Издательство: «Альпина Паблишер»

Мы любим предполагать, и я не исключение. Я стараюсь быть готовой к получению нового опыта с новыми людьми, оставлять место для открытий и удивления, избегать осуждения и ярлыков. История психотерапии знает множество теорий подхода к личности, но думать, что мы знаем о людях все, особенно если едва с ними знакомы, — серьезная ошибка.

Для психотерапевта очень важно первое впечатление о клиенте. Поэтому, оценивая только что пришедшего к нам человека, мы делаем записи, надеясь, что наши выводы окажутся прозорливыми, тонкими и точными и в дальнейшем это поможет в работе. Кроме того, на первом сеансе мы оцениваем риски и показания к психотерапии, чтобы подстраховаться и решить, не направить ли клиента за дополнительной поддержкой к другому специалисту.

Записи мы делаем во время сеанса или после него. Если работа с клиентом продолжается, они остаются у нас, а если человека нужно передать другому специалисту, записи можно передать ему. Содержание заметок ориентировано на предполагаемого читателя. Мы всегда выстраиваем истории, собирая воедино разрозненные фрагменты, представляя детали особым, субъективным образом. То, что мы замечаем, зависит от точки зрения. Как ни старайся просто сосредоточиться на человеке, с которым работаешь, записи не будут лишены предвзятости — они хранят отпечаток личности автора. Отношения между психотерапевтом и клиентом выстраивают оба. Профессиональная подготовка позволяет терапевту выявлять и его собственные проекции, и проекции клиентов, но на наше восприятие людей и на их отношение к психотерапии влияют наше происхождение и культура, личная жизнь и внешность, опыт, настроение, характер и привычки. Это делает работу очень индивидуальной.

Психотерапевты не умеют читать мысли. Они наблюдают, проявляют участие, создают логические конструкции — и, бывает, упускают суть. Я делаю все возможное, чтобы воспринимать людей такими, какие они есть, собирать материал, а не навешивать ярлыки. Но первое впечатление складывается быстро, и в случае с Астрид оно оказалось обманчивым. Я решила простить себе эту ошибку: все мы «встречаем по одежке», и важно просто быть готовыми пересматривать и корректировать свое мнение. Поскольку психотерапия — в значительной степени прорабатывание историй, которые рассказывают клиенты, следует прорабатывать и истории о клиентах. Признание того, что первое впечатление дает неполную или даже совершенно неверную картину, освобождает и расширяет горизонты.

Увидев Астрид впервые, я подумала: «Настоящая леди. Очень утонченная». Я оказалась права, но в то же время заблуждалась, предполагая, что внутри она такая же цельная, как снаружи, что у нее нет серьезных проблем.

На первый сеанс Астрид приехала чуть раньше, до его начала. О ее приходе мне сообщила девушка-администратор.

— К вам леди, — сказала она.

И шепотом добавила:

— Такая стильная!

Я представилась и предложила Астрид стакан воды. Она вежливо отказалась, и я сказала, что вернусь через несколько минут. Чтобы заметить, как изысканно и продуманно она одета, хватило нескольких секунд. Все вещи на ней сочетались друг с другом. На шее — шарфик, еще один повязан вокруг ручки сумочки из жесткой кожи. Когда я пригласила Астрид к себе в кабинет, я смогла рассмотреть и остальное: нарядный плащ на вешалке, зонтик в цветочек, туфли с бантиками, гарнитур из серег и ожерелья (их она носила почти всегда, и вскоре я узнала, что это бабушкино наследство). Моя клиентка одевалась с неброской роскошью, словно играла роль коронованной особы. Грамотно красилась — ровно столько косметики, сколько нужно. «Какой гармоничный облик», — подумала я. Но смысл понятия «гармония» часто ускользает от нас. Гармоничность облика Астрид играла особую роль — маскировала внутренний хаос.

Клиентка хотела пройти курс психотерапии сейчас, в шестьдесят с небольшим, чтобы, как она выразилась, найти близкого человека.

— Я несколько раз нарывалась на негодяев. Пожалуйста, помогите мне научиться выбирать достойных. Мне нужен близкий человек, — пояснила она.

Я спросила, какой смысл Астрид вкладывает в это понятие. Она рассказала о бывшем муже, отце ее ребенка, с которым они никогда не были особенно близки, несмотря на годы вместе. Он изменял, они развелись, двенадцать лет назад он женился во второй раз. После развода у Астрид было несколько коротких связей и череда неудачных романов. Ее воспоминания нельзя было назвать приятными, но она не делала трагедий из своих неудач, а принимала их как данность.

По-английски она говорила бегло и мелодично, как многие скандинавы. Некоторые слова, такие как «негодяй», она произносила громко и сочно, словно с хрустом откусывала кусок зеленого яблока.

Я спросила о других проявлениях близости и привязанности. Что, кроме романов? Астрид слегка нахмурилась.

— Знаете, мне нужен хороший человек, о котором я бы заботилась и который заботился бы обо мне.

Сколько Астрид себя помнила, ее мать, «чопорная, религиозная женщина с безупречной прической», советовала ей найти мужчину, которого можно было бы любить, о котором можно было бы заботиться.

— У матери было две тайных страсти: лыжи и мюзиклы. И на лыжне, и в театре она получала огромное удовольствие. Но все равно на первом месте была преданность мужчине. Один из ее любимых мюзиклов — «Моя прекрасная леди», так что она постоянно вдалбливала мне и сестрам, что мы должны «подавать Генри Хиггинсу домашние тапочки». Это был завет, который мы до сих пор соблюдаем.

В этот момент я ощутила легкую дрожь зарождающейся симпатии к Астрид. Я обожаю «Мою прекрасную леди» и хорошо знаю сюжет. Но что за дурацкую мораль увидела в нем мать моей клиентки! Мне никогда не нравилось, что Генри Хиггинса превозносят за отказ измениться, в то время как Элиза Дулиттл, несмотря на свое имя*, старается изо всех сил.

Астрид удивилась и обрадовалась, когда я поняла, о чем речь.

— А я думала, молодежь не знает мюзиклов, — сказала она. — Может быть, ваше поколение не безнадежно.

Психотерапевт и клиент вовсе не обязаны любить все, что видят. Нам может не понравиться что-то в себе или в собеседнике. Всем время от времени приходится смотреть на копоть и грязь, но в тот момент мы видели перед собой только пастель. Я нравилась Астрид, а она — мне. Какой светлый, радостный момент!

Меня поразила ее привлекательность. Когда я увидела ее внутреннюю глубину и силу, стало еще интереснее. Я спросила, как Астрид воспринимает саму себя, — и она дала мне развернутую характеристику, примерно такую, какие даем клиентам мы. Выросла она, по ее словам, в прекрасном Копенгагене.

— Атмосфера почти как в «Звуках музыки», — говорит она, — разве что гор вокруг не было и жили мы не так богато. Летом ездили в Ютландию. Мы с сестрами одевались в красивые платья, увлекались искусством. Очень добродетельные и невинные девушки, как я сейчас понимаю...

Несколько десятков лет Астрид работала акушеркой, но недавно вышла на пенсию. В Лондон переехала в поисках приключений. Скромные сбережения позволяли ей снимать маленькую квартирку и брать уроки садоводства. Она больше не чувствовала себя обремененной бесконечными обязанностями и наконец ощутила себя свободной, так что переезд стал для нее «большим третьим актом». Вдохновение, по ее словам, она черпала у Джейн Фонды.

Астрид не нравилось говорить только о себе. Общение в одни ворота, как часто бывает, вызывало у нее чувство неловкости. Она все время разглядывала кабинет, подмечая все увиденное.

— Какая прекрасная картина у вас за спиной, — заметила она. — И подушки очень симпатичные.

Я задавала ей вопросы о ее внутреннем «я». Она отвечала, попутно комментируя мою манеру одеваться.

— Мне нравится, что вы всегда надеваете серьги. Другая дама, к которой я пыталась ходить на терапию, была совершенно бесцветна.

Когда я подталкивала ее к тому, чтобы она рассказала о своих мыслях и чувствах, она смущалась и перебивала себя, чтобы спросить, удобно ли мне на стуле.

— Он кажется жестким и неудобным, — сказала Астрид. — Меня беспокоит, что вы сидите на этой штуке весь день. Вам бы попросить другой, получше. Хотя бы такой же удобный, как кресло, в котором сижу я.

Она была права. Деревянный стул, который откопали для меня в офисной кладовке, не отличался удобством. Астрид не могла с этим смириться.

— Шарлотта, вы худая, поэтому вам особенно неудобно на этом стуле. Если вы будете и дальше так мучиться, наживете проблемы с позвоночником. Мне смотреть на вас больно. Я медик, я знаю, что говорю!

Ее заботливость смущала меня и не давала максимально сосредоточиться на ней самой. Замечания о моем телосложении заставляли чувствовать себя ребенком, и не только физически. Астрид предупреждала меня, что стоит серьезнее относиться к моему положению!

Забота обо мне, ссылки на опыт работы, эстетические пристрастия — все это помогало понять характер клиентки, ее ценности, ее интересы. Разумеется, то, что она отвлекалась от рассказов о себе, перенаправляла беседу на меня и обстановку кабинета, тоже многое говорило о ней и о том, как она проявляет себя в жизни и отношениях с людьми.

Я постоянно напоминала о ее цели: найти близкого человека. Для этого Астрид было нужно в первую очередь установить контакт с собой. Она, пускай и не напрямую, показывала, кто она: проницательная женщина, замечающая все, что ее окружает, — других людей, мелкие детали, чужие внутренние переживания, — но только не собственный внутренний мир. Она с легкостью понимала, что мне неудобно на жестком стуле, но ей было трудно выразить словами себя. Астрид, обычно ориентированная на других, старалась убедиться, что с ними все в порядке, и чувствовала себя очень некомфортно, когда я пыталась направить разговор на нее. Расхожее представление о том, что медики — самые сложные пациенты, в ее случае было абсолютно верным.

Мне льстило, что Астрид обратилась за помощью ко мне. Я хотела ей понравиться, произвести впечатление. Мы быстро наладили контакт, я была в восторге от этого — и она, думаю, тоже. Работа продвигалась блестяще. Астрид сказала, что всегда хотела дочку — но у нее есть разве что невестка, и с той отношения прохладные. А я странным образом испытывала к этой женщине одновременно дочерние и материнские чувства. Такое случается при переносе, когда реальный и эмоциональный возраст человека сближаются и перестают различаться. Не считая момента, когда Астрид уличила меня в мазохизме, заметив мой неудобный стул, я чувствовала себя с ней восхитительно безупречной и прекрасно владеющей собой. Такой же подтянутой, как она. Мы хорошо смотрелись вместе. Прежде чем я решилась не только обсудить теневые стороны эго с супервизором и с моим психотерапевтом, но и признаться в них самой себе, прошли годы. Мне стыдно об этом говорить. Но не признаваться в подобном — значит скрывать или обходить важные проблемы, определяющие отношения психотерапевта с клиентом.

Несколько сеансов с Астрид были восхитительно легкими. Она носилась со мной, я — с ней, но в основном мы просто болтали о ее жизни, не вдаваясь в обсуждение. Это продолжалось, пока, наконец, не настал момент, когда сгорать от стыда за неудобный стул пришлось уже не мне. Моя клиентка сумела почувствовать себя уязвленной — и рассказать свою истинную историю.

*Игра слов: по-английски фамилия Элизы (Doolittle) пишется почти как do little (делать мало).