Как взяли Паулюса

Никита Хрущев четыре раза встречался с «творческой интеллигенцией», чтобы ее, «творческую интеллигенцию», поучить. Поучить тому, как писать стихи, как писать картины и вообще — как родину любить. Встречи длились по многу часов, основным оратором на них был сам первый секретарь ЦК КПСС. Говорил он много, темпераментно и о разном. Во время встречи 7 марта 1963 года Хрущев, поговорив о поэзии, «перекочевал» на тему антисемитизма, неожиданно коснувшись истории пленения фельдмаршала Паулюса. Привожу этот фрагмент в изложении участника встречи кинорежиссера Михаила Ромма:

— Вот все акцентируют тему антисемитизма, — говорил Хрущев. — Да нет у нас антисемитизма и быть не может. Не может… не может… Вот я вам приведу в доказательство пример: знаете ли вы, кто взял в плен Паулюса? Еврей, полковник-еврей. Факт неопубликованный, но факт. А фамилия-то у него такая еврейская. Катерина Алексеевна (Фурцева. — О. Б.), ты не помнишь, как его фамилия? Не то Канторович, не то Рабинович, не то Абрамович, в общем, полковник, но еврей. Взял в плен Паулюса. Это факт, конечно, не опубликованный, неизвестный, естественно, но факт. Какой же антисемитизьм?

Слушаем мы его, и после этого сюрреалистического крика уж совсем в голове мутно, ничего не понимаем. Хочется спросить:

— Ну и что? И почему факт не опубликован, интересно знать?

Хрущев знал, о чем говорил: он был членом Военного совета Южного (бывшего Сталинградского) фронта, приезжал в 38-ю мотострелковую бригаду, захватившую Паулюса, на следующий день после пленения фельдмаршала. По воспоминаниям командира бригады, тогда еще полковника Ивана Бурмакова, «Хрущев сейчас в обнимку, начал целовать нас.

— Спасибо, спасибо, братки! Фельдмаршалов редко кто берет в плен. Генералов, может, будем брать, а фельдмаршалов — трудно».

Теперь «факт опубликован». «Полковник, но еврей» оказался подполковником, замполитом 38-й отдельной мотострелковой бригады 64-й армии Южного фронта Леонидом Винокуром. Суть дела в сжатом виде изложена в представлении подполковника к званию Героя Советского Союза. Наградной лист Винокура подписан начальником политотдела 64-й армии полковником Матвеем Смольяновым, командующим 64-й армией генерал-лейтенантом Михаилом Шумиловым и членом Военного совета полковником Зиновием Сердюком. Представление датировано 5 февраля 1943 года: после пленения Паулюса не прошло и недели!

Фото: Bundesarchiv, Bild 183-B24575/Mittelstaedt, Heinz/CC-BY-SA 3.0/Wikimedia Commons

Ниже — текст представления с сохранением стилистических особенностей оригинала:

31.1.43 года, в момент окончательного разгрома южной боевой группировки немецких войск в гор. СТАЛИНГРАДЕ и пленении генерал-фельдмаршала ПАУЛИСА с его штабом, тов. ВИНОКУР проявил смелость, храбрость, мужество и большевистскую находчивость.

Узнав, что генерал-фельдмаршал ПАУЛИС и его штаб 6 армии находится в здании центрального универмага, он в ожесточенном бою с немцами добился полного их окружения, всю боевую технику (пулеметы, пушки, минометы и т. д.) навел на это здание, а сам лично, пренебрегая явной опасностью для жизни, несмотря на усиленную охрану штаба 6 немецкой армии и генерал-фельдмаршала ПАУЛИСА, ворвался в здание, бесцеремонно потребовал от генерал-фельдмаршала ПАУЛИСА сложить оружие и немедленно сдаться в плен.

Несмотря на то, что все офицеры штаба 6 немецкой армии были вооружены, они были смущены таким дерзким поступком тов. ВИНОКУР и были вынуждены приступить к переговорам о сдаче в плен.

После прибытия делегации от штаба 64 армии, тов. ВИНОКУР принял участие в окончательном решении всех вопросов, в результате чего командующий 6 немецкой армии и всей Сталинградской группировкой генерал-фельдмаршал ПАУЛИС, его штаб и оставшиеся войска южной боевой группировки были взяты в плен.

В представлении, как всегда бывает с такого рода документами, есть некоторые преувеличения, но «в большевистской находчивости» и лидерских качествах Винокуру не откажешь.

Напомню обстоятельства завершающего этапа Сталинградской битвы. 9 января 1943 года командованию окруженной 6-й немецкой армии был предъявлен ультиматум, который был отклонен. Десятого января началось наступление советских войск, целью которого было расчленение 6-й армии на две части с последующей их ликвидацией. Однако сопротивление противника оказалось столь ожесточенным, что через неделю наступление пришлось приостановить. Двадцать второго января Красная армия его возобновила, что 26-го привело к расчленению 6-й армии на две группировки: южную — в центре (здесь находилось командование и штаб 6-й армии) и северную — в промышленном районе города.

Ликвидация остатков 6-й армии представляла совсем непростую задачу. Во-первых, советская разведка недооценила численность оказавшихся в окружении войск противника — а их было без малого 100 тыс. человек; во-вторых, несмотря на безнадежность положения, немцы сражались с большим упорством. Вскоре после ультиматума советского командования, передававшегося по громкоговорителям и разбрасывавшегося в тысячах экземпляров с воздуха, то есть ставшего известным немецким военнослужащим, Паулюс издал приказ:

За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна — путем обещаний в ходе переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что грозит нам, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждет верная смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Но одно точно: кто сдается в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод.

Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем.

Паулюс был точен в своих предсказаниях. Из 91 с лишним тысячи немецких военнопленных домой вернулись не более шести тысяч. В первые недели после капитуляции только на приемном пункте в районе Сталинграда умерли 25 354 военнопленных. Командир 6-й батареи 65-го артиллерийского полка 36-й Гвардейской дивизии старший лейтенант Федор Федоров рассказывал: «С 1-го февраля я не стрелял из орудия, из пистолета добивал в подвалах раненых». Тогда он не видел в том ничего зазорного. Советских солдат не надо было учить «науке ненависти». Тем не менее политработники считали необходимым пресекать малейшие проявления неуместного, как они считали, гуманизма. Среди них был и подполковник Винокур:

Стоит мотоциклист разведтранспорта и стоит рядом немецкий шофер в нашей красноармейской шинели. Я командиру роты говорю: почему ты дал ему шинель?

— А ему холодно.

— А когда ты лежал и когда он в тебя стрелял?

Сопротивление противника было упорным до последних часов сражения, и каждый дополнительный день боев стоил Красной армии десятков, если не сотен, погибших и раненых бойцов. «30-го [января] невероятно они сопротивлялись. Я говорю, каждый дом пришлось брать», — рассказывал генерал-майор Бурмаков.

Советское командование не знало точно, где находился штаб Паулюса, не было даже уверенности, что командующий 6-й армией в городе, а не вывезен из котла на самолете. Первые относительно подробные сведения о пленении Паулюса, появившиеся не где-нибудь, а на страницах «Правды», имели мало общего с действительностью. Четвертого февраля 1943 года в «Правде» был напечатан небольшой очерк очень популярного в то время советского писателя Николая Вирты «Как был взят в плен Паулюс». Вирта писал:

Паулюса взяли в плен с большим искусством. Разведчики точно установили, что командный пункт Паулюса помещается в центре Сталинграда. Было узнано все — сколько на его командном пункте офицеров, где стоят автомобили штаба, какова охрана. Охрана у Паулюса была велика. Тем не менее она не спасла его от плена.

<…> Ночью к командному пункту Паулюса прорвались танки и автоматчики. Дом к рассвету был блокирован, а вся охрана уничтожена. <…> Телефонист тщетно взывал к своим частям: провода связи были предусмотрительно перерезаны нашими танкистами и автоматчиками на всех направлениях.

На самом деле военнослужащие 38-й бригады случайно наткнулись на немецких парламентеров, никаких танков вокруг здания центрального универмага, в котором находился Паулюс, не было. О том, каким образом в конечном счете пошли события, мы знаем из первых уст — из уст непосредственных участников событий, солдат, офицеров и генералов Красной армии, принимавших участие в пленении Паулюса и его штаба. Эти рассказы — в отличие от тысяч интервью с ветеранами через десятки лет после окончания войны — были записаны буквально по горячим следам событий, 28 февраля 1943 года в Сталинграде сотрудниками (точнее, сотрудницами) Комиссии по истории Великой Отечественной войны Академии наук СССР.

Первыми вступили в переговоры с немцами о сдаче и вошли в здание универмага несколько офицеров 38-й мотострелковой бригады, старшим по должности среди них был старший лейтенант Федор Ильченко, заместитель начальника штаба бригады. Однако немцы хотели вести переговоры с представителями армейского или фронтового командования. Ильченко позвонил командиру бригады.

Генерал-майор Бурмаков:

Вдруг мне Ильченко звонит, что пришел адъютант Паулюса и просит самого большого начальника для переговоров.

— А ты маленький с ним пока поговори.

— Нет, — говорит, — не с армейским начальством говорить не хочет.

— Если не хотят, сволочи, говорить, хорошо, немедленно все меры принять, блокировать здание, где он находится! Принять меры, чтобы получилось пленение его! Начинайте вести переговоры, а в случае чего — в ход гранаты, полуавтоматы и минометы.

— Есть, — говорит Ильченко.

А сам моментально звоню Шумилову о создавшейся обстановке. Он мне говорит: «Подожди на КП у себя. Сейчас выезжает полковник Лукин, начальник штаба Ласкин».

В это время влетает Винокур.

— Я сейчас же поеду!

— Езжай немедленно. Паулюс должен быть пленен. Там действуй, сообразуясь с обстановкой.

На Винокура я всегда мог положиться.

Мы знаем о Винокуре, на которого «всегда можно было положиться», не слишком много. Родился в 1906 году в Николаеве; член ВКП(б) с 1927 года, с 1928-го — профессиональный партийный работник. С 1930 года — в Москве: работал в Бауманском райкоме партии, инструктором МК [Московского комитета партии], затем заместителем секретаря Куйбышевского райкома. Окончил народное училище, затем, во время службы во флоте, морскую совпартшколу, в Москве — еще и Вечерний университет марксизма-ленинизма. 23 сентября 1938 года Винокур был арестован. В это время он работал заместителем управляющего треста местной промышленности Куйбышевского района Москвы. Его обвиняли сразу по трем пунктам 58-й статьи: п. 7 (подрыв государственной промышленности, совершенный в контрреволюционных целях), п. 10 (антисоветская агитация), п. 11 (организационная деятельность, направленная к подготовке контрреволюционных преступлений). В совокупности по этим обвинениям приговаривали к расстрелу. Однако Винокуру повезло: арестовали его на излете Большого террора, и спустя год с небольшим, 19 октября 1939 года Военный трибунал Калининского военного округа дело прекратил. Вскоре несостоявшийся «враг народа» был призван в армию и отправлен на войну с Финляндией. С 22 июля 1941 года — полковой комиссар. Воевал сначала на Западном (военком 33-го мотоциклетного полка 2-й Московской дивизии народного ополчения, награжден впоследствии медалью «За оборону Москвы»), затем с декабря 1941-го по март 1943-го — на Северо-Западном фронте, где был тяжело ранен. В бригаде был с первых дней ее формирования в июне 1942 года. 13–14 сентября 1942 года в районе Авиагородка в Сталинграде, когда командный пункт бригады был отрезан, во главе 18 автоматчиков сдерживал превосходящие силы противника до подхода основных сил, причем немцы, согласно наградному листу, потеряли пять танков и до батальона пехоты. За этот бой был награжден орденом Красного Знамени. За два месяца боев в Сталинграде бригада потеряла почти весь личный состав и, по существу, была сформирована заново. В литературе нередко приводятся сведения о противостоянии командиров и комиссаров. В 38-й бригаде это был явно не тот случай.

Издательство: Новое литературное обозрение

Вернемся, однако, в 31 января 1943 года.

Подполковник Винокур:

Приехал. Наши войска обложили весь этот дом. Ильченко разъяснил обстановку. Поскольку они требуют представителя высшего командования, я пошел. Взял с собою Ильченко, [майора Александра] Егорова, [капитана Николая] Рыбака, [капитана Лукьяна] Морозова и нескольких автоматчиков. Заходим во двор. Тут уже мы без белых флагов. Я бы с флагом не пошел. Заходим во двор. <…> Со двора стоят их автоматчики. Нас пропускают, но автоматы держат наготове. Должен сознаться, думаю, попал сам, дурак. Пулеметы стоят у входа, стоят офицеры ихние.

Я через переводчика потребовал немедленно представителя командования. Пришел представитель, спрашивает: кто такие.

— Я представитель высшего командования Политического управления.

— Имеете ли право для переговоров?

— Имею.

Майор Егоров рассказывает, именуя Винокура «полковником Винокуровым» (вероятнее всего, это ошибка стенографистки, но будем следовать документу):

Мы с полковником пошли, поставили часовых, часовые стояли наши и ихние. Захватили группу наших командиров человек 8. Гранаты захватили в карманы. Пошли во двор. Полно офицеров и солдат очень много. При входе в подвал нас задержали. <…> Полковник говорит:

— Переговоры переговорами, а ты тут посматривай. Надо обложить здание со всех сторон, распорядись, а я пойду.

Подошел он и отрекомендовался — уполномоченный войск Рокоссовского. У него попросили удостоверение. А удостоверение у него — зам. командира по политчасти. Как же так? Это, говорит, старое удостоверение. Я уполномочен вести переговоры самим Рокоссовским в рамках тех условий, которые продиктованы были в ультиматуме, согласны?

…Согласие было дано. Полковник Винокуров сразу приказал сообщить сюда. У нас бойцов около батальона было. Сообщили командиру бригады и в штаб армии.

В комнату, в которой находился штаб 6-й армии, вошли только Винокур и Ильченко. Переговоры Винокур вел с командиром 71-й пехотной дивизии вермахта генерал-майором Фридрихом Роске. Роске командовал дивизией пять дней — его предшественник генерал-лейтенант Александр фон Гартман был убит 26 января. Накануне гибели фон Гартман писал: «Я не покончу с собой, но постараюсь, чтобы русские это сделали. Я поднимусь во весь рост на бруствер и буду стрелять во врага, пока не погибну. Моя жена — практичная женщина, она сможет с этим жить дальше, мой сын пал в бою, дочь замужем, эту войну мы никогда не выиграем, а человек, который стоит во главе нашей страны — не оправдал наши надежды». Фельдмаршал Паулюс, узнав о том, что фон Гартман во главе офицеров дивизии лично пошел в бой, отправил к нему своего офицера связи с приказом «вернуться в укрытия и прекратить это безумие». Однако было поздно: генерал фон Гартман уже получил смертельное ранение в голову. Теперь Паулюс, не желая формально быть причастным к капитуляции, объявил себя частным лицом и сложил с себя командование; он переложил переговоры на Роске и своего начальника штаба генерала Артура Шмидта.

Подполковник Винокур:

Роске предупредил прежде всего, что он ведет переговоры не от имени фельдмаршала. Вот буквально первые его слова.

В комнате Паулюса было темно, грязь невероятная. Когда я вошел, он встал, небритый недели две, встал обескураженный.

— Сколько ему лет, по-вашему? — спрашивает меня Роске. Я говорю:

— 58.

— Плохо знаете. 53 года.

Я извинился. В комнате грязно. Лежал он на кровати, когда я вошел. Как вошел, он тут же встал. Лежал в шинели, в фуражке. Оружие свое он сдал Роске. Я это оружие потом передал Никите Сергеевичу, когда он сюда приезжал.

Больше всего с нами переговоры вел Роске. Телефоны их все время работали. Говорят, были перерезаны провода. Это все вранье. Телефоны мы сами сняли. Станция была на ходу, мы ее передали фронту. Немцы писали, что гарнизон был перебит — все вранье.

«Говорят», что были перерезаны провода, — это о статье в «Правде». Не мог же замполит сказать, что в «Правде» написана неправда. Сами «правдисты», кстати, были в курсе. Двадцать шестого февраля 1943 года на заседании редколлегии газеты вернувшиеся из Сталинграда военные корреспонденты Василий Куприн и Дмитрий Акульшин два с половиной часа рассказывали о своей работе. «Наиболее интересным был рассказ Акульшина о том, как взяли в плен фельдмаршала Паулюса. Сей рассказ существенно отличается от напечатанного у нас 4 февраля репортажа Вирты, причем — ребята клянутся, что Вирта наврал всё», — записал в дневнике заместитель заведующего военным отделом «Правды» Лазарь Бронтман.

В рассказе Акульшина содержатся некоторые любопытные детали, отсутствующие в стенограмме беседы с Винокуром.

По словам Акульшина, когда выяснилось, что в здании универмага находится Паулюс, туда

подбросили еще немного автоматчиков, а у здания обкома поставили единственную пушку, имевшуюся налицо. Винокур был в куртке и знаков различия не видно. Винокур вошел в подвал. В первой комнате полно генералов и полковников. Они крикнули «Хайль», он ответил «Хайль» (в стенограмме, когда речь идет о приветствиях, видимо, от греха подальше, стоит прочерк; возможно, Винокур считал, что «хайль» — это просто приветствие. — О. Б.). К нему подошел адъютант Паулюса и заявил, что с ним будет беседовать по поручению фельдмаршала генерал-майор Раске (так! — О. Б.). Вышел Раске и представился:

— Командир 71-й пехотной дивизии, ныне командующий группой войск (окруженной западнее центральной части Сталинграда) генерал-майор Раске. Уполномочены ли вы вести переговоры? Кого Вы представляете?

— Подполковник Винокур. Да, уполномочен. Политическое управление Донского фронта.

— Прошу иметь в виду, что то, что я буду говорить — представляет мое личное мнение, т. к. фельдмаршал Паулюс передал командование войсками мне.

— Фельдмаршал? Позвольте, но господин Паулюс, насколько мне известно, генерал-полковник!

— Сегодня мы получили радиограмму о том, что фюрер присвоил ему звание фельдмаршала, а мне — полковнику — генерал-майора…

— Ах, вот как! Разрешите поздравить господина Паулюса с новым званием.

Беседа стала менее официальной.

— Гарантируете ли вы жизнь и неприкосновенность фельдмаршала?

— О, да, безусловно!

— Если нет — то мы можем сопротивляться. У нас есть силы, дом заминирован и, в крайнем случае, мы все готовы погибнуть, как солдаты.

— Дело ваше. Вы окружены. На дом направлено 50 пушек, 34 миномета, вокруг 5000 отборных автоматчиков. Если вы не сложите оружия — я сейчас выйду, отдам приказание и вы будете немедленно уничтожены. Зачем же напрасное кровопролитие?

— А есть ли у вас письменные полномочия?

Винокур на мгновение опешил. Конечно, у него не было ничего. Но, не подавая виду, он ответил:

— Удивлен вашим вопросом. Когда вы мне сказали, что вы Раске, что стали генерал-майором, а не полковником, что командуете группой — я не спрашивал у Вас документов. Я верил слову солдата.

— О, верю, господин подполковник. А на каких условиях мы должны сложить оружие? (он ни разу не сказал «сдаться» или «сдаться в плен»).

Винокур опять призадумался, а потом нашелся.

— Ведь вы читали наш ультиматум?

— Да.

— Условия, следовательно, известны.

— Гут! Гут!

— Тогда приступим к делу.

Акульшин больше трех месяцев (вечность по сталинградским «нормам») провел в 38-й бригаде и, как говорилось в представлении корреспондента к награждению медалью «За отвагу», «наряду с выполнением своих прямых обязанностей проявил мужество, геройство и отвагу, воодушевляя своим личным примером на смелую и решительную борьбу с немецким зверьем». Представление было написано не кем иным, как замполитом бригады Леонидом Винокуром 5 февраля 1943 года. Нет оснований сомневаться, что рассказ о пленении Паулюса Акульшин слышал от непосредственных участников и что с ним, проведшим полгода в Сталинграде, Винокур был откровенней, нежели с московскими историками.

Капитан Морозов: «…подполковник завершил пленение генерала Паулюса… Позже приехал генерал Ласкин. Он приехал уже в период завершения этого дела. Потом забрали их на машины и увезли».

Генерал-майор Бурмаков: «Винокур начал вести переговоры. Винокур организовал поездку по частям».

Поездка по частям была организована для прекращения огня. Винокур послал с этой целью капитана Ивана Бухарова. Бухаров говорил Бурмакову, что положение у него было жуткое: он ехал на немецкой машине, рядом два немецких офицера, третий шофер, а он сидит среди них. «Наши увидят, подумают: или в плен попался, или изменник, стрелять будут!» По счастью, пронесло.

Генерал-майор Бурмаков:

Приехал Ласкин. Поехали с ним сюда. Всюду уже наши, на дворе масса войск стоит. <…> Зашли сюда к Роске. Представили нас, т. Винокур доложил, какие он поставил условия сдачи. Ласкин, как старший начальник, согласился. Они просили оставить им личное оружие. Винокур разрешил. Ласкин на это не согласился — оружие сдать. Потом зашли, посмотрели Паулюса.

Таким образом, генерал Ласкин утвердил условия сдачи, внеся единственное изменение — не разрешил оставить личное (холодное) оружие, что было обещано в ультиматуме, резонно приняв в расчет, что ультиматум был отклонен и за прошедшие три недели ситуация изменилась.

Как это нередко бывает среди военных, задним числом возникли споры о приоритете: кто же сыграл главную роль в пленении фельдмаршала Паулюса? В мемуарах, вышедших в 1977 году, генерал Иван Ласкин, начальник штаба 64-й армии, склонен приписывать решающую роль себе. Это бывает со старшими по званию. К примеру, в мемуарах отрицается, что Винокур встречался с Паулюсом до приезда Ласкина, но говорится, что только генерал был «допущен к телу» фельдмаршала. Это убедительно опровергается «показаниями» участников событий, причем независимыми друг от друга и записанными сразу после событий.

Пленение фельдмаршала Паулюса — безусловно дело коллективное. Но если все-таки выделить, хотя бы с формальной стороны, того, кому фельдмаршал сдался в плен, то таковым по всем правилам должен считаться тот человек, кому он сдал личное оружие. Таким человеком был Леонид Винокур. Хотя Паулюс и здесь прибег к эквилибристике, передав пистолет через генерала Роске.

Если говорить об «иерархии заслуг» (иерархии, еще раз подчеркну, достаточно условной), современники и участники событий ее хорошо представляли. В частности, командование 64-й армии, написавшее 4–5 февраля 1943 года представления к наградам за пленение фельдмаршала Паулюса. Подполковника Винокура — к званию Героя Советского Союза, полковника Бурмакова — к ордену Ленина, генералмайора Ласкина — к ордену Красного знамени.

По словам Винокура, Ильченко и несколько бойцов были представлены к ордену Ленина. Всего представлено было к наградам 248 человек «за этот дом».

В результате указом Президиума Верховного совета от 1 апреля 1943 года Винокура наградили орденом Ленина. Проявился ли в этом, говоря языком Никиты Сергеевича, «антисемитизьм»? Не думаю. Сталинградцев награждали не слишком щедро: к примеру, командующие Сталинградским фронтом Андрей Еременко и 62-й армией Василий Чуйков были награждены орденами Суворова 1-й степени, хотя явно заслуживали большего. Возможно, в случае Винокура «высшие силы» решили не давать замполиту более высокую награду, чем командиру бригады. Но это всего лишь предположение. Как бы то ни было, Леонид Винокур и Иван Бурмаков были награждены орденами Ленина. Николай Рыбак и Александр Егоров — орденами Красного Знамени, Иван Бухаров — Красной Звезды. Федор Ильченко за участие в пленении фельдмаршала Паулюса не получил награды вовсе.

Бурмаков, уже в должности командира дивизии, был удостоен звания Героя Советского Союза в апреле 1945 года за штурм Кенигсберга.

Леонид Винокур закончил войну в звании гвардии полковника в должности начальника политотдела той же бригады — ставшей 7-й гвардейской. Был еще раз ранен и награжден еще двумя орденами — Отечественной войны 1-й и 2-й степени.

Умер Леонид Абович Винокур в Москве в 1972 году, похоронен на Новом Донском кладбище. На надгробии — бронзовый барельеф работы Евгения Вучетича.

Тридцать первое января 1943 года осталось главным днем в его жизни.

Приобрести книгу можно по ссылке

Вам может быть интересно:

Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Общество». Присоединяйтесь