Михаил Пустовой: «Голодали, мерзли, но выжили». Как мурманчане самоизолировались в лапландской тайге

Сломай нож — спаси девушку

В полдень в Мурманске включаются сирены: даже сквозь окна слышны призывы оставаться дома. В последний день апреля я планирую побег в арктическую глухомань, подальше от разносчиков новой пневмонии — по крайней мере я пытаюсь убедить себя в этом. Заболеть я не хочу, но, по правде сказать, мне просто уже невыносимо по вечерам украдкой пробираться на ближайшую к дому сопку, чтобы покататься на лыжах. Поэтому я собираю рюкзак, смазываю лыжи и осторожно упаковываю шумовые патроны — на случай встречи с бурым медведем. Мохнатые боги уже проснулись после зимней спячки и ищут, чем поживиться. Потом забираюсь в автобус и выбираюсь за город. Там меня ждет Надя. Нам надо быть начеку: где-то рядом в засаде могут оказаться полицейские, которые следят за соблюдением режима самоизоляции.

До нашей цели — потаенной лесной избы на озере Черногубское, известной узкому кругу рыболовов, лыжников и браконьеров, около 20 километров пути. Там запросто можно встретить медведя и фактически не ловит сотовая связь. Мы идем на беговых лыжах, под тяжелыми рюкзаками, при худшем раскладе нам придется потратить на дорогу почти сутки. Ночью обещают морозы, и если кто-то из нас провалится в одну из многочисленных речек, в МЧС вряд ли об этом узнают. Впрочем, таков мой образ жизни в Арктике.

Фото: Михаил Пустовой

Худшие опасения подтверждаются почти сразу. Перейдя Большое озеро, из которого Мурманск берет воду, невзирая на выбросы промзоны, мы «тонем» в снегах. Лыжная тропа в тайге занесена, наст растопило солнце. Проваливаемся по пояс в сугробы. Движемся со скоростью один километр в час; мокрые от пота, мы замерзаем на ветру. У Нади от лыжи отскакивает крепление. Чтобы прикрепить его обратно, мне приходится пожертвовать ножом: он ломается в процессе ремонта. Мы примерно в семи километрах от Мурманска, вернуться назад пешком по таким сугробам до ночи мы не успеем.

Ледяное дыхание майской Арктики

Мы идем на восток от Кольской губы. Тайга чередуется с березовым криволесьем, на возвышенностях встречаются участки тундры. Подступают зыбкие сумерки, и нас окружает умиротворяющая тишина. Отголоски красного заката окрасили горизонт в фиолетовые тона, очертив синеву почти лишенного звезд космоса. В ближайшие часы нас ждет белая ночь — тьма уже не придет. Путь стал легче: ночной мороз скрепил снег подобием наста, появившаяся одинокая лыжня облегчила движение. Однако снегоходы из Мурманска уже неделю не ездили на восток, путик (след от гусениц в снегах) занесен и едва читается. Для нашей самоизоляции это плюс.

В прошлом году я взял Надю в провальный поход по тайге Кольского района. Тогда я чуть не отморозил себе пальцы — мороз и труднопроходимые снега потрепали меня, а цели я не достиг. Сегодня Надя теряет веру в то, что мы дойдем до избы. Наши термосы пусты, ноги гудят от усталости и замерзают в мокрых лыжных ботинках. Мы пересекаем одно урочище за другим и выходим на огромное и чарующее озеро Кривое — здесь водится кумжа и форель. Еще полтора часа — и перед нами открывается широкое белеющее поле — озеро Черногубское. Мы продолжаем идти, а добравшись до избы, еще долго болтаем о жизни вместо того, чтобы сразу завалиться спать.

Фото: Михаил Пустовой

Пили водку, крали налимов и видели медведей

Окрестная тайга и заросшие редколесьем распадки между скалистых холмов покрыты следами хищных зверей. Изба, в которой мы поселились, построена в 1980-е годы. Стройматериалом послужили сосновые бревна и разобранные ящики от боеприпасов; есть железная печка, настелен пол и даже окна — застекленные. Ящики для патронов забиты консервами — мы их не трогаем. Стены украшают оленьи рога — охотничьи трофеи. Периодически в избе находят спасение случайные путники, на нее делают набеги прокуроры в поисках следов браконьерства вроде сетей — пока безрезультатно, хотя браконьеров в округе хватает с лихвой. На столе лежит дневник, полный коротких записей: «Ловили сигов, ничего не поймали, пили водку, увидели помет медведя и надергали окуней».

Фото: Михаил Пустовой

Только на третий день нашей «самоизоляции» в избу пришли люди. «У окна рюмки есть, мы их возьмем», — сказали бородатые парни. Больше мы их не видели. Однако периодически с озера раздавалось рычание снегоходов. На природу устремились рыболовы ради налима и гольца и гонщики из Мурманска и Североморска. В мае в Мурманской области с недели на неделю ожидали ухода зимы и затопления озер талой водой. Люди пользовались моментом, чтобы закрыть сезон. К счастью, об избе знали лишь единицы из них.

Фото: Надежда Щадилова

Фото: Михаил Пустовой

В окрестностях озера Черногубское были и другие приюты — я не без труда нашел домик, землянку и хижину. Домик посещался изредка, похороненная снегом хижина была обитаема летом, а затхлая землянка, обитая линолеумом, очевидно, принадлежала военному. Неподалеку была еще одна изба, но она сгорела вместе с пьяницей. «Старики умирают, а молодежь домики не делает», — расскажет мне позже мне Игорь, рыбак из Североморска. Когда мы встретимся, он только что выловит знатного налима, вытащив его из лунки в полуметровом льду. И вздохнет: «Народ ушлый пошел. Воруют. Положишь рыбу на лед, отойдешь проверить донки, а они на снегоходе подъедут — и нет твоего налима».

Мертвый поселок в лесотундре

На второй день мы отправляемся исследовать окрестности. Идем вдоль речки Черногубки, уходя от озера на юго-восток. Идти надо осторожно. После обильных снегопадов понять, где проходит русло, можно только по редким незамерзающим местам. В глубоких ямах на порогах и перекатах чернеет вода. Если метровый снежный мостик рухнет, выбраться на берег будет проблемой. Но держаться реки приходится из-за густого кустарника вокруг, и это самый удобный маршрут. К тому же здесь пробита лыжня — одиночки бродили по своим делам. Потратив часа три, мы выбрались на открытое пространство, нашли охотничью лежку — россыпь мусора (я сожгу его) и свалку лапника: кто-то караулил зверя.

В тайге город быстро забывается. Тишина и чистый воздух кружат голову. Догорает, согревая нас, костер. Подступает вторая ночь нашего приключения. Солнце играет своими лучами со снегом, а потом пейзажи становятся резко очерченными и чуть фиолетовыми. Вдали виднеется «гора» Лисья. Белоснежный конус этой сопки бросается в глаза, и она кажется огромным массивом, хотя ее высота всего 423 метра. Намного ближе к нам другая сопка — Иванкурпаш. На ее склоне, посреди арктического безмолвия, чужеродные руины двух пятиэтажек. Один из домов украшен надписью «В жизни на Севере всегда есть место подвигу». Это заброшенная база ПВО Етикурбаш.

Фото: Михаил Пустовой

Возвращение в избу — это испытание. Мороз сковал снег, и двигаться по заледенелой лыжне — мучение. Надо пробираться между деревьями, ломая ветки, и с воплями скатываться с пригорков, стараясь не врезаться в сосны. Я все-таки падаю и налетаю коленом на лыжную палку — она сгибается под углом в девяносто градусов. Привести походный инвентарь в нормальное состояние не получилось. Впрочем, в полночь я удачно сфотографировал отражение луны в проталине — что намного важнее.

«Ну вы даете!»: на бескрайних озерах

Новый день. Мы выходим на озеро Черногубское. Ослепляющее солнце торжествует в майской Арктике. Сегодня даже жарко. В прошлом году весна пришла сюда уже в середине апреля, но в этот раз она задерживается. Это к лучшему: если не пойдут дожди, озера останутся проходимыми для лыжников и снегоходов до середины месяца. После их покроет талая вода, а лед порыхлеет и ляжет на дно. Снегоходов в этот день хватает. Кто-то из мужиков уже так напился, что не в состоянии сидеть в санях.

Показываю Наде три сосны на пригорке, между которыми я пережил последствия мартовского урагана, вырыв яму в сугробе, чтобы не замерзнуть насмерть. До этого места мы шли от избы шесть километров, любуясь на поросшие тайгой берега и скалы. Продвигаемся по живописной перемычке между озерами. Лес редеет, и мы быстро катимся с пригорка к новым открытиям. Северный край Среднего Ваенгского озера теряется в белоснежных линиях горизонта. Его берега окружают огромные, как говорят поморы, пахты (утесы). Встречаем человека по имени Игорь — первого за эти дни, который не пытается уклониться от разговора. Он бродит в валенках, добывая рыбу, чтобы порадовать дочку. «Ну вы даете! — удивляется он, узнав, что мы из Мурманска. — Сейчас так редко кто ходит». От нас до города-порта — около 25 километров, если двигаться на лыжах.

«Было много рыбы, но сетями браконьеры вычерпали», — говорит рыбак. Глубина Среднего Ваенгского озера — 35 метров. Из озера течет река Ваенга. Когда-то на ее истоке построили дамбу — из-за этого уровень воды в Среднем Ваенгском поднялся на пять метров, а рыбы стало меньше. Дамба становится самой дальней достигнутой нами точкой. Ниже по реке, километрах в пяти, расположен запретный для нас военный город Североморск, а на другой стороне дамбы — дачи жителей столицы Северного флота; прогуливающиеся оттуда пары стараются к нам не приближаться. Если рвануть на север по цепочке озер, то через 15 километров упремся в Кольскую губу. О близости Баренцева моря напоминает скудеющая природа — редкие сосны уже тонкие, преобладает тундра.

Безумие полярного заката обжигает мое сознание, а голод дает о себе знать. Пора возвращаться в приют. В этот день мы прошли 22 километра.

Посреди белого безмолвия

Четвертый день жизни без города. Я один. Надя осталась в избе. Теплый ветер с юго-востока ласкает мое лицо. Ночью погода переменилась, и наста больше не будет. В нос бьет сырой запах пробуждающейся Арктики — набухающих влагой деревьев, но из-за пасмурной погоды и размытого вида горизонта побаливают глаза. В Полярном мире дезориентация в пространстве приходит к тебе именно в такие дни. Сероватые снега сливаются, и чтобы понять, насколько крутой спуск перед тобой, приходится с напряжением вглядываться. Целый день я буду бродить вдали от людей, разговаривая по своей привычке с обнаженными валунами, на которых из-за ветра никогда не задерживается снег. Где-то рядом уже бродят проснувшиеся медведи — пришло их время. Их появление возле Мурманска всегда вызывает истерики горожан и требования истреблять косолапых. Меня их близость так не напрягает: дикие звери — это естественно, город — нет.

Пробитый снегоходом путик затягивает меня. Неожиданно в воздухе, посреди белого безмолвия, раздается угрожающая вибрация. От неё мне не по себе. «Что это? Снегоход едет?» Интрига раскрывается только через восемь километров. Это гудит Серебрянская трасса «Кола — Териберка». На повороте «21-й километр» к гарнизону Етикурбаш я вижу силуэты мужчины и женщины. Заметив меня, прогуливающаяся парочка быстро садится в автомобиль и уезжает. Боятся заразиться коронавирусом? Подходить к трассе было ошибкой: здесь мурманчане наслаждаются шашлыками в окружении гор мусора и гниющей помойки.

Основательно намочив ноги, я возвращаюсь к нашему базовому лагерю. Чуть не падаю вместе с обрушивающимся снежным козырьком в овраг и запоминаю всеми своими чувствами здешний ландшафт. В грязном городе я буду тосковать по всему этому. Вдруг под низкими полярными облаками пролетает огромный транспортный самолет с дальнего военного аэродрома Североморск-1. Это — неожиданность. И еще откуда-то из зарослей тянет вонью. На мгновения мне становится немного не по себе, но это не паника. На открытом пространстве я ощущаю присутствие постороннего. И это не человек.

«Коси под дурачка»: обходя военные базы и гарнизоны

Весь наш запас еды на пятый день вольной жизни в тайге — четыре печенья, пачка арахиса, кусочек колбасы и шоколадка. Решено выбираться в Мурманск. За ночь из-за теплого южного ветра озеро Черногубское меняется до неузнаваемости. Местами у берега уже поднялся лед. Ноги намокают от сырости: мокрый снег, вода и повышенная влажность делают свое дело. Впрочем, на пару часов выглядывает солнце, и я даже раздеваюсь до термобелья. Однако вскоре вновь становится пасмурно.

На озере Кривом слой снега уже совсем не держит, и мы бредем на лыжах по воде. Когда четыре километра подряд под тобой проваливается опора, ощущения не из приятных. Мокрые и давно переохлажденные ступни сводит от боли. Но бояться нечего: хотя у берега уже есть куда провалиться, в основном лед толстый. Впрочем, испытания только начинаются. Срезая путь, я беру курс на поселок Росляково — это часть Мурманска, которая по карте кажется ближе, чем сам мегаполис. Выбираемся на сушу, радуемся путику и вновь тонем в снежном болоте. Одна лыжная палка разваливается — у нее отлетает лапка. И, ко всему прочему, нам приходится обходить режимный объект — полузаброшенный аэродром ВМФ «Угрюмый». «Если поймают военные — коси под дурачка», — напутствует по телефону знакомый лыжник.

Фото: Михаил Пустовой

Возвышенность. Слева — рельефные сопочные гребни с обрывистыми боками, чернеющие гранитом. Прямо — пятно густой тайги, трубы котельных и свинцовая полоска Кольского залива. Справа угадываются котельная и антенны закрытого городка Сафоново. Мы скатываемся вниз и встаем перед зияющей пропастью. Попахивающая чем-то откровенно неприятным река Грязная освободилась от снежного моста, по которому пролегала снегоходная дорога. Кое-как перебираемся на тот берег и — здравствуйте! — гарнизон Сафоново-1. Это — ЗАТО, заходить на его территорию нельзя, за это придется платить штраф. Утопая по пояс в снежной квашне, под дождем выползаем на железную дорогу. Еще несколько часов — и натыкаемся на росляковскую лыжню.

***

На окраине Росляково в час ночи на рюкзаках сидят два человека — это мы. В поселении уже весна: желтеет освободившаяся от сугробов прошлогодняя трава, улицы залиты лужами и завалены мусором, а люди гуляют без медицинских масок. Мы закончили 90-километровый маршрут, у нас переломаны лыжи, а одежда отяжелела от пота. Нас трясет от переохлаждения и утомления. Впрочем, меня при этом переполняет эйфория. Городской мир с его принуждением к замкнутому пространству, полицейскими облавами и абсурдом заменили несколько дней безмятежной жизни посреди завораживающего арктического пространства. Мир на время стал для меня прежним, таким, каким он был до пандемии. А вскоре режим самоизоляции в Мурманске отменили, и до конца первой недели июня я, уже не опасаясь полиции, бродил на лыжах у города, прощаясь с любимыми дарами зимы.