Сокровенные истории, красивые спектакли и больные темы. Разговор с театральным режиссером Анастасией Патлай
Почему надо знать это имя — Анастасия Патлай? Во-первых, никто другой сейчас не ставит настолько же тонких, красивых, насыщенных и в лучшем смысле локальных — то есть необходимых прямо здесь и сейчас — спектаклей. Во-вторых, в 2020 году у Патлай вышли две важные работы. «Неформат» — о профессиональной и человеческой красоте актеров нерусского происхождения, который, по моему мнению, стал главным московским театральным событием прошедшего сезона. И постановка-воспоминание двенадцати актрис о труде своих и чужих бабушек в тылу во время Второй мировой войны, «Танго морген, танго пли» в Новосибирске — образцовый пример того, как московский режиссер может поставить спектакль для большого репертуарного театра в другом городе. Правда, «Танго» чуть не закрыли спустя полгода после премьеры и вернули в репертуар только после того, как Патлай сама публично рассказала о своем разговоре с директором театра и прозвучавших в нем намеках на звонки сверху. Кроме того, еще до интервью я знала, что Патлай задумала спектакль памяти журналистки Ирины Славиной, совершившей самосожжение после обысков в ее квартире. В разговоре же выяснилось, что ждать нужно еще и проекта, созданного на основе событий ЛГБТ-акции «День поцелуев», проходившей на крыльце Госдумы во время чтений закона «О пропаганде гомосексуализма». И наконец, с Настей просто интересно общаться. Она внимательно и одновременно вполне критически относится к своим корням — это «Театр.doc». У нее свой оригинальный взгляд на современные поиски в театре. Искусство как исследование, отказ от фигуры режиссера как полновластного автора, переоценка новых и открытие старых театральных форм, переставших казаться, соответственно, синонимами всего хорошего и всего плохого, — вот темы нашего длинного разговора, который я решила обратить в серию коротких монологов.
1
Зуд, я бы так это назвала. Нельзя, чтобы такие события, как гибель нижегородской журналистки Ирины Славиной, просто забылись и канули в Лету. Почему Елена Гремина и Михаил Угаров в 2010 году сделали «Час восемнадцать» про смерть юриста Сергея Магнитского? В том числе потому, что новостные сюжеты нас поражают, мы падаем, а потом встаем, отряхиваемся и на следующий день уже смотрим новые сюжеты. Поэтому у меня есть необходимость сделать театральный жест — это может быть история про Славину, а может быть просто жест, жест ее памяти.
Я чувствую общую усталость от важных, больных, актуальных тем. Это усталость, отчасти сопряженная со страхом. Я не имею в виду, что люди боятся преследований, но они боятся расстроиться, боятся плохих эмоций. Говорю это без иронии, потому что искала драматурга для проекта про Славину несколько месяцев, и довольно близкие люди мне отказали: «Это очень тяжелая тема, я больше не могу, я устала».
2
Спусковым крючком для постановки спектакля «Неформат» стал термин «бремя идентичности». Я услышала его в разговоре между Яной Меерзон, исследовательницей канадского театра мигрантов (уже во втором и третьем поколении), и Марком Симоном, исследователем миграции и в том числе того, как с миграцией работают немецкие и российские театры. Речь шла о внешности и в целом об идентичности как о бремени, которое подчас мешает профессиональной реализации.
Я взяла несколько интервью — у Фурката Палван-Заде, основателя журналов «Сигма» и EastEast, у бизнесмена из Казахстана, у выпускницы мединститута, которая приехала в Москву из Самарканда, а потом эмигрировала в США. Оказалось, что для них проблема дискриминации по внешности не стоит остро. Наиболее точно и явно она проявилась в рассказах актеров о возможностях профессиональной реализации в России. Грубо говоря, лицо — это то, что они «продают», часть их профессии. Поэтому мы с Наной Гринштейн, драматургом, приняли решение, что в спектакле будут истории актеров и актеры будут их сами рассказывать со сцены.
3
С самого начала работы над «Танго морген, танго пли» актрисы новосибирского театра «Глобус» делились друг с другом сокровенными историями. Мы придумали ряд актерских тренингов: они интервьюировали друг друга и отвечали от лица своих бабушек, делали пластические этюды о собственных отношениях с мамами. Идея включить в пьесу семейные нарративы актрис была связана с некоторой неуверенностью и даже стыдом за то, что я посторонний для Новосибирска человек, которого пригласили сделать спектакль про память города и его жителей о годах войны. Не потому, что я не смогу сделать — наоборот, я много занимаюсь темами памяти в театре, но мне не хотелось выглядеть «чужаком», который вторгся на постороннюю территорию и что-то тут рассказывает.
