Михаил и Евгений Скигины: «Сейчас время делать ставку на человечность»
Марина Геворкян: Мне кажется, в последнее время в России происходит некая трансформация в отношении к предпринимателям. При этом я как предприниматель понимаю, что «Сноб» — это в первую очередь про миссию, а потом про извлечение прибыли. Мы рассказываем про тренды, события и смыслы, мы — проводники смыслов. А чем для вас является предпринимательство? В вашем случае эта миссия одна на двоих?
Евгений Скигин: Предпринимательство — это когда ты собираешь воедино идею, людей и финансовую структуру. Конечно, мне должно быть хорошо от реализации этой идеи, я должен получить прибыль. Но она должна дать пользу и тем людям, которые над ней работают, и тем, кто станет ее конечным потребителем.
Получается, вы тоже ставите во главу угла миссию и передаете ее сотрудникам?
Да!
Михаил Скигин: Вопрос про бизнес и его миссию очень интересный. В России в начале ХХ века, по-моему, была достигнута вершина понимания предпринимательства. Предприниматели выполняли огромную социальную миссию — вспомним Морозовых, Рябушинских и т. д. Существовали гильдии, беспроцентные кредиты, купеческое слово… Потом пришла плановая экономика, и предпринимательство как позыв человека что-то создать было вырублено на корню. Длительное время люди, которые пытались что-то такое сделать, надолго отправлялись работать руками. Или даже платили своей жизнью за такую инициативность. А как иначе? Ведь вокруг «план», а они портят нам «планы»!
А когда предпринимательство снова стало возможным, мы с ходу попали в самую высокую точку незакрытых базовых потребностей. О социальной миссии бизнеса никто поначалу не думал: люди пытались урвать как можно больше в максимально короткие сроки. Предпринимательство стало синонимом быстрого накопления средств. Каждый второй называл себя предпринимателем, это было круто. Даже наша бабушка, которая вышивала какие-то вещи и продавала их, в 90-е считала себя таковым.
Сейчас предпринимательство не ассоциируется с быстрым покрытием базовых потребностей. Теперь появляется выбор: я могу либо стать высокооплачиваемым менеджером и не нести риск, либо все вложу в определенную идею и самоотверженно попытаюсь ее воплотить. Для второго варианта нужна большая вера в себя, в общество, в близких. В твоих сотрудников.
А что объединяет нас, предпринимателей?
Мы стоим спиной к спине, защищая свои миссии и веря в то, что они приносят пользу. И нам очень хочется, чтобы нам дали спокойно работать. Ведь сейчас столько внешних факторов влияет на бизнес.
Возвратимся в девяностые, раз уж коснулись этой темы. Вы сыновья успешного петербургского предпринимателя и вошли в бизнес в достаточно раннем возрасте, как наследники. По статистике — и это тоже некая болезнь общества — более 50% детей крупных бизнесменов не хотят заниматься тем бизнесом, которым занимались их родители в 1990-е годы. Как вам кажется, почему так? И как вы ощущали себя, вступив в наследство?
Я первый окунулся в эту сферу, мне тогда было 23, а брату 19. Он учился. У меня не было никакого опыта в этом деле, но эмоциональную закалку я прошел довольно легко: отец был для меня в этом примером. Он понимал, что всегда, в любой ситуации есть возможность извлечь как минимум положительный урок. А еще он учил меня всегда держать долгосрочную цель перед глазами.
Например, отец в 40 с лишним лет выучил французский язык — вот как раз пример такой целеустремленности. Точно так же в 1988-м он выучил английский, понимая, что это знание рано или поздно станет необходимо для ведения бизнеса. Получил первый разряд по шахматам, профессионально занимался горнолыжным спортом… Именно это умение получать удовольствие от жизни вкупе с развитым чувством ответственности и нацеленности на результат, когда хочется жить и творить, – нужно передать своим детям в первую очередь. Моему старшему уже 20. Что-то уже передалось.
То есть вы готовите детей не столько быть преемниками бизнеса, сколько вкладываете в них определенные моральные ценности?
Именно так. На них все и держится. Без ценностей и доверия между предпринимателями возникнуть не может. Это некий общий знаменатель.
А что насчет своего наследования отцу думает Евгений?
Мне, как младшему, было проще. Михаил был первопроходцем в наследии отца. С тех пор как он занялся фамильным бизнесом, я особо на эту территорию не вторгался, мне и не хотелось. Я очень люблю своего брата — и поэтому не хочу с ним работать! (Смеются.) Нас объединяет не работа.
Благодаря такому стечению обстоятельств я оказался в привилегированном положении, поскольку, в отличие от Миши, уже мог выбирать. После окончания института была очень актуальна тема экологии, поэтому, думая, что будущее за чистыми ресурсами, стал заниматься промышленной коноплей.
В России?
Нет, в Австралии. Там я вошел в уже существующий бизнес, сейчас этот бизнес вышел на биржу. Инвесторы сделали интересное предложение по покупке моей доли акций, и я согласился. Кстати, такой же бизнес с 2010 года у меня существует в Голландии, а с 2015 года — в России.
В чем социальное значение вашего бизнеса?
Сейчас я занимаюсь агробизнесом. Еще у меня есть большой красивый дом в Австралии, который я сдаю, это красивая страна, дополнительная причина возвращаться туда, где я учился. Под Петербургом строю социальный центр медитации на 150 человек. Личный опыт помог мне понять, что медитация позволяет человеку справиться с депрессиями, комплексами, агрессией и тревогой. Такие пространства необходимы людям, чтобы они смогли помогать сами себе. В нем все бесплатно, это большая международная организация. Курс рассчитан на десять дней, и это очень сильно влияет на здоровье. Ментальное здоровье общества не менее важно, чем физическое. Медикаментозное лечение, по-моему, лишь одна из альтернатив терапии через подобные практики. В Австралии, кстати, таких центров девять. А там живет всего 26 миллионов человек. У нас их пока что один, я строю второй.
Мы в «Снобе» постоянно говорим про ИИ и про обычный, человеческий интеллект. Даже выпуск журнала недавно посвятили этой теме. Михаил, а вас страшит развитие нейросетей и прочих технологий? Как мы будем, по-вашему, сосуществовать с ними в ближайшие годы?
Чем дальше мы идем, тем больше видим, что машины заменяют нам все. Сначала они заменили наши руки, сейчас пытаются заменить мозг. Но через контент, который создается моей кинокомпанией «Два капитана», мы хотим донести вот какую мысль: человек — это намного больше, чем руки, ноги и даже мозг. В человеке есть сердце, душа, совесть — как угодно это называйте. Это больше, чем эмоциональный интеллект. Я говорю именно про дух, про что-то вышестоящее над материей. И мне кажется, именно сейчас самое время делать ставку только на это. Все остальное, действительно, уже заменяется или будет заменено чем-то нечеловеческим.
У вас есть еще и кинокомпания?
Да, уже одиннадцатый год. Первая наша картина создавалась по моей личной инициативе про Солоневича — это писатель, который до Солженицына описал все ужасы СССР еще в 1930-е. Меня вела идея о необходимости рассказывать людям о нашей истории, образовывать соотечественников, чтобы мы не наступали на те же грабли. Жизнь всегда дает возможность пройти урок несколько раз, просто второй раз более болезненно. Наши кинокартины меняют сознание. Например, у нас был случай: один атеист, посмотрев наш фильм «Святой архипелаг» про Соловецкий монастырь, сутки не мог говорить. Потом он сказал нам, что это кино радикально трансформировало его.
Есть у нас кино и про революцию, о ее причинах… Словом, мы делаем просветительский контент, документальные картины. А в последнее время занимаемся чем-то вроде православных блокбастеров. Посмотрите наш фильм «Крест». В нем мы как раз показываем, что хоть на нас и надвигается нейрообщество с чипами в мозгах, но вместе с этим для каждого из нас открывается какой-то надматериальный просвет. Сосуществовать с ИИ мы сможем, я убежден в этом. Вопрос только в том, кто пишет код.
Евгений, а вы как относитесь к ИИ? С той же мерой серьезности?
Мне нравится фраза Боба Марли: «Не бойтесь ядерную энергию, она не остановит время». Так что я спокоен. Ничто не остановит время. Но я не верю, что когда-нибудь ИИ станет реально осознанным. Для этого необходима биологическая связь со вселенной, как мне кажется. Я не эксперт в теме, но понимаю это так.
Я вижу, кстати, другой риск, связанный с зоной комфорта. Если в ней долго находиться благодаря ИИ, мы можем деградировать. Он ведь создает зону комфорта для сознания. Вижу на примере своих детей-школьников, которые пользуются им при написании изложений и сочинений. Это убыстряет процесс, но не тренирует мозг. В этом есть угроза. Вдруг сознание человека может стать атавизмом?
Надеюсь, такого не случится никогда. А вот что для вас как для предпринимателей является успехом?
Я прагматик, для меня мера успеха — деньги. Если твое дело приносит тебе деньги, значит, то, что ты создал, востребовано в обществе. И та цепочка действий, которую ты проложил для реализации своего замысла. Твои сотрудники согласны с твоими решениями и довольны ими. Так что прибыль, как ни крути, главный показатель. Но есть бизнесы, которыми я бы никогда не занялся ни за какую прибыль. Например, продажей оружия. Я делаю только то, во что я верю и что я считаю правильным.
Аналогично. А быть бизнесменом в России и вне России — это одно и то же?
Думаю, нет. Конечно, географическое расположение накладывает определенный отпечаток на специфику работы, но это не столь важно. Открыть ресторан в России и открыть ресторан в Австралии — требования будут разные. Но суть предпринимательского мышления и способа жизни именно в том и состоит, что мы адаптируемся к условиям вокруг нас. Тут они такие, там другие, не лучше, не хуже.
Михаил, а какие у вас критерии успешности?
Для меня успех зависит от самого бизнеса, от тех задач, которые он ставит перед собой. Например, продажа велосипедов. Какой тут критерий успеха? Количество проданных велосипедов. Если бизнес выстроен сложнее, если бизнес-модель нацелена не на прибыль, а на социальные преобразования, то и успешность будет зависеть не от полученных денег. У меня уже 18 лет в Санкт-Петербурге работает вегетарианское кафе «Ботаника». Я изначально не стремился к финансовому успеху, когда его открывал. Желательно просто не уходить в минус. Но, по сути, это даже не бизнес, а социальный проект, популяризирующий здоровое питание. К нам годами приходят семьями, да и аудитория расширяется. Скоро мы открываем второе кафе, что само по себе уже редкость — открыть еще одну точку после 18 лет работы.
В декабре 2023-го я начал реставрацию дома Брюллова. В апреле-мае мы его сдадим. Там потолок такой же, как в Эрмитаже, в обеденном зале. Кабинет Брюллова с купольным потолком. Одна часть дома будет отведена под музейную зону, а вторая — превращена в креативное пространство под офисы и коворкинг. Вот это тоже пример бизнеса такой направленности, когда все измеряется только вдохновением и социальными преобразованиями, пусть и небольшими, а о прибыли ты думаешь во вторую очередь.
Получается, мы очень сильно поменялись за тридцать лет. В девяностых у нас не было таких понятий, как «социальное предпринимательство» или «импакт-контент»…
Да. Но сегодня предприниматель не просто может себя так проявить — он уже должен учитывать все это. Это законы времени. Нам надо адаптироваться к ним и правильно работать с каналами массовой информации.
Конечно, ведь и публичность предпринимателей возросла.
А вместе с этим и ответственность.