Чужой ребенок

Женщина — полная, некрасивая, небрежно причесанная, с мешками под глазами. Возраст определить трудно. Смотрит… устало? Испуганно? Затравленно? Все это разом?

Почему-то пришло в голову, что ее бьет муж. Напивается и бьет. А дети смотрят.

Пришла одна, ни ребенка, ни мужа с ней нет. Назвалась Раей.

— Рая, ваша семья — это?..

— Мой муж, я и двое детей. Я пришла поговорить о старшем ребенке. Его зовут Ростислав. Он живет с нами уже три года.

Ага! Вот теперь все ясно. Мальчик приемный. Вероятно, сложный, возможно, не очень или совсем нездоровый физически или психически. За три года довел приемную мать вот до такого состояния. Или она сама себя довела. Жалеет теперь, что усыновила?

— Где жил Ростислав до того, как появился в вашей семье?

— Сначала со своей матерью, потом с бабушкой.

— Не в детдоме?

— Нет-нет! — вздрагивает отчетливо, как будто я помянула черта в присутствии суеверного человека. — Ростислав — сын моего мужа.

— Ваш муж был женат на матери Ростислава?

— Нет. Он записан его отцом, они встречались, уже после рождения Ростислава год или два пытались жить вместе, но все время ссорились, сходились, расходились и в конце концов расстались окончательно. Потом она то запрещала ему видеться с сыном, то, наоборот, хотела, чтобы он с ним виделся. И все время требовала денег, якобы на лечение ребенка. На самом деле он ничем таким особенным не болел — обычные простуды, аденоиды, один раз сломал палец на ноге.

— Сколько Ростиславу лет?

— Несколько дней назад исполнилось двенадцать.

— Второй ребенок ваш общий с отцом Ростислава?

— Да, его зовут Кирилл, ему пять.

— Расскажите, как Ростислав оказался у вас?

— Его мама поехала за границу, за лучшей жизнью. Сначала в Польшу, потом еще куда-то. Там у нее сначала был кто-то, она говорила, что обустроится, возьмет Ростислава к себе. Потом об этом уже речи не было. Сына она оставила с бабушкой, бабушке он с самого начала был ни к чему, а потом она и вовсе собралась замуж и переезжать в деревню фермерствовать. В общем, она позвонила моему мужу и сказала: мне Ростика с собой брать несподручно, это вообще-то по закону твой сын, у тебя все более-менее в порядке, так что приезжай, забирай его, я все вещички ему уже уложила. Вася поехал и забрал — что ему оставалось делать?

Да уж, подумала я, мальчишке не позавидуешь. Родственников много, а никому не нужен.

— И как все складывалось дальше?

— Сначала вроде бы ничего, — вздохнула Рая, — а потом все хуже и хуже. Теперь мне хоть самой из дома беги.

— Расскажите подробней.

— Ему и бабушка, и мать — она с ним пару раз в месяц по скайпу общается — видимо, с самого начала какие-то инструкции дали. Он, как у нас появился, чуть ли не первое, что сказал: папа, у меня телефон старый, ты ведь мне новый, сенсорный, купишь, чтобы я среди других детей в школе не выделялся?

Мы с мужем несколько обалдели, конечно, но потом решили: ребенок понимает, что его мать с бабкой бросили как ненужную вещь, пытается хоть так, через вещи, компенсироваться. Купили ему телефон лучше, чем у меня. Он очень радовался, а через полгода его потерял. Плакал так, что мы думали — задохнется, я его валерьянкой отпаивала и уже хотела скорую помощь вызывать. А много позже мне его дружок-одноклассник проговорился, что Ростислав этот телефон старшекласснику продал — за полцены, естественно, а деньги за несколько дней с друзьями в кафе прогулял и там же и хвастался: да это ерунда, мне папа завтра другой купит. Так, в общем-то, и получилось.

— Веселая история. Расскажите, какой Ростислав вообще.

— Подвижный мальчик, сообразительный. Немного по физическому развитию отстает и учится не очень хорошо, но там, где ему интересно, схватывает легко и быстро. Мы пытались его в кружки отдавать — идет с удовольствием, но нигде не удерживается. Месяц, два, три, а потом, когда начинается рутина, занятия, надо напрягаться — «мне скучно, я не пойду». Любит гулять, может и со старшими ребятами общаться, и с теми, кто младше.

— Какие у него отношения с Кириллом?

— Прекрасные. Кирилл его обожает, а Ростик его использует для шантажа. Например: «Знаешь, Кирюх, мы бы сейчас с тобой во дворе так классно в пожарников поиграли, но мне родители запретили из дома выходить, пока уроки не сделаю. Пойди попроси маму, скажи, что если она тебя гулять не пустит, будешь ныть и ей мешать. И пойдем с тобой играть». Или: «Кирюх, скажи папе, что я тебе обещал новую развивающую игру показать. Пусть он нам на вечер свой планшет даст, ему все равно не нужно, он телевизор смотрит». Но это все были цветочки!

— А ягодки?

Рая помолчала, собираясь с духом.

— Он стал рассказывать в школе, что мы его бьем. И морим голодом в наказание за двойки и всякие проступки. Что заставляем сидеть и гулять с Кириллом, работать по дому, используем как бесплатную няньку. К нам приходила опека, и в школе тоже на мужа смотрят так… И учительница — я вижу, что она ему верит, думает: что-то он, возможно, и приврал, но ведь дыма без огня не бывает.

— А вы его не бьете?

— Да вы что?! — Рая попыталась вскочить, но тут же грузно упала в кресло. — Пару раз за все три года схватила, потрясла, когда уж совсем невмоготу было. И все. У него очень тонкая кожа — он бегает, лазает во дворе, у него всегда все ноги и руки в синяках. Вот он их в школе и продемонстрировал. Сам догадался или надоумил кто, не знаю. А учителя что ж — они, конечно, обязаны сигнализировать. Ростик нам потом так прямо и сказал: «Это я чтобы вас попугать. Если будете делать все, что я попрошу, и приставать не будете, я больше никогда на вас жаловаться не стану и опеке скажу, что мне очень хорошо тут живется». И в глаза смотрит и улыбается. Да у них там у всех какие-то в этом смысле нарушения…

— О чем вы?

— Ну, Вася говорил, что мать Ростислава тоже все время врала и его по-всякому шантажировала. Он ее сильно любил, но в конце концов не выдержал. И еще она ему рассказывала, что когда была маленькая, ее мать — бабушка Ростислава — могла на неделю уехать к любовнику в Псков и оставить ее одну. Она себе макароны варила и колбасу жарила, потому что та уже зеленая была. Ей лет восемь или девять тогда было. А сама эта бабушка в детдоме школу заканчивала — уж я не знаю, как там это получилось.

— А что сейчас ваш муж?

— Поседел на полголовы и ходит смурной. Не помню, когда его улыбку видела или чтоб смеялся. Ему мужики на работе говорят: раз уж он все равно пожаловался, так пусть правдой будет — выпори его так, чтобы пикнуть боялся. Я говорю: не смей, тебя посадят, Кирилл без отца останется. Он говорит: ну не могу же я своего собственного сына в детдом отдать. Я понимаю: правда, невозможно. А сама иногда думаю: хоть бы куда его деть и жить спокойно, как до него жили. Он для меня с самого начала чужой какой-то, я его не понимаю.

— Я хочу поговорить с Ростиславом.

Ростислав щуплый, белокурый. На вид не двенадцать, а десять лет — пока не заглянешь в глаза. Глаза умные, серые, внимательные, взрослые. Сам улыбается, а глаза остаются серьезными.

Все подробно рассказал.

Бьют. Как бьют? Иногда ладонью, иногда ремнем, а один раз отец и кулаком заехал. Впрочем, тогда он и вправду провинился: Кирюху с крыши сарая на веревке спустил, там метров пять, опасно, это он теперь понимает, отец не зря взбесился. Но все время наказывают. Сладкого, которым Кирюху пичкают, приемышу не дают. В интернет не пускают, заставляют пол мыть и посуду. Каждый день куском хлеба попрекают: ты матери не нужен, а мы тебя взяли, молчи и будь благодарен.

Я в растерянности. Дело даже не в том, что я не знаю, кому верить. В событийном аспекте я больше верю все-таки Рае. Но субъективно Ростислав явно воспринимает все именно так, как рассказывает: он ни в каком виде никому не нужен, и от него ждут безусловной благодарности за то, что терпят.

Нельзя сказать «потерпите», ведь Ростиславу всего двенадцать, слишком долго терпеть.

Нельзя сказать «отдайте в детдом». Во-первых, вряд ли это пойдет на пользу ребенку. Во-вторых, как отцу потом с этим жить? Как воспитывать младшего сына, если так поступил со старшим? В-третьих, Ростислав здоров и умственно полноценен, скорее всего, его кто-нибудь возьмет в семью. И что — дубль два у каких-то ни в чем неповинных усыновителей? Купите бедному сиротке телефон?

Много людей вокруг и никого нет.

Говорю Ростиславу:

— На данный момент в мире есть только один человек, которому ты безусловно нужен и интересен.

— Это Кирюха, — улыбается Ростислав.

— Именно. У некоторых нет и этого. В дальнейшем многое зависит от тебя. Шантажом можно получить выгоды, но нельзя — симпатию и привязанность. Что ты делаешь для Кирюхи?

— Интересности всякие.

— А он для тебя?

— Он меня любит.

Исчерпывающе.

Звоню в одну из волонтерских организаций:

— Ребята, у меня особый случай. Ребенок живет не в детдоме, а в семье — с отцом и мачехой. Парень никому не нужен, при этом уже сложившийся шантажист и манипулятор. В отместку за свою ненужность губит семью отца. Но при этом полноценный, смышленый, хочет, чтобы кто-нибудь делал для него интересности, а он в ответ готов полюбить. Умеет обращаться с маленькими детьми, будет участвовать в детских праздниках для ваших подопечных. Есть у вас кто-нибудь для таких условий? Семья, гарантирую, вмешиваться ни во что не будет.

Оставляю свой телефон. Говорю Рае и Василию:

— Заведите ему щенка. Небольшой породы.

— Он не сможет за ним ухаживать. Начнет и бросит.

— Будете ухаживать сами или отдадите в хорошие руки. Откомпенсируетесь хотя бы — Ростислава-то не отдать.

Волонтер — девушка Надя. Я надеялась на юношу, но что ж поделать. Ходят вместе в кино, в кафе, на детские фондовые мероприятия и праздники — там Ростислав царит, больные фондовые детишки от него без ума. Надя к Ростиславу искренне привязалась, он как будто к ней тоже. Но, кажется, вертит и ею. Я Надю предупреждаю — она смеется. Молоденькая совсем, это нормально.

Зато щенок — очень кстати. Ростислав с ним спит, ест и вообще не расстается.

— Я стараюсь, чтоб ему хорошо было. Но он меня любит просто потому, что я — это я.

Кто бы спорил.