнее, чем что-либо, ей очень интересно было посмотреть, каков будет результат скрещивания потомственных математиков и медиков и насколько он будет обучаем, этот результат (она очень надеялась дожить до этой поры, хотя была уже немолода). И вот что случилось: и у Виктора и у девочки дело шло к свадьбе, и не друг на друге, а на совершенно других людях — Виктора, подавшегося в аспирантуру, заманила в сети какая-то филологиня; девочку, на тот момент уже девушку (а она заканчивала последний курс), охмурял, в свою очередь, аспирант-медик. И надо же было такому случиться, что Виктор увидел во сне ту самую девушку, которую он знал с детства, ту самую, про которую он и думать забыл, ему приснилось, что она бежит под горку, причем не ему навстречу, а куда-то мимо, в рощу под горкой, и роща полна каких-то маленьких деревянных домиков, и самой этой девочке лет семь, и она в майке и штанах по колено, и солнце так ослепительно, что все крутится в лучах, будто сон снимали через светофильтр. Несмотря на то, что это был сон, посланный гриппом при температуре тридцать восемь и пять, Виктор почему-то решил, что это знак. Он вспоминал яркую белизну ее майки, саму девушку, и любовь начинала сводить его челюсти, как лимон. Разумеется, с невестой он порвал и развил всяческую и разнообразную деятельность, чтобы все встало на свои места, и у него это получилось, и Виктор женился на этой девушке, которую знал сызмальства.

И так он прожил с ней год, и у них родился сын, прожил два, и они совсем перестали ссориться, прожил три, и у них родился второй сын, прожил четыре, и один знакомый пригласил его работать к себе, прожил пять, и все окончательно наладилось у Виктора в семье и на работе, прожил шесть, и его жена вышла из декрета, прожил семь, и его жену и его детей сбил автомобиль. Получилось прямо как в романах Джона Ирвинга. Когда их хоронили, шел сильный дождь, и Виктор несколько месяцев думал, промокли они там в своих могилах или нет, ему все казалось, что плохо, если намокнут, что им может быть холодно, если вода пробирается туда.

Особенно трудно пришлось Виктору оттого, что он почти не пил и не курил и не пропускал возможности лишний раз сбегать на кладбище и задержаться на работе. Там, где другой, с ужасом выйдя из полугодового запоя, начал бы заниматься поиском новой работы (со старой турнули), стал бы ремонтировать и проветривать квартиру, выгонять веником приходящих собутыльников и падших женщин, приходить в себя, Виктор не позволил себе никакой слабости, не позволил старой жизни нарушиться ни на самое малое расстояние, с той лишь разницей, что жизнь эта была без жены и детей и не приносила радости, потому что они исчезли и даже не приснились во сне ни разу, как будто сразу жили с ним только затем, чтобы потом сразу уйти. Разные мрачные мысли не покидали его, хотя мать Виктора навещала его и тайком подмешивала ему в пищу антидепрессанты, но и так понятно, что но. Может, как раз очарованный заклинаниями этой химии, он в один из дней вертел в руках мобильный телефон и довертелся до того, что набрал дату рождения и смерти своей жены и послал вызов, и, к его удивлению, послышались гудки, хотя номер он набирал с нужными точками и тире, чуждыми обычным телефонным номерам, а потом на том конце провода сняли трубку, и это была его жена, и она спросила спокойным голосом: «Да?», так что сердце Виктора чуть не остановилось от неожиданности и радости, и в первую минуту он заплутал в словах и выдавливал из себя только «это я», «привет», «как», и словно приступ астмы овладел Виктором, будто он разом дохнул из пылесосного мешка, а мир застило ему так, будто перед глазами его появились длинные черные волосы, колышущиеся, как водоросли. И весь разговор происходил, как он потом вспоминал, как бы под водой.

«Я не могу долго говорить, — сказала она, словно не слыша ни одного его вопроса. — Я надеялась, что ты совсем не позвонишь, я думала, что ты уже нашел кого-нибудь себе, отсюда все видится не таким, как у тебя, я бы не обиделась». «Но ведь ты подняла трубку, — сказал Виктор. — Значит не зря я все это время...». «Зря, — сказала она. — Ты увидишь, что зря. Я не брала трубку. У меня нет никакой трубки. Просто здесь такое правило, если звонят — отвечаешь, по другому не можешь, так мы здесь устроены, я и бросить ее не могу, пока ты не сбросишь звонок. Поэтому брось трубку, поверь мне — и брось». «Ты же знаешь, что я не могу, — сказал Виктор. — Раз ты не можешь скинуться, я буду с тобой разговаривать, пока заряд не сядет, да я сейчас просто поставлю на зарядку и никогда тебя не сброшу, ты это понимаешь, ты понимаешь, что мне важно знать, что ты где-то есть, что мне твой голос хочется слышать все время, ты должна это понимать». «Чтобы знать, что я и дети есть, не обязательно звонить, можешь посещать мою страничку в ЖЖ, поверь, так для тебя же лучше будет». И она продиктовала адрес своей странички, который Виктор бросился записывать, но сперва, роняя и разбрасывая предметы по своему дому, кинулся разыскивать шариковое перо и бумагу, поскольку всего Виктора колотило и подбрасывало от волнения и радости и утешения, он во время письма уронил телефон и звонок сбросился, Виктор стал набирать номер по-новой, но оказалось, что номер его заблокирован за отсутствие денег. Виктор полез за счетную машину, но и тут ему не везло — с интернетом что-то случилось, Виктор стал звонить в техническую поддержку и ему опять напомнили, что нет денег на телефоне. Виктор оделся и поехал в ближайший клуб со счетными машинами (а был уже поздний вечер), и в переулке его перехватили какие-то незнакомые молодые люди в количестве двух человек, они стали подкатывать к нему, приняв его за пьяного, и когда Виктор наконец добрался до клуба, промакивая фингал платочком, то нашел, что карман его куртки, где лежал адрес, выдран, и торчат вместо кармана только ниточки. Виктор в отчаянии перерыл себя — и нетронутый кошелек, и остальные карманы, однако бумажки с адресом не было. Он почувствовал себя так, будто жена умерла у него во второй раз, он оглядел клуб, и ему захотелось передушить всех подростков, которые были здесь и все как один беззаботно играли в КС и добродушно переругивались, ему захотелось выбежать, найти людей, с которыми он только что дрался, и убить их самой жестокой смертью, но он усмирил гнев, понимая, что ни первое, ни второе невозможно, и стал искать журнал по памяти. Как на грех адрес жены был многобуквенным, с тире и какими-то подчеркиваниями, набрать его наугад было нельзя. Совсем уже потеряв надежду, он полез проверять электронную почту (это было необходимо ему по работе), ничего, конечно, не было, кроме нескольких рабочих писем, Виктор полез убирать спам, и вместе с тем как открывал страницу, где одно над другим вырисовывались заголовки предложений увеличить член, посмотреть видео, поучить английский, купить сталепрокат и акции чего-нибудь, вспомнил, что настроил когда-то, чтобы сообщения из живого журнала считались рекламой, и тут же увидел предпоследним из пришедших писем сообщение о том, что кто-то записал его в друзья. И, конечно же, это оказалась его жена, он сразу вспомнил все подчеркивания и тире, даже не понимая, как мог их забыть. Комкая в левой руке прическу и лицо, он стал читать, что она написала со времени своей смерти, и слезы затекали в его левый рукав, и это было так видно, что дежурный по клубу подошел и осведомился, все ли в порядке.

В том месте, откуда жена Виктора вела свой журнал, его дети успели уже немного вырасти, старший пошел во второй класс и плохо учился. Жена и дети ездили куда-то отдыхать, и было много их фотографий на берегу моря, щурящихся среди песка, гальки и воды. Уличные фотографии кишели незнакомыми людьми, жившими какой-то другой, своей жизнью, Виктору спирало дыхание от зависти к ним, он хотел туда же, а именно туда, где жена сидела на незнакомом диване, где жена сидела за столиком какой-то забегаловки с множеством друзей и улыбалась в объектив, где она сидела в халатике на кухне и что-то нарезала, хотел туда, где сын стоял с букетом на крыльце школы, ему было хорошо, что они не пропали совсем, но ему было плохо оттого, что он может прочитать об их жизни только в отрывочных записях, увидеть их жизнь только по фотографиям, когда он хотел быть среди них непрерывно, хотел сам быть одним из тех, кто был на снимках. Виктор твердо решил, что как только придет домой — тут же покончит с жизнью первым попавшим под руку способом. И он отправился домой, оторвал бельевую веревку в ванной комнате и прямо так, не раздеваясь и не разуваясь, повесился на дверной ручке.

Наутро Виктор проснулся у себя в постели под звонок будильника и пошел на работу, удивляясь тому, что произошло, думая, не сон ли это, прямо с рабочей счетной машины он влез в живой журнал и убедился, что все не сон. После работы он захотел позвонить родителям и рассказать, что с ним было, для этого надо было пополнить счет, а для того чтобы пополнить счет, нужно было выяснить размер долга, и когда Виктор набрал нужный номер, и долг появился на экране телефона, волосы на затылке Виктора зашевелились, потому как цифра эта была с таким количеством нулей, что они не вмещались на экран, нужно было листать, Виктор будто открыл книгу в несколько мегабайт весом, и книга начиналась с чего-то вроде 493789, а дальше были нули, нули и ничего, кроме нулей. На какое-то время позабыв о родителях, Виктор на цыпочках побежал в ближайшую лавку, где обслуживались звонившие, и стал спрашивать, что можно сделать. Лавочники удивились еще больше, чем Виктор, потому что такого долга они еще не видели и не чаяли увидеть, ведь чтобы назвонить на такую сумму, Виктор, да и не только Виктор, все население всех окружних земель и стран, должны были непрерывно висеть на проводе в течение нескольких триллионов лет, а это невозможно. Виктор заставил пропотеть всех людей в лавке — от самой скромной уборщицы до самого гордого начальника, они пробовали обнулить долг, но ничего из этого не вышло.

Сам весь взмокший от волнений и переживаний, Виктор вернулся к себе домой и не успел принять душ и переодеться, как в дверь его позвонили долгим требовательным звонком, звонок так и не прервался, пока Виктор, торопливо обернувший вокруг чресел полотенце, не открыл дверь и не выглянул из-за косяка. На коврике возле порога стоял огромный человек, настолько огромный и сильный, что бейсбольная бита в его руке казалась бутылкой шампанского, Виктор и принял ее сперва за бутылку шампанского и решил, что человек ошибся квартирой, тем более что человек этот был одет в праздничные одежды, в таких ходят на серьезные праздники или на знакомство с родителями невесты. Только повел себя этот человек совсем не так, как будто пришел на праздник. Вместо того, чтобы выяснить, что и как, человек вставил начищенный ботинок между косяком и дверью, потом, через незакрывающуюся щель взял Виктора за горло свободной от биты рукой (только тогда Виктор сообразил, что это бита, а не бутылка), вошел внутрь, бросил Виктора в прихожей, закрыл дверь на все замки и приказал Виктору: «Оденься, стыд какой». Виктор, не переча гостю, побежал одеваться. Гость вошел следом, стал наблюдать, невозмутимо похлопывая битой по открытой ладони, как Виктор облачается в джинсы, майку и носки.

«А в чем, собственно, дело?» — спросил несчастный вдовец. «Звонил вчера? — сказал в ответ гость. — Так вот, я за долгом». «Да вы с ума сошли, — сказал Виктор, косясь на биту. — Вы же понимаете, что таких денег ни у кого не может быть». «Много чего не может быть, — заметил гость. — Например, не может быть так, чтобы муж позвонил покойной жене. Предполагается, что если муж звонит покойной жене, он знает, что делает. А еще, если муж залезает в живой журнал покойной жены, он тоже знает, что делает. А если не знает и не понимает меру ответственности этого, то я сейчас объясню». И гость принялся охаживать Виктора битой по ногам, рукам и туловищу так, что Виктор закричал страшным криком, а гость приговаривал при этом: «Не звони, не лазь, поделом тебе». Когда же гость унял свою злость, а руки и ноги Виктора были переломаны в нескольких местах, а сам он был так побит, что не чувствовал уже боль, а чувствовал только какую-то полную свою измятость и беспомощность, пришедший сел к нему на кровать и стал вытирать кровь с биты о простыню.

«Не стоит оно того, — стал говорить гость избитому Виктору. — Они там совсем не такие как ты, это только кажется, что у нее есть голос, что они где-то фотографируются, отдыхают, ходят в школу. Ничто они теперь, куча молекул, просто твоя голова не может понять это и принимает это именно так, как голос и фотографии, и слова на мониторе». «Все равно я хочу к ним», — сказал Виктор. Гость встал, приблизился к Виктору и ударил его несколько раз и спросил: «Что ты сказал?» «Я все равно хочу к ним, раз они есть», — ответил Виктор еще громче.

Тогда пришедший ударил его страшным ударом поперек туловища и сказал: «Ты, — и ударил его еще раз. — Проживешь, — и ударил его еще раз. — До восьмидесяти двух лет, — и в целом, за вычетом ударов, гость сказал ему: - Уж кому, как ни мне, знать это. У тебя должно быть еще две жены. Хотя много чего еще должно было произойти. Например, мы должны были увидеться с тобой лишь единожды, когда я пришел бы за тобой в конце твоего пути, но уж получилось, как получилось, забудем об этом, представим, что ты никуда не звонил, только не лезь больше в ЖЖ, и я больше не появлюсь, ты мне еще благодарен будешь, друг мой Виктор».

Уходя, гость сказал с порога: «И да. Не пытайся с собой ничего сделать. Бесполезно. До восьмидесяти двух лет. Ни больше ни меньше. Окруженный детьми и внуками, стакан воды, все такое, у меня прямо перед глазами стоит эта картинка».

После его ухода все шишки и переломы Виктора чудесным образом срослись и даже кровь исчезла с пола, с Виктора и с простыни.

В этот же день и еще на следующий день, на работе, Виктор успел почитать страницу своей жены, и гость опять пришел к нему и бил его еще более страшным боем, говоря: «Не бывает так, чтобы живые общались с мертвыми, не бывает так, чтобы мертвая жена писала, а муж читал, и много чего не бывает, и вот тебе урок».

И так повторялось год, Виктор читал, если не появлялось новых постов, он перечитывал старые, если появлялись новые, он был так счастлив, что никакие побои были ему не страшны, а гость бывал все злее и устал спрашивать у Виктора, не мазохист ли он. У них это уже превратилось во что-то вроде лекарской процедуры, безобразной, но обыденной, прерывавшейся лишь на крупные государственные праздники, когда гость был слишком занят. Все было неизменно у Виктора и гостя, только одно менялось — отчаяние и тоска по жене и детям Виктора только росли и росли, тем более что он уже всячески пытался к ним присоединиться, обогатившись опытом многочисленных самоубийств, которые у него не получались, после прыжка на рельсы, с крыши, медикаментов, он просыпался, как ни в чем не бывало, утром в своей постели, совершенно герой «Дня сурка».

Случилось же однажды так, что ангел смерти (а это он ходил к Виктору) узнал, что тот в какой-то из дней не заглянул в страничку своей покойной жены. И ангел смерти почувствовал разочарование, что Виктор сдался, но обрадовался, что тот одумался, поэтому купил бутылку водки, всякие закуски и пошел к нему домой. И ангел смерти долго звонил к Виктору в дверь, а когда тот так и не открыл, подумал, что он там с какой-нибудь женщиной и решил вежливо уйти, но вернулся, хотя съехал уже на лифте до первого этажа. Он опять поднялся, вошел к Виктору в квартиру, поскольку умел так делать. Он заглянул в одну комнату, в другую, а на кухне он увидел такое, отчего у ангела из рук выпал пакет с продуктами. На кухне сидел мертвый Виктор, а именно его тело, покрывшееся уже зеленоватыми пятнами. «Воистину, думал я, что знаю меру человеческому отчаянию, а оказывается, не знал ничего», — сказал он, подтянул табурет ногой и неторопливо раздавил бутылочку, деля стол с телом и чокаясь об его безответный лоб и качая сокрушенной головой.

Потом он включил счетную машину Виктора, до самой ночи смотрел он на фотографию Виктора, улыбавшегося фотоаппарату на перроне какого-то вокзала, и просматривал фотографии его семьи, не понимая, что в них такого, к чему тут было так рваться, но так и не понял.

«Вот и весь рассказ», — сказал Дмитрий.

«Это еще что, — сказал Кирилл. — Эта история была про то, как человеку было из-за чего губить свою жизнь, это даже веселая история по сравнению с теми, какими полнится мир. У меня есть одна такая, у тебя ноги подкосятся от печали, когда ты услышишь, как один человек свел себя с ума совершенно попусту».

«А как это было?» — спросил Дмитрий, и Кирилл стал рассказывать.