«‎Уходишь с дежурства разбитый, но понимаешь, что прожил день не зря»‎. Медики о своей работе

Ксения Цветнова, реаниматолог, ГКБ им. В. В. Виноградова

Однажды в детстве я тяжело заболела: у меня был острый аппендицит с перитонитом. Мне сделали сложную операцию и спасли. После этого я решила, что буду врачом, и до окончания школы вынашивала эту идею. Поступила в Харьковский национальный медуниверситет, отучилась там шесть лет, переехала в Москву и ординатуру прошла уже в РУДН.

Я выбрала специальность реаниматолога, еще когда была волонтером в харьковской больнице. У моих родителей был знакомый в одной клинике — заместитель главврача по хирургии. Они попросили его показать мне, тогда еще юной студентке, работу разных медицинских специалистов. Зам главного врача взял меня за руку, отвел в кабинет компьютерной томографии и сказал: «‎Вот отделение функциональной диагностики. Для девочки лучше не придумаешь». Я целый день просидела в этом кабинете. Так зевала, что чуть не разорвала рот. В конце рабочего дня сказала, что это очень скучно. ‎И на следующий день меня отправили в общую реанимацию, чтобы, так сказать, проучить. Но мне очень понравилось, и я там осталась. Я влюбилась в реаниматологию, в эту динамику, в то, как быстро нужно принимать решения, как ты практически мгновенно видишь результат своей работы. Вот ты всю ночь скачешь вокруг этого пациента, боишься отойти, а к утру он открывает глаза, начинает слышать, реагировать на свое имя. И ты уходишь с дежурства уставший, разбитый, но понимаешь, что прожил этот день не зря. 

Я помню своих первых пациентов. Однажды к нам в отделение привезли пострадавших после страшного ДТП. Среди них была девушка-цыганка, очень красивая. Никто не думал, что она выживет. У нее в организме не было, наверное, ни одной целой косточки. Несмотря на это, утром после всех операций она открыла глаза. И первое, что она сделала, — стала исполнять руками какой-то цыганский танец.

В реанимации приходится уделять особое внимание не только пациентам, но и их родственникам. Это люди, у которых погибает близкий человек. Иногда с ними очень тяжело разговаривать. Но это часть моей работы. Сегодня мне позвонила внучка умершего пациента с вопросом: «А если бы я раньше обратилась за помощью, его бы спасли? Я теперь виню себя»‎. Я сказала, что ни в коем случае нельзя себя винить, все было сделано правильно. Ее дедушка попал к нам с коронавирусом, а это тяжелое заболевание, которое у разных людей протекает по-разному, мы не можем предугадать, как его перенесет конкретный пациент. Такие разговоры помогают.

Из-за пандемии моя работа кардинально изменилась. Появились средства индивидуальной защиты, в которых все сложнее работать при растущей жаре. Мы в ординаторской в шутку называем себя реаниматологами, тушенными в собственном соку. Увеличились нагрузки. В самый пик мы работали на максимуме своих возможностей.

На подобной работе невозможно избежать выгорания. Но стоит хорошенько поспать, и жизнь уже не кажется такой дрянью. Я прихожу с дежурства, гуляю с собакой, ложусь спать на сутки, и становится лучше. Меня поддерживает мой муж. Я рассказываю ему, что у меня происходит, он рассказывает мне, что у него. Мы друг другу сочувствуем, говорим, что мы большие молодцы, и спокойно идем спать.

Владимир Филимонов, заместитель главврача по медицинской части Станции скорой и неотложной медицинской помощи имени А. С. Пучкова

Когда я учился в школе, мой старший брат уже работал офтальмологом. Я решил пойти по его стопам и стать врачом.

Я учился сначала в Ростове, потом в ординатуре в Москве. Наверное, из-за своего характера выбрал работу в скорой помощи. Мне нравится решать эту задачу — максимально сузить границы возможного диагноза, когда у тебя в наличии только фонендоскоп и какие-то элементарные инструменты для обследования. Это и есть медицина в чистом виде.

Работа в скорой требует оперативных решений, умения управлять своими эмоциями и эмоциями пациента. Здесь нужны более глубокие знания психологии. Бывают эмоционально сложные вызовы, как детская реанимация, например, которые навсегда остаются в памяти.

В моей практике тоже были такие случаи. Я работал на скорой, когда гремели взрывы в московском метро, и мне пришлось ехать сначала в одно место катастрофы, а затем почти сразу выезжать в другую точку. В таких ситуациях нельзя забывать, что от действий врача зависит не просто жизнь человека, но качество этой жизни. Пострадавший после травм может быстро реабилитироваться, а может на всю жизнь остаться инвалидом. В этом случае помощь врача в первые минуты после катастрофы оказывается решающей.

Однако это давняя история. С 2011 года я занимаюсь административной медицинской деятельностью. Такая работа позволяет распространять профессиональные навыки, прививать свое понимание профессии сотрудникам, а значит, помогает не только одному конкретному пациенту, а сразу многим. Административный работник — это человек, который приумножает полезные практики.

Пандемия коронавируса показала все плюсы московского здравоохранения, когда врачи поликлиник, стационаров, скорой помощи вместе справлялись со сложными административными и клиническими ситуациями. Каждый день менялась оперативная обстановка по заболеваемости. Не было инструментов, общепринятых схем для принятия решений. Но мы подстраивались и набирались опыта. Медработники не спали ночами, не имели возможности жить со своими семьями. Это был один из этапов войны. Он закончился, и мир изменился.

Ульяна Назарова, процедурная медсестра поликлинического отделения городской клинической больницы им. В. В. Вересаева

Я не знала, чем буду заниматься, когда закончила школу. Подруга, которая уже год к тому моменту училась в медучилище, предложила тоже поступить в мед. Я согласилась и не жалею. Я очень люблю свою работу и теперь уже понимаю, что попала туда, куда надо.

Сначала местом работы у меня была 6-я городская больница. Там я работала в операционной. Помню, как мне в первый раз пришлось спасать пациентку: женщине в коридоре стало плохо, она просто рухнула на пол. Когда я подошла, вокруг нее толпились люди. Я должна была сделать этой женщине укол внутривенно. Но тогда мои навыки были еще не так отточены, как сейчас, и я думала, что сама лягу там рядом с ней, но все прошло хорошо. С того момента я обрела уверенность. Поняла, что все могу.

Мне нравилось в той больнице, только ездить было далеко. Поэтому через полгода я ушла в поликлинику в шаговой доступности от дома. Там уже я попала в процедурный кабинет. Со мной работала пожилая женщина старой закалки — она показала, как ставить уколы и брать кровь максимально безболезненно.

Когда у меня родился ребенок, я по совету знакомых перешла на работу в поликлинику в больнице Вересаева.

Я уже 16 лет работаю в процедурном кабинете. Сейчас, конечно, особое время для медработников. Мы с коллегами поулыбались друг другу, обрадовались, что сейчас передохнём, но не тут-то было. Напряжение выросло в десятки раз. Начались эти мазки и в поликлинике, и с выездом, например, в общежития, где тоже брали материал для анализа у 100 человек за раз. Потом надо было все это обрабатывать, оформлять документы — это очень тяжело.

Иногда я прихожу домой уставшей, и муж говорит: «‎Уходи ты со своей работы». Но у меня не получается. Я не смогу просто сидеть дома и люблю свое дело.

Анна Гоголь, терапевт, ГКБ №52 

Я училась в медуниверситете Пирогова на лечебном факультете. Выбрала терапию, потому что это всеобъемлющая специальность. Ты видишь все, лечишь все, диагностируешь все. После учебы я думала поработать в поликлинике, но как-то раз приехала по делам в район Октябрьского поля и решила зайти в больницу №52, спросить, не нужен ли им случайно терапевт. Оказалось, что нужен. С тех пор вот уже пять лет я и работаю терапевтом в этой больнице. 

Год назад я прошла специализацию по пульмонологии. Мне были интересны легочные процессы, а кроме того, я знала, что пульмонолог — почему-то непопулярная специальность, их всегда не хватает. Пульмонолога найти сложнее, чем того же кардиолога, хотя эта специальность не менее интересная.

Каждый день на работе случается что-то новое, часто бывают сложные случаи. Больше всего запоминаются первые дни практики, когда сталкиваешься с тяжелыми молодыми пациентами. Я помню одного такого. Его очень долго лихорадило. Все подозревали то лучевую инфекцию, то последствия антибактериальной терапии. В итоге ему диагностировали редкую форму нейроэндокринного рака. Я помнила, что в свое время читала об этом раке и даже делала презентацию, но никогда не думала, что встречу больного с таким диагнозом. Пациент угасал прямо на глазах. В какой-то момент опухоль его добила. Ему было всего 33 года. 

Смерть пациента для врача — стресс. Со стрессом врачи справляются по-разному. Иногда достаточно отвлечься на повседневную жизнь, общение с друзьями, коллегами, родственниками. Я, например, люблю ездить в отпуск в горы на Кавказ, чтобы оставить там стресс, накопившийся за полгода.

С пандемией изменилось отношение к врачам. Раньше попадались пациенты, которые относились к медикам с недоверием, могли и повздорить с врачом. Сейчас люди стали вежливее. Все благодарят нас за нашу работу.