Море Фрейда. В парижском музее прошла выставка, посвященная взаимосвязи искусства и фрейдизма
В Вене, где проходят первые этапы моей эмиграции, австрийская переводчица мне назначает встречу в «чисто венском» кафе “Ландтман”» на знаменитом Ринге (по-нашему — Кольцевой), откуда двинулся в мир архитектурный модерн-арт.
В уютном ретро-кафе за яблочным штруделем и кофе со сливками по-венски мы обсуждаем будущее моей книги.
— Послушайте, — неожиданно для самой себя обращаюсь я к переводчице, — если бы я не знала точно, что это не так, я бы сказала, что здесь мог бывать Зигмунд Фрейд.
— Почему, собственно, вы так решили? — округляет глаза моя собеседница.
— Ну, не знаю, тут такие занавесочки… что-то такое из подсознания...
— Но ведь это действительно было любимое кафе Фрейда!.. — ошеломленно восклицает переводчица.
Ну да! Именно здесь, как впоследствии стало для меня очевидно, встречался со своими адептами и пациентами великий разрушитель веры человека в себя.
Таких гениев-развенчателей за всю историю насчитывается трое. Коперник сместил человечество из центра Вселенной. Дарвин объяснил происхождение человека не Промыслом Божьим, но законами эволюции. И наконец, Фрейд объявил человеку, что не только ум и сердце диктуют его поступки, но и подсознание — загадочный подвал, где водятся чудовища и который венский профессор высветлил фонарем психоанализа.
Столетиями люди считали разум единственной движущей силой в человеке. Но в начале XX века вдруг открылась тревожная истина: анализ человеческого сознания оказался недостаточным для понимания человека. Подлинную роль бессознательного в психике и повседневной жизни показал миру Зигмунд Фрейд.
И сегодня, в дни своего двадцатилетия, парижский Музей истории и искусства иудаизма чествовал Зигмунда Фрейда первой во Франции мультимедийной выставкой «От вглядывания к вслушиванию» (Du Regard à l’Écoute), посвященной взаимосвязи фрейдизма и искусства.
У входа в ренессансный особняк Сент-Эньян, в сердце древнего квартала Маре, в дни выставки красовалась афиша с портретом Фрейда работы фотографа Макса Хальберштадта, мужа дочери Фрейда Софи. В самом же выставочном пространстве нас ожидало плавание по «морю Фрейда» в окружении более чем двухсот экспонатов из парижских музеев современного искусства и Орсе, венского Музея Леопольда и других престижных арт-институций.
Здесь и фотографии, и архивные материалы, и первые документальные ленты, и рукописи как самого Фрейда, так и его соратников и предшественников. Но самое главное тут — шедевры мастеров живописи рубежа двух столетий: Густава Климта, Оскара Кокошки, Рене Магритта, Марка Ротко, Эгона Шиле, Сальвадора Дали и примкнувшего к ним на правах почетного гостя из другой эпохи Гюстава Курбе. Его знаменитейшему и скандальнейшему полотну «Происхождение мира» отведен особый зал.
Выставка разделена на девять «новелл», каждая из которых трактует тему по-своему.
Венский профессор всегда предпочитал Вене Париж. В 1885 году он получил доцентуру и исследовательскую стипендию, благодаря которым смог поехать в Париж и в течение четырех месяцев стажироваться в клинике Сальпетриер у Ж. Шарко, находившегося тогда в зените славы. И открывает парижскую экспозицию полотно Пьера Андре Бруйе «Лекция доктора Шарко в больнице Сальпетриер» (1887). На нем мэтр ныне отмененной болезни истерии Жан Мартен Шарко (1825–1893) демонстрирует метод гипноза при работе с пациенткой. Репродукция этой картины красовалась на стене кабинета Фрейда на ул. Берггассе, 19.
Но отметим на полях, что в свой «французский» период Фрейд не только постигает тайны проникновения в душу человека с помощью гипноза. Он посещает театр «Комеди Франсез», грезит Сарой Бернар, общается со звездой кабаре Иветт Гильбер, любимой натурщицей Тулуз-Лотрека. Наконец, водит дружбу с сюрреалистами, наследниками символистов на рубеже веков.
Хотя сам Фрейд называл себя дилетантом в искусстве, оно все же занимало его мысли. Исследованию природы вдохновения он посвятил свой труд «Художник и фантазирование». По Фрейду, художник — это особая личность, некий сейсмограф эпохи, точнее других улавливающий и острее других ощущающий конфликты культуры. Нередко эта обостренная чувствительность заставляет его отгораживаться от мира с помощью алкоголя или наркотиков, а подчас оборачивается безумием. Однако, по мнению Фрейда, художник благодаря своей высокоразвитой способности к сублимации, к счастью переключает энергию низших влечений на высокое искусство.
Взгляды Фрейда на человеческую натуру были близки сюрреалистам, можно сказать, они освящали их устремления. Более сильного союзника трудно было найти. Андре Бретон, лидер движения, после изучения сочинений Фрейда едет к нему в Вену в 1922 году. В это же время восемнадцатилетний студент Высшей школы изящных искусств в Мадриде Сальвадор Дали, повторяя путь старшего собрата, с головой погружается в книги Фрейда.
...Проходя по выставочной анфиладе с приглушенным, словно в алькове, освещением, посетитель обнаруживает в витринах и на стендах противоречивые контрасты: соблазненную невинность и хладнокровное насилие; ужас рождения и радость смерти; тело как объект восхищения и желания и блуждания человеческого сознания вне тела. При этом парадоксально (хоть и неизбежно) то, что именно художественная выставка продемонстрировала отказ творца психоанализа от изначального визуального подхода к постижению человеческой души. И картины, выставленные в Музее иудаизма, по сути, иллюстрируют «сонник доктора Фрейда».
В преднаучные времена люди воспринимали сны как хорошее или дурное предзнаменование со стороны высших сил. Фрейд же трактовал сновидения как распахнутое окно в подсознание, высвечивающее истинные желания человека. И наглядной тому иллюстрацией послужило «Изнасилование» Рене Магритта (1934), предоставленное для выставки Нью-Йоркским музеем современного искусства. Анатомия этой картины напоминает зрителю о его статусе вуайериста. Здесь лицо становится женским телом, глаза — сосками, нос — пупком, рот — половыми губами. Хотя при этом сам Магритт считал картину пародией на фрейдизм.
Неподалеку от Магритта сверкает купель дадаизма — писсуар Марселя Дюшана, творца реди-мейда, поставившего под сомнение Искусство с о-о-чень большой буквы (объект предоставил Центр Помпиду).
Пройдя еще немного, посетитель встречается с испепеляющим взглядом венского профессора, взирающего с портрета работы Сальвадора Дали. По признанию Дали, для него мир идей Фрейда значил столько же, сколько мир Писания — для средневековых художников или мир античной мифологии — для Ренессанса. Дали грезил о встрече с исследователем, и в 1938 году Стефан Цвейг смог ее устроить.
Дали вспоминал после: «Фрейд сидел, не меняя ни позы, ни выражения лица, и невольно голос мой становился все более резким, интонация — все напористее. И тогда, продолжая вглядываться в меня с такой настойчивостью, что на нее, кажется, нужны были все его старческие силы, Фрейд возопил, обращаясь к Стефану Цвейгу: “Никогда еще мне не попадался настолько типичный экземпляр испанца. Какой фанатик!”»
В центре зала, трактующего тему «Фрейд — последователь и адепт теории эволюции Дарвина», корчит обезьяньи гримасы «Характерный портрет тяжелораненого» — бюст работы скульптора Франца Мессершмидта (1736–1783).
Далее по курсу «античная коллекция». Пациентов Фрейда на пороге его кабинета встречали сотни взглядов в упор — порой ласковых, улыбающихся, но порой грозных. Весь кабинет был наполнен статуэтками и скульптурами, найденными при раскопках в Италии, Греции, Сирии, Египте. То была эпоха авантюрной археологии, и уникальные творения античных мастеров продавались практически за бесценок у европейских антикваров. Ну а страстью к античности Фрейда заразил его кумир — Шарко.
Меблировка рабочего кабинета Фрейда на ул. Берггассе, 19, была продумана до мелочей. На фотографиях, представленных на выставке, видны и низенькие столики, уставленные античными статуэтками, и упомянутая уже картина Бруйе, и конечно же, диван с креслом у изголовья. Но на экспозиции можно увидеть и их миниатюрные копии, воплощенные в позолоченной пластмассе Хансом Холляйном (1984—1985, Лондонский музей Фрейда). Миниатюрные объекты вызолочены не зря. Это намек на еще одно открытие отца психоанализа: Фрейд понял, что плата за психотерапию должна существенно сказываться на кармане пациента. Поскольку, как выяснилось, пациент по-настоящему верит только в то, что стоит денег. Иначе терапия идет худо, больной не прогрессирует (почему — тема отдельная и достойная особого внимания). Так что сорокапятиминутный сеанс у венского доктора стоил сорок крон (тогдашняя цена дорогого костюма).
В отдельном кинозальчике крутят документальные ленты. На кадрах — Фрейд в его кабинете. Все снято в основном Мари Бонапарт, внучатой племянницей Наполеона, сподвижницей и продолжательницей теорий венского доктора. Мари Бонапарт фрейдизм спас от фригидности. Она же, в свою очередь, спасла для человечества самого Фрейда.
С принцессой Мари Бонапарт они были дружны, она считала Фрейда человеком, заменившим ей отца. А тем временем в Германии уже поднимал голову нацизм. Гитлер клеймил психоанализ как вредную еврейскую псевдонауку. И в ночь с 10 на 11 мая 1933 года на Оберплац в Берлине под звуки патриотической музыки нацисты сжигали книги Фрейда, скандируя: «Против чрезмерного выпячивания инстинктивной жизни, которая разрушает дух, во имя благородства человеческого духа я предаю огню писания Зигмунда Фрейда!»
Сам же ученый отреагировал на это не без присущей ему иронии: «Каков прогресс! В средние века они сожгли бы меня самого на костре, теперь же довольствовались аутодафе моих книг». Профессор не мог предположить, что пройдет всего несколько лет и в лагерях Освенцима и Треблинки сгорят миллионы жертв нацизма, в том числе четыре его сестры. Лишь посредничество американского посла во Франции да огромный (по тем временам) выкуп, уплаченный Мари Бонапарт, позволили Фрейду осенью 1938 года покинуть Вену и выехать в Англию.
Но к тому времени у Фрейда оставалось уже мало сил. Весь их остаток он вложил в свое последнее, прозвучавшее как взрыв произведение. То был «Моисей и монотеизм», в честь которого в Музее иудаизма была выставлена уменьшенная копия микеланджеловского шедевра. Само же исследование, выйдя из-под пера человека, который называл себя «евреем без бога», было расценено ортодоксами как интеллектуальная измена. И это несмотря на утверждение Фрейда, что «в главном» он с иудаизмом заодно.
Но дни великого ученого были уже сочтены: его терзал рак челюсти. И в конце концов он упросил лечащего врача ввести ему инъекцию морфия, «несовместимую с жизнью».
Прах венского гения покоится в этрусской вазе, подаренной ему Мари Бонапарт.
Роль постфактум на выставке играет раздел «Продолжение сновидений», посвященный культовому художнику Люсьену Фрейду — внуку Зигмунда. И при взгляде на его картину «Социальный смотритель спит» (1995) представляешь, что легендарный дед сказал бы о внуке: «Гм! Гм! Что ни говорите, а наследственность воистину проявляется через поколение!»
P.S. После посещения выставки «От вглядывания к вслушиванию» в парижском Музее иудаизма мне приснился сон: по парижским крышам и чердакам мечется миниатюрная фигурка в громадном бесформенном плаще — Фрейд спасается от преследующих его фантазмов. Такая вот картина маслом в духе Люсьена Фрейда.