«Чемодан» Сергея Довлатова — сентиментальное путешествие в прошлое

Сергей Довлатов учился на финском отделении филологического факультета ЛГУ. Иностранные языки он изучал неохотно, большинство пар прогуливал и упорной зубрежке предпочитал попойки и студенческие романы — первый брак Довлатова с роковой красоткой Асей Пекуровской случился как раз в то время. В начале 1960-х Сергей сблизился с ленинградским бомондом, в том числе с молодыми поэтами ахматовского круга — Евгением Рейном, Анатолием Найманом и, конечно, Иосифом Бродским, с которым писатель продолжил общаться и после эмиграции в США. 

В 1962 году Довлатова отчислили с филфака и призвали в армию — он служил конвоиром в Республике Коми. Первые рассказы Сергей написал как раз в стенах исправительной колонии. Уже упомянутые Бродский и Найман отзывались об этих текстах не лучшим образом, но сочинять Довлатов все равно продолжал. О своей лагерной жизни он с пугающей натуралистичностью рассказал в повести «Зона».

Вернувшись со службы, Довлатов восстановился на факультет журналистики Ленинградского университета и примкнул к литературной группе «Горожане» — ее участников связывала «ненависть к пресному языку» и стремление к языковым экспериментам. Свои литературные опыты писатель продолжал, хотя ни единого шанса опубликовать рассказы в Союзе у него по идеологическим причинам не было. Высшего образования Сергей так и не получил, с журфака его тоже отчислили.

В начале 1970-х Довлатов переехал в Таллин. В то время он работал в газете «Советская Эстония» и писал для журналов «Звезда» и «Нева». Об этом периоде жизни Сергей рассказывает в цикле с говорящим названием «Компромисс». Спустя несколько лет Довлатов вернулся в Ленинград, где ему приходилось трудиться не только журналистом, но и сторожем. Примерно тогда же Сергей устроился экскурсоводом в Пушкинском заповеднике в Михайловском. Впоследствии каждый из этапов своей советской жизни Довлатов подробно опишет в книгах.

Техника письма

Довлатов писал по-американски сухо и соединял таким образом русскую литературную традицию с зарубежной, точнее англоязычной, — его авторская манера восходит в равной степени к Чехову, Сэлинджеру и Хемингуэю. В каждом своем тексте писатель обнажает абсурд повседневности, что сближает его с французскими философами-экзистенциалистами Жаном-Полем Сартром и Альбером Камю.

Впрочем, у самого Довлатова никогда не было амбиции становиться большим писателем — он предпочитал называть себя рассказчиком. Его полуанекдотические произведения, основанные на реальных, но изрядно приукрашенных историях, напоминают тексты Чарльза Буковски: они написаны так, чтобы читатель угадывал в происходящем на страницах книги себя. Рассказы Довлатова дают человеку возможность насладиться своей нормальностью, позволяют разделить с повествователем ироническое отношение к безумному окружающему миру.

Интересно то, как Довлатов относился к пунктуации. По его мнению, каждый автор должен изобретать собственную логику расстановки знаков препинания, поскольку универсальные правила не позволяют передавать на письме необходимые оттенки, особенности интонации героев или повествовательного темпа. С Довлатовым соглашался и его друг, писатель Александр Генис: он говорил, что даже для воссоздания обычного телефонного разговора требуется «оргия знаков препинания», которую по умолчанию не решит оставить в тексте ни один нормальный корректор.

Эмиграция в США

В 1978 году писатель вслед за своими женой и дочерью эмигрирует сначала в Вену, а затем в Соединенные Штаты. На тот момент советские власти уже приноровились отсылать всех неугодных как можно дальше за пределы страны: в 1972-м из СССР похожим образом выдворили поэта Иосифа Бродского. Уже в 1979-м Довлатов оказывается в Нью-Йорке и поселяется на окраине Куинса, в районе Форест-Хиллс, где во второй половине прошлого века начала формироваться русская диаспора.

В 1980-м Сергей стал главным редактором только открывшегося русскоязычного издания «Новый американец» — так началось самое счастливое время в его жизни. Обстановка в редакции этой газеты была фантастической — в том плане, что поверить в реальность происходящего было очень трудно. По словам самого Довлатова, «это был некий симбиоз коммунизма и варварства. Еда была общая, авторучки, сигареты и портфели — общие, зарплаты отсутствовали».

Из-за проблем с финансированием газета просуществовала всего несколько лет, хотя русские эмигранты читали ее весьма охотно. «Новый американец» смог даже составить конкуренцию относительно престижной литературной газете «Новое русское слово», которая является одним из старейших мировых регулярных изданий на русском языке и в электронном виде существует до сих пор.

В начале 1980-х рассказы Довлатова напечатал The New Yorker. Для почти неизвестного на родине эмигранта публикация в подобном издании была чем-то немыслимым. До Довлатова журнал обращал внимание только на одного русского автора — это был глубоко интегрированный в западную культуру Владимир Набоков, который, в отличие от Сергея, писал на английском языке и уже был популярен.

На появление текстов Довлатова в The New Yorker отреагировал даже американский писатель Курт Воннегут. В личном письме к советскому эмигранту он шуточно сокрушался, что за всю жизнь не смог добиться того, что Сергей сделал за пару лет. Воннегут также заметил, что до публикации довлатовских рассказов в The New Yorker очень редко появлялись тексты о жизни людей, которые этот журнал не читают.

Несмотря на такой значительный журналистский успех и долгожданное литературное признание, к новой жизни Довлатову все равно приходилось привыкать. Об американском быте «бывших советских граждан» он в деталях рассказывает в своей поздней (и не самой удачной) повести «Иностранка», но намного больше о рефлексии русских американцев и переживаниях самого писателя получается узнать из цикла рассказов «Чемодан», который был впервые опубликован в 1986 году.

Что хранится в чемодане

Главный герой «Чемодана» — это литературный двойник Довлатова, советский эмигрант, живущий на окраине Нью-Йорка. В один из дней он случайно находит в шкафу своей квартиры поношенный фанерный чемодан, с которым четыре года назад уехал из советской России, и решает впервые с тех времен в нем покопаться. На первый взгляд кажется, что дорожный кейс наполнен случайным хламом, но про каждую из сложенных туда вещей у довлатовского героя находится трогательная история из оставленной за океаном ленинградской жизни.

Например, поношенную вельветовую куртку французского художника Фернана Леже персонаж (как и настоящий Довлатов) получил в подарок от матери своего друга Нины Черкасовой, которая была знакома с вдовой живописца. Та решила передать вещи мужа Сереже, потому что супруг на смертном одре завещал ей «быть другом всякого сброда» — а молодой Довлатов идеально подходил под это расплывчатое описание. Сперва подаренная куртка связывала героя лишь с незнакомой ему знаменитостью, но уже после эмиграции в США стала напоминанием и о бедном советском детстве, и о дружбе с семьей Черкасовых, которые не раз помогали Довлатовым финансово.

В своем разваливающемся чемодане Довлатов перевез в Форест-Хиллс не вещи, а концентрированные воспоминания, целые жизненные этапы. Вдали от родной страны эмигранты быстро теряют связь с самими собой из прошлого, потому что сознанию просто не за что зацепиться, обстановка не напоминает ни о чем. В то же время жить в ощущении абсолютной бездомности невыносимо. Прогуляться по улице Рубинштейна, где прошло его детство, Довлатов больше не мог, но нацепить на плечи старую куртку и моментально вспомнить, каково в ней было идти по Университетской набережной к зданию Двенадцати коллегий, ничто не мешало. 

В каждую из хранящихся в чемодане вещей, от креповых финских носков до приличного двубортного костюма, по кусочкам зашита раздробленная память довлатовского героя, к которой он время от времени возвращается, чтобы не потерять себя. Сборник «Чемодан» захлопывается вместе с крышкой дорожного кейса, но читатель может вновь распахнуть его и отправиться в сентиментальное путешествие в Ленинград 1970-х, атмосферу которого Довлатов тщательно воссоздал на страницах своей книги.

Автор Егор Спесивцев

Что говорят эксперты

Анастасия Принцева, директор фестиваля Сергея Довлатова «День Д»

Почему Довлатова любит молодежь, ведь описываемые им реалии (нечего есть, нечего надеть, некуда пойти, негде работать) от нее далеки? Может, потому что, по сути, Довлатов впервые выступил в русской литературе в жанре стендапа — несчастный бедолага описывает свои злоключения смешно и лирично, так что читатели чувствуют сопричастность проблемам автора, сопереживают их как свои. Еще он близок молодым потому, что он демократичен: Довлатов никого ничему не учит, не морализаторствует, не обвиняет никого, кроме самого себя. Редкое качество. Хорошо, что мы поставили ему памятник без постамента, без приступочки, он вровень нам, он свой. Часто у памятника на Рубинштейна происходит взаимообмен: стоит бутылка, нуждающиеся оросить ее выпивают, а потом приносят в благодарность свою. Такое гражданское содействие. Помогли тебе — помоги другому. Довлатов помогает и когда грустно, и когда весело.