Как климат, география и религия сформировали современную Россию

Андрей Кончаловский, режиссер, сценарист, общественный и политический деятель:

Культуролог и социолог Леонид Милов в своем исследовании «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» попытался понять причины возникновения русской культуры, изучая особенности жизни великорусского земледельца, и пришел к выводу, что русским культурным ядром был аграрный сектор.

Русская культура начала формироваться еще до принятия христианства в VII–VIII веках в северо-восточной части европейской равнины с неплодородной почвой. Когда рухнула татарская орда, русские попали в черноземные полосы, где землепашеский период длился лишь пять месяцев. Остальные семь пахарь должен был жить на то, что успел взрастить. В отличие от России, на Западе земледельческий период длился 10 месяцев, отсюда и совершенно иное отношение ко времени, земле и погоде. Когда в VII–VIII веках в Европе родовая община стала распадаться, в России она оставалась основой собственности: только сообща можно было выжить в нашем климате. При этом в процессе земледелия были заняты все члены семьи вне зависимости от пола и возраста. Семейные отношения, кстати, стали богатой почвой для коррупции, так как каждый был готов пойти на все ради благополучия родных. Тогда же у русского человека появилась привычка делать все «на авось», с некоторым равнодушием: земля не была закреплена за крестьянином, и каждые восемь-девять лет он получал другой клочок, который надо было вновь вспахивать.

География формирует культуру с помощью двух вещей: расстояний и соседей. Проблема России в том, что она слишком большая, люди далеки друг от друга, поэтому социальное развитие происходит сложнее и медленнее. В 1930-е годы в Сибири люди не знали, что умер Ленин, а в 1948 году — что шла война. Поэтому, кстати, развита традиция гостеприимства: у нас всегда кормили и принимали на ночлег странников, потому что они приносили новости.

Особое место в развитии культуры заняла религия: выбор и принятие ее как идеологии Владимиром Святым определило развитие нашей ментальности. Приняв христианство на славянском языке, мы получили огромный инструмент для духовного роста, но одновременно с этим потеряли возможность мыслить. Нам просто дали книгу и сказали: «Верь и не размышляй». Культура диспута осталась за пределами славянского языка. И по этой причине мы воспринимаем любые новые идеи как догму: так воспринимались и марксизм с капитализмом. Мысль русского народа бинарна: либо зло, либо добро, а середины нет. В основе этики русского человека лежит понятие греха, а идея спасения стала ядром русской жизни.

Климат, география и религия влияют на поведение каждого человека и, следовательно, на формирование государства. В мире возникли две разные цивилизационные модели: первая легко принимает изменения, в ней широк радиус доверия, возникает толерантность к инакомыслию и диспуту; вторая модель сопротивляется изменениям. Профессор Милов говорит о том, что российская ментальность выработала собственные компенсационные механизмы выживания: община, без которой — смерть, и крепостничество.

В консервативной культуре, которой мы принадлежим, религия призвана облегчать страдания. Конкуренция отрицается как форма агрессии, угрожающая стабильности, и порождает зависть. Труд — это бремя, зло. Настоящее удовольствие можно получить только после работы. Инакомыслие — зло, угрожающее стабильности и единодушию. Внимание человека обращено к прошлому, а будущее воспринимается как судьба — что Бог даст.

Русское сознание до сих пор очень привязано к семье, родовому строю; республиканское сознание еще не развилось, поэтому отсутствует и гражданское общество. Попытки его развития возникали еще в десятом веке, но они пресекались, потому что для выживания в крайне неблагоприятных для развития условиях необходима чрезвычайно жесткая государственная система. По этой причине и возникло крепостное право — насильственная привязка к земле, чтобы народ не бежал в поисках лучшей жизни и сохранился общинный строй.

Историк Александр Ахиезер, однако, говорит, что мы до сих пор живем в обществе, где государства нет. Потому что нет отношений между гражданами и властью. Мы живем в обществе, где есть власть и население, которое хочет, чтобы первая оставила его в покое, а государство хочет, чтобы ему не мешали. Поэтому наивно думать, что мы сможем что-то изменить в нашем обществе с помощью постановлений партии и правительства. Модернизировать нужно прежде всего сознание.

Россия бесконечно колеблется между переживанием кризиса и поиском его разрешения. Каждый раз, когда мы начинаем что-то новое, мы обязательно отвергаем все, что было раньше. В России не произойдут перемены, пока мы не найдем то, что называется аксиологическим пространством для компромисса. Общество и личность могут отвечать на кризис двумя путями: либо вырабатывать инновационную идею, открывающую новые возможности; либо решать новую проблему старыми методами, оправдавшими себя ранее. Второй не рождает адекватного творческого подхода: мы находимся во власти исторического опыта, сложившегося в более простых условиях. Для того, чтобы оно возникло, дуализм «зло/добро» должен быть разрушен третьим элементом. А это приведет к формированию новой культуры, которая в свою очередь определит благополучие новой экономической системы.

Какую роль в развитии экономики играют случайные ошибки и при чем здесь культура

Александр Аузан, доктор экономических наук, профессор, декан экономического факультета МГУ:

В центре любой экономической системы находится наиболее дефицитный ресурс. В Европе таким ресурсом была земля, на Руси им являлся человек. У нас сложилась очень необычная система: дефицитного человека силой прикрепили к недефицитной земле. Все страны в мире развиваются разными темпами, но изменения можно заметить только на большом промежутке времени. Например, экономика Германии, которая объединилась в государство всего 140 лет назад, растет намного быстрее китайской, английская — быстрее СССР. Все потому, что скорость складывается не из того, насколько быстро развивается страна, а как происходит спад. Падения могут привести к низким темпам развития на протяжении многих лет. Такие высокие скачки, сопряженные в дальнейшем со сползанием вниз, называются «эффектом колеи». Лишь пяти странам в XX веке удалось ускорить темпы развития без серьезных падений: Япония, Южная Корея, Гонконг, Сингапур и Тайвань.

В книге «Насилие и социальные порядки» выдвигается тезис, согласно которому отсталость — это закономерность. Сто семьдесят пять отсталых стран — это норма, а идущие по другой траектории, более развитые двадцать пять — исключение. Развитие в нынешнем мире является счастливой случайностью.

Экономист Пол Дэвид обнаружил уникальный феномен: при появлении и развитии технологий могут случаться ошибки, которые впоследствии не исправляются, а приживаются по массе экономических, психологических и культурных причин, фиксирующих неправильное решение. Исправлять эти ошибки просто очень дорого и сложно, поэтому они остаются. Феномен получил название QWERTY — по раскладке букв на клавиатуре пишущей машинки: неудобное расположение клавиш все-таки стало общим стандартом.

Экономист Дуглас Норт переложил эту теорию на экономику и нашел подтверждение возникновения подобных ситуаций в истории. В XVI веке Англия и Испания были очень близки по численности населения, экономическому потенциалу и политическому строю. В них одновременно создавались мануфактуры, велась борьба короля и парламента за разделение прав. У стран не было религиозных различий, так как англиканская церковь не отличалась ни догматикой, ни ритуалами от католической. Но в XIX веке Испания стала одной из самых отсталых стран Европы, а Англия сохранила лидирующую позицию в мире.

Причина в том, что в ходе политической борьбы управление налогами в Испании перешло в руки короля, а в Англии — парламента. Оказалось, это важно для развития. Огромные богатства приходили в обе страны из колоний. Испанский король в любой момент мог начать войну, финансирование которой обеспечивалось бы за счет налогов. Поэтому население предпочитало тратить деньги, пока они есть. Английский король должен был бы добиваться согласия парламента. Испания ошибку исправила, но все равно осталась на тех же позициях: она уже задала неверную траекторию, которую потом закрепят культура, неформальные практики, обычаи, религия, идеология и политические партии.

Другой пример — Северная и Южная Корея. Некогда единая страна и культура, где производство велось по большей части на севере, сейчас разделены на два государства. Сейчас Северная Корея является производителем оружия массового поражения, но не в состоянии прокормить население. Южная часть — это экономическое и технологическое чудо.

Есть несколько причин, по котором институциональные ошибки закрепляются. Во-первых, большую роль играет культурная трансмиссия. Например, родители учат детей, исходя из опыта своего поколения, учитывая новые условия реальности, при этом дети сами учатся еще и на собственных ошибках. Происходит передача нерелевантных ценностей и убеждений. Во-вторых, законы и культура живут вместе, воздействуя друг на друга.

Международный исследовательский проект «Всемирный обзор ценностей» изучает важные для нас вещи при разных обстоятельствах: можно ли не платить налоги или допустим ли гомосексуализм в обществе? Для этого вводится понятие культурных расстояний — ценностных различий, — и чем они больше, тем привлекательней становятся торговые сотрудничества с другими странами и меньшую заинтересованность вызывает инвестиционное поле.

Есть два полюса ценностей: рационально-секулярные (т. е. светские) и традиционные. Мы можем говорить об успешности тех или иных общностей, в зависимости от того, какие ценности они имеют. Существует корреляционная зависимость между ценностями и поведенческими установками общества и его экономическими результатами. Для успехов в экономике лучше быть общностью, которая преследует цели самореализации и при этом руководствуется рационально-секулярными ценностями. Я уже говорил, что Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур и Гонконг — страны, которые достигли больших высот за последние десятилетия. Это разные нации, но у них произошли схожие изменения: сдвиг от традиционных ценностей к секулярно-рациональным, возросли ценности самовыражения, укрепились ценности индивидуализма, снизились дистанции власти и возникла высокая долгосрочная ориентация.

А что же Россия? Опрос экспертов правительства о том, в какой сектор нужно вкладывать деньги, показывает: 66 процентов должны быть вложены в образование и здравоохранение (человеческий потенциал); 57 — в инфраструктуру (пространственный потенциал), 17 — в оборонно-промышленный комплекс (военно-технический потенциал). По оценкам экспертов, распределение ресурсов произойдет наоборот: 59 процентов — на оборону; 13 — на инфраструктуру и только 6 — на образование и здравоохранение. Это данные на ближайшие три года. Логика такая: нет смысла вкладывать капитал в образование и здравоохранение, так как изменения в этом секторе произойдут не меньше чем через десять лет. Дороги окупаются долго, зато строятся интересно. В оборонно-промышленный комплекс сейчас вкладываться политически актуально, а еще там закрытый бюджет — удобно.

В нашей стране процент доверия к власти и друг к другу очень невысок, возможности кооперации и сотрудничества очень узкие. Если мы говорим о долгосрочных перспективах, мы должны понимать, что экономика, политика, культура связаны между собой, а значит, двигаться нужно на разных пластах одновременно. Недостаточно только менять законы или строить институты. Сегодня все мечтают, чтобы мы были страной умных людей, но никто не вкладывается по-настоящему. Эту задачу должны решать неформальные институты, а для этого должен произойти культурный сдвиг.

Наша главная проблема сейчас — прийти к инвестиционной модели экономики. Формирование «страны умных людей» потребует культурных сдвигов, нужно снимать культурные блокировки: избегание неопределенности, страх будущего. Необходимо создавать новые невиданные рынки и услуги. Требуется децентрализация налогов и полномочий в пользу регионов, иначе люди продолжат переезжать в крупные города и оставлять маленькие, сохраняя неравномерное развитие.

Но, создавая что-то новое, нельзя забывать про знаменитый принцип «бритвы Оккама»: не умножай число сущностей сверх необходимого. Нельзя открыть новую область социоэкономики, если нет доказательств, что без нее невозможно объяснить мир. Мы не знаем, почему наша страна за XX век смогла сделать космический корабль, спутник, гидротурбину, атомную станцию, но не смогла сделать конкурентоспособный автомобиль, телевизор, холодильник и персональный компьютер. Стандартизированное — не можем, нестандартное — можем. Это не значит, что так будет всегда, но есть вещи в экономике, которые никак не объяснить, не прибегая к культуре.

Значение слова «культура» у нас все время меняется. В принципе, это ценностные поведенческие установки, принятые в определенном сообществе, медленно меняющиеся во времени. С этой точки зрения, библиотеки, театры и прочее — это маленькая часть огромного мира, один из способов производить ценности, поддерживать их или менять.

Культура меняет нашу жизнь, но не детерминирует. Она воздействует на экономику через издержки социального трения, может тормозить ее или ускорять, через нее можно влиять на общее развитие. Культура, как и любое явление нашей жизни, имеет свойства, которые нам могут в чем-то мешать или, наоборот, двигать нас вперед. Любимый лозунг консерватизма: «Новое — это хорошо забытое старое». Но этот подход можно модернизировать, тогда лозунгом станет: «Новое — это неожиданно примененное старое». Старое существенно, важно, влиятельно, но его можно применить так неожиданно, что страна пойдет к тем результатам, которых раньше не могла достигнуть.

Изменения культурной среды Москвы, которые приведут к глобальным переменам

Сергей Капков, заведующий учебно-научной лабораторией «Центр исследований экономики культуры, городского развития и креативных индустрий» ЭФ МГУ, экс-глава департамента культуры Москвы:

Автор книги «Экономика культуры» Дэвид Тросби говорит, что культурная технология не просто производит блага и услуги, но и является драйвером для новых идей, развития новых смыслов. Любой город — это люди, которые там живут и работают, заводят семьи. Чем более развиты и креативны эти люди, тем сильнее страна и интересней в ней жить.

В 2011 году по предложению Сергея Собянина я возглавил ЦПКиО им. Горького, который на тот момент не являлся для москвичей культурной точкой, хотя изначально он был первым парком культуры и отдыха, построенным по поручению Сталина. В 1930-х годах он назывался «Культурный комбинат переделки сознания». Идеологи коммунизма считали, что парк — это общественное пространство, куда советские люди из небольших, тесных, не самых удобных коммунальных квартир приходят, чтобы провести целый день. Поэтому мы пытались вернуться к задумке архитекторов, которые проектировали парк.

Прежде всего мы обеспечили минимальный сервис, необходимый москвичам по результатам социологического исследования: освещение, безопасность, качество воды и еды на территории парка, культурный календарь мероприятий на лето. За последние пять лет преображение парка Горького стало самым значимым событием в современной истории Москвы. Деньги, зарабатываемые на проходящих здесь мероприятиях, продаже воды и мороженого — порядка 750 миллионов рублей в год, — позволяют выплачивать достойные заработные платы работникам, а также инвестировать в инфраструктуру. После проведенных в парке Горького реформ москвичи стали обращаться в мэрию с просьбами обустроить и другие парки. Родилась идея создать программу развития общественных пространств города, реализация которой была вновь поручена мне. Суммарно в парке Горького я проработал пять месяцев, благоустройство парка заняло четыре. Так что реформы в России — это совсем не длительный процесс.

Работу в департаменте мы начали с проведения больших социологических исследований. Один из вопросов был сформулирован следующим образом: «Что вы будете делать, если вас отпустят с работы пораньше?» Респонденты в большинстве своем ранее отвечали, что поехали бы домой. А аналогичный опрос спустя 4 года, в 2015-м, показал, что больше половины москвичей предпочли бы провести это время в парках и других учреждениях культуры. Кроме того, стало понятно, что это прямая статья дохода. За 2011 год все учреждения культуры в сумме заработали 27 миллионов долларов, в 2014 году цифра увеличилась в три с половиной раза. Важно, что мы изменили ментальность работников: они поняли, что занимаются общественно полезной деятельностью, возглавляют востребованные учреждения культуры.

И вот почему это важно: культура позволяет решать социальные задачи. На данный момент в Москве мы смогли оживить городскую среду, улучшить социальную интеграцию и в какой-то степени поспособствовали преодолению национальных противоречий. Формируется яркая городская идентичность, что в многонациональном городе важно для развития человеческого капитала. Мы старались создать среду, в которой хочется вести себя в соответствии с традициями европейского государства — без ограничения свободы людей строгими правилами и запретами.

Правительство Москвы, начиная с 2011 года, вкладывает в сферу культуры порядка 50 миллиардов рублей. Москва — столица русской цивилизации, здесь сосредоточены все культурные учреждения федерального значения. Мы пытались построить русский мир гуманитарными методами. В 2011 году московское правительство финансировало 450 библиотек, 150 театров, 20 однозальных кинотеатров, 91 музей и другие госучреждения. На тот момент ни одно из них не являлось конкурентоспособным и не выжило бы без господдержки. Последний год кризиса показал, что сейчас 30 процентов учреждений могут обойтись без госфинансов. Например, парк Горького вполне может окупаться за счет посетителей.

Государство всегда выделяло деньги на поддержание театров и на выплату средней зарплаты их служащим. Для улучшения работы мы изменили государственное задание, добавив в него новые показатели: гастрольная деятельность, критика, участие в международных фестивалях. После чего ввели ключевой показатель эффективности — KPI. В него входили заполняемость зала и доход от дополнительных сервисов. Было ограничено количество премьер, финансируемых из государственного бюджета — не более двух в год, и на каждую выделялось от 120 тысяч долларов. Дополнительные деньги театры вынуждены были искать сами. И большинство из них с этой задачей справились. Руководство начало привлекать востребованных режиссеров, драматургов, за которыми шли спонсоры. Повысилось качество услуг, началась борьба со спекулянтами, улучшились сервисы по продаже билетов и качество рекламы.

Изменить существовавшие в театрах порядки было нелегко, так как их художественные руководители имеют большие привилегии в отношениях с властью. Больше тех, которыми обладают люди, отвечающие за здравоохранение или образование, потому что многие чиновники выросли на творчестве этих заслуженных артистов. Первым нашим распоряжением было скандальное назначение Кирилла Серебренникова руководителем Московского драматического театра имени Н. В. Гоголя, позже переименованного в «Гоголь-центр». Мы получали по пятьдесят жалобных писем ежемесячно: «Что ж вы делаете, как так можно?» Если не получается реформировать какую-либо сферу в силу политических или гуманитарных проблем, приходится менять людей. Это дает большой толчок для развития.

Также по запросам молодых людей мы поняли, что необходимо обустроить для них какое-то пространство с доступом в интернет, компьютерами, розетками, возможностью проводить время компанией, играть и читать. Для этого вполне пригодны библиотеки, которые пользовались популярностью лишь у представителей пенсионного возраста. До их обустройства на запрос молодежи отвечали кинотеатры и торговые центры. Чтобы с ними конкурировать, мы провели масштабную реорганизацию, сокращая административный персонал и объединяя библиотеки в юридических лица. Сэкономленные средства позволили увеличить время работы. Мы реорганизовали пространство, провели капитальные ремонты. Сейчас в городе работает порядка 450 библиотек, почти в каждом районе Москвы.

Следующим шагом стали дома культуры. Они также были построены по указу Сталина от 1937 года для просвещения советского народа. Основной их задачей было «рассказывать и показывать быт советского человека и правила поведения в коммунистическом обществе». Эту функцию, с небольшими изменениями, они продолжали выполнять вплоть до 2010 года. Мы полностью сменили их предназначение в соответствии с пожеланиями жителей близлежащих районов. В результате во многих домах культуры появились научные лаборатории, открылись курсы технического дизайна и инвестиционного планирования. Университеты стали использовать эти площадки для проведения открытых лекций, что привлекло новую аудиторию.

Следующее наше достижение — это пешеходные зоны. Для их преобразования мы специально проанализировали, кто живет и работает на конкретных улицах.

Мы поняли, что есть небольшие неформальные сообщества культурных людей, которые нужно поддерживать. Они ждали от нас инвестиций в инфраструктуру. В 2011 году мы создали первый беговой клуб в парке Горького, потом открыли еще несколько. Также в парках появились велодорожки, объединенные в одну сеть. Это позволило изменить атмосферу города. Как только мы перестали управлять учреждениями культуры, а начали

заниматься культурными процессами в городе, управлять деньгами — город стал сильно меняться.

Изменения неизбежны. Особенность России и в частности Москвы заключается в том, что мы не привыкли к долгосрочным планированиям: народ требует результата в течение года, а лучше сезона. Мы привыкли говорить только о быстрых победах, которые ведут к большим изменениям. Департаменту культуры удалось пройти полный цикл, от возникновения идеи до ее осуществления и, самое главное, принятия горожанами тех изменений, которые были сделаны.